Страница 8 из 40
Вдруг Тальвавтын нахмурился и спросил по-чукотски:
— Почему Геутваль не пускали? Он, — кивнул Тальвавтын на Гырюлькая, — много мне должен…
В пологе стало тихо. Геутваль побледнела. Эйгели перестала разливать чай. Ранавиаут замерла, сложив на груди руки. Тынетэгин весь напрягся.
Счастливая мысль пришла мне в голову, и я спокойно спросил:
— Скажи, Тальвавтын, много ли Гырюлькай тебе должен?
— До смерти не отдаст, — холодно усмехнулся Тальвавтын.
— Нужны ли тебе хорошие товары?
Тальвавтын внимательно посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде светилось любопытство.
— Оставь Гырюлькаю дочь, бери любой выкуп, сам выбирай товары…
Долго молчал Тальвавтын, покуривая длинную трубку. Лицо его было непроницаемо.
— Ладно, пойдем торговать…
Напряжение разрядилось. Эйгели шумно вздохнула и принялась поспешно разливать чай. Гырюлькай словно проснулся от глубокого сна.
Все вышли из яранги и направились к нартам. Костя распаковывал тюки и показывал товары, как заправский приказчик. Тальвавтын неторопливо выбирал. Он отложил два мешка муки, медный чайник, ящик с плиточным чаем, мешок с черкасским табаком и болванку свинца. Таков был выкуп, назначенный Тальвавтыном за девушку.
— Ну вот, — ворчал Костя, увязывая нарты, — приехали покупать оленей, а покупаем людей. Ну и влетит нам, Вадим.
— Не влетит… — тихо ответил я.
И все-таки меня грызла тревога: правильно ли поступил? Но что могли мы поделать? Тут, в сердце Анадырских-гор, властвовали законы старой Тундры. И пока мы не в состоянии были их изменить.
Гырюлькай и Тынетэгин сложили трофеи Тальвавтына на пустые нарты и крепко увязали чаатами, оставленными впопыхах ночными пришельцами.
Все вернулись в полог и устроились вокруг столика. Геутваль примостилась рядом со мной, взяла мою ладонь и доверчиво прижалась к ней щекой.
— Раз купил — терпи, — усмехнулся Костя, заметив мое смущение.
Тальвавтын спокойно пил чай, не обращая ни на что внимания. Глубокие морщины бороздили скуластое смуглое, как у индейца, лицо. Я искал повод заговорить о главном и не решался начать важный разговор.
Старик опередил меня.
— Зачем приехал в Пустолежащую страну? — спросил он.
— Приехали к тебе в гости — оленей торговать. Тальвавтын не выразил удивления. Видно, о цели нашей поездки хитрец уже прослышал.
— Зачем тебе олени? — насмешливо прищурился он.
— Табуны держать будем далеко в тайге, где люди золото копают, дороги, дома строят. Много людей кормить нужно.
— Как будешь чукотских оленей в тайге держать? Дикие они… обратно уйдут…
— Хорошие у нас пастухи. Изгороди строим. Большие совхозы там есть. Оленей, что у тебя купим, погоним на Омолон.
Тальвавтын задумался. Глаза его стали жестокими.
— Живых оленей чаучу[9] не продают, — резко сказал он.
— Много товаров хороших привезли, меняться будем. Деньги платить за каждого оленя и товары разные давать в придачу.
Тальвавтын задумался, выпуская из трубки синие кольца дыма.
— Давно это было, — заметил Костя, — чукчи много живых оленей американцам продали… на Аляску.
Тальвавтын холодно кивнул:
— Мой отец тоже чаучу был — не хотел продавать-живых оленей мериканцам…
На этом разговор оборвался. Тальвавтын пил и пил чай, перебрасываясь с Гырюлькаем односложными замечаниями о своем стаде.
Спросил меня и о событиях, происходящих в мире…
Простыми словами я рассказал ему о новостях, тревоживших мир. Тальвавтын внимательно слушал, не высказывая любопытства. О продаже оленей больше не обмолвился ни словом. Мы тоже, соблюдая тундровый этикет, не возобновляли разговора.
Закончив затянувшееся чаепитие, Тальвавтын поднялся и хмуро сказал:
— Приезжай завтра в гости ко мне, в Главное стойбище.
Тынетэгин побежал ловить ездовых оленей и вскоре пригнал их. Белых впрягли в легковую нарту Тальвавтына. К ней привязали уздечки оленей грузовой связки из двух нарт с выкупом за Геутваль.
— Аттау[10]… — отрывисто бросил Тальвавтын.
Он прыгнул в нарту, беговые олени понесли. Старик унесся так же внезапно, как появился.
Радости бедной семьи не было границ. Словно тяжелый груз упал с плеч. Наше появление спасло несчастных людей от голода и неумолимого преследования Тальвавтына.
Тынетэгин торжественно протянул мне свой нож в расписных ножнах. Я знал, что это означает; снял с пояса свой Клинок и протянул ему. Глаза юноши заблестели. Этот клинок достался мне на Памире в первой моей экспедиции и был выкован таджикскими мастерами из великолепной шахирезябской стали. Обменявшись ножами, мы с Тынетэгином стали побратимами…
Только поздно вечером угомонилось веселье в пологе Гырюлькая. Илья отправился спать к Тынетэгину. Мы с Костей остались у Гырюлькая. Улучив минутку, когда Костя вышел из полога, Геутваль на мгновение приникла ко мне и горячо прошептала:
— Мне очень стыдно сказать: я очень люблю тебя.
Ты отдал за меня большой выкуп, и теперь я принадлежу тебе. Я буду хорошей, верной подругой.
Девушка юркнула под заячье одеяло и притаилась, как мышонок.
Признание Геутваль ошеломило. Множество мыслей одолевало меня, и я долго не мог заснуть. В эту ночь мне приснилась Мария. Она стояла на коленях на плоту среди бушующего океана, как Нанга когда-то во время тайфуна, и протягивала тонкие белые руки. Ее светлые волосы трепал ветер, и слезы бежали по лицу…
Ожерелье Чанддры
Утром мы устроили совет. Отказ Тальвавтына продавать живых оленей ставил нас в безвыходное положение.
— Худо… совсем худо… — говорил Илья, попыхивая трубкой.
— Ну его к чертовой бабушке! — сердился Костя. — Не имеет он права держать столько оленей…
У Гырюлькая мы узнали, что Тальвавтын владеет пятью крупными табунами и, судя по всему, владеет больше чем десятью тысячами оленей.
— Целый совхоз захапал! Предъявим ему разрешение окрисполкома на покупку оленей и прижмем ультиматумом!
Пришлось охладить пыл Кости. Сгоряча действовать было нельзя. Это неминуемо приведет к ссоре с Тальвавтыном и сорвет нашу операцию. Здесь с ним кочует немало других больших и малых хозяев-оленеводов. Уведет Тальвавтын их в недоступные долины и укрепит только свои позиции.
Илья одобрительно кивал. Гырюлькай, которому я передал существо прений, считал, что уговорить Тальвавтына нужно добром. В Пустолежащей земле он главный, и его слушают все равно как царя.
Костя тут же заметил, что царя давным-давно спровадили к верхним людям…
Но Гырюлькай покачал головой и повторил:
— В Пустолежащей земле Тальвавтын — все равно царь. — Туманно он намекнул, что русские, приходившие год назад с оружием и товарами, ушли к верхним людям из Главного стойбища Тальвавтына. А нарты с товарами он приказал не трогать и вернуть на побережье…
Сообщение Гырюлькая для нас было новостью. Каждый шаг в этой Стране прошлого нужно хорошо продумать и сделать с большой осмотрительностью. Мы ступали словно с завязанными глазами по краю пропасти.
— В гости в Главное стойбище поедешь — подарки Тальвавтыну привези, — окончил свою немногословную речь Гырюлькай.
— Хитрющую лису подарками не проведешь! — пробурчал Костя.
Тут Илья заерзал на своем месте.
— Ну говори, старина, что сказать хочешь?
— Ожерелье, Вадим, надо Тальвавтыну и шаманам показывать.
— Ожерелье? Какое еще ожерелье?!
— У Пинэтауна я брал… про запас, — хитро сощурился старик.
Он долго шарил за пазухой и наконец вытащил и положил на чайный столик груду костяных бляшек. — Ожерелье Чандары?! — воскликнул Костя.
— Какомэй! — тихо ахнул Гырюлькай.
С недоверием и страхом уставился он на груду крошечных медвежьих голов, сцепившихся клыками, виртуозно выточенных из кости.
9
Чаучу — древнее название континентальных чукчей-оленеводов.
10
Аттау — до свидания (дословно: я пошел!).