Страница 13 из 40
Посланец хмуро кивнул. Костя протянул кисет с табаком. Он поспешно набил трубочку. Молчаливо выкурил, коротко попрощался, прыгнул в нарту и понесся вниз по склону к Белой долине.
Мимолетная встреча казалась сном. Но в воздухе стоял еще терпкий запах выкуренной трубки Вельвеля, а в руках осталась белая дощечка с необыкновенными письменами. Все понимали важность случившегося. Дощечка с письменами пошла по кругу…
На следующее утро мы с Костей отправились к Тальвавтыну на своей собачьей упряжке. Отдохнувшие собаки неслись во всю прыть, радостно повизгивая, хватая снег на бегу: им надоело сидеть без дела.
Вот и знакомый перевал. Вдали, у подножия сопки, темнеют яранги Главного стойбища. Подъезжаем ближе и удивляемся: стойбище словно вымерло. Не видно ни людей, ни оленей. Никто не выходит навстречу.
Ставим упряжку на прикол неподалеку от большой яранги Тальвавтына, идем к шатру, поскрипывая снегом. В чоттагине встречает знакомая старуха. Пробурчав приветствие, она недовольно приглашает нас в полог. На белых шкурах, накрывшись кухлянкой, спал Тальвавтын. Необычайно высокого для чукчи роста, он едва вмещался в меховой комнатке.
— Тальвавтын! — притронулся я к спящему. Старик вздрогнул и сел.
— Гык! крепко заснул, — пробормотал он, вытаскивая трубку и закуривая.
— Письмо твое получили, торговать оленей приехали.
Старуха поставила свой почерневший столик, принесла чайник и блюдо с замороженным костным мозгом. Костя вытащил из за пазухи заветную флягу и разлил спирт в фарфоровые чашки. Спирт мы имели право расходовать только в исключительных случаях.
Лицо Тальвавтына оживилось.
— Хорошо торгуешь, — заметил он, кивнув на флягу, — давай разговаривать.
На тонких губах мелькнула ироническая усмешка;
— Продашь шесть тысяч важенок — получишь вот такой сундук денег, — кивнул Костя на деревянный ящик, обтянутый сыромятью, из которого старуха извлекла фарфоровые чашки.
— И в придачу, — добавил я, — все продукты и товары, которые мы привезли с собой.
Столько денег? — удивился Тальвавтын. — Как считать буду?
— А так, что на эти деньги купить сможешь сразу все товары в нескольких факториях.
— Какомэй! — Глаза Тальвавтына заблестели.
— Только, чур, важенок продавай отборных — на племя!
— Из разных стад давать буду, — поспешно сказал Тальвавтын. — Только как отбивать будешь?
— Кораль — деревянную изгородь у границы леса построим.
— Однако, плохо, покачал головой старик, — вагкенки бока намнут о твердую загородку, много выкидышей будет.
Видно, Тальвавтын не пользовался никогда коралем. Мы с Костей отлично знали, что олени, загнанные в кораль, избегают прикасаться к изгороди. Я сказал об этом Тальвавтыну. Он удовлетворенно кивнул — повадки оленей старик знал великолепно. Весной перед отелом чукчи отбивают самцов от стельных важенок, загоняя табун в ограждение из туго натянутых арканов, завешенных шкурами. И олени никогда не сметают шаткой преграды.
— Как пасти купленных оленей будешь? — спросил вдруг старик.
— Пастухов у нас пока нет, дай нам людей для перегона на Омолон — оттуда нам навстречу наши люди кочуют.
Тальвавтын нахмурился, долго молчал, покуривая трубку, и наконец ответил:
— Нет лишних людей у меня, как давать стану?
— Много оленей у тебя покупаем — два табуна, — вмешался Костя, — меньше пастухов тебе нужно…
Старик одобрительно хмыкнул — ему понравилась такая сообразительность. Вообще, он с удовольствием вел с нами беседу. Но людей выпускать из под своей власти Тальвавтыну не хотелось.
— Очень нужны мне люди, — повторил он.
— Не совсем у тебя просим — на четыре месяца. Тальвавтын задумался.
— Хорошие подарки, выкуп тебе большой дадим, — вмешался вдруг Костя.
Мы выбросили все козыри. Не согласись старик выделить нам пастухов, вся операция полетит к черту. Но и Тальвавтын понимал, что, если не даст нам людей, выгодная для него сделка не состоится.
— Сколько тебе людей надо? — спросил Тальвавтын.
— Человек шесть нужно.
Это было очень мало — вдвое меньше, чем требовалось. Но я понимал, что много не получишь. Да и мы с Костей могли помочь пастухам. Кроме того, зимний выпас требует меньше людей, а к весне с Омолона подоспеет выручка.
Долго молчал старик, о чем то раздумывая, и наконец сказал:
— Ладно, бери пока Гырюлькая, Тынетэгина, Ранавнаут и Геутваль; Эйгели еще — торбаса, одежду чинить.
Тальвавтын сделал паузу, затянулся и выпустил синие кольца дыма.
— И Вельвеля еще возьмешь…
Костя обрадовался. Лицо его раскраснелось, глаза заблестели. Его желание сбывалось: семейство Гырюлькая переходило в полном, составе к нам.
Вот только Вельвель… Правая рука Тальвавтына… Зачем его подсовывают нам?
Но выбора не было, мы ударили по рукам. Может быть, мне показалось, но в глазах Тальвавтына мелькнуло торжество…
— Праздник большой у кораля устроим, — польстил я старику. — Праздник отбоя оленей.
Тальвавтын кивнул. Но глаза его оставались холодными и колючими.
Долго пили чай, обсуждая детали предстоящего отбоя. Кораль Тальвавтын посоветовал построить на границе леса у Белой сопки. Ее столовую вершину мы видели с перевала.
Тальвавтын сказал, пусть Гырюлькай кочует с табуном к подножию Белой сопки, а Вельвеля он пришлет к нам завтра.
Мы обещали построить кораль за десять дней — в невероятно короткий срок. Но медлить нельзя: приближалось время, когда беспокоить стельных важенок небезопасно.
Окончив чинный торг и бесконечное чаепитие, распрощались, договорившись встретиться через десять дней у Белой сопки.
— В толк не возьму, почему старый лис так быстро согласился? — недоумевал на обратном пути Костя.
— Еще бы не согласиться: такие деньги с неба валятся и продуктов хватит для всех диких стойбищ Пустолежащей земли.
— В кон ему ударили… — хмуро посетовал Костя, — власть его укрепляем…
Гырюлькай просто не поверил известию о благополучном завершении переговоров.
— Как? Живых оленей продавать согласился? — удивлялся он. — Половину богатства отдает.
Геутваль заметила, что тут что то нечисто: Тальвавтын неспроста так быстро согласился продать оленей — хитрит, как старая Лисица!
И все таки спокойнее стало на душе. Вечером собрались в пологе Гырюлькая. Было уютно и тепло. Эйгели и Ранавиаут накрыли чайный столик. Теперь у них был целый сервиз, который мы с Костей преподнесли женщинам из посудного отдела своей передвижной фактории.
За чаем я торжественно объявил нашим друзьям, что отныне они пастухи перегонной бригады Дальнего строительства, Гырюлькай — бригадир, а Эйгели — чум работница. Каждый месяц они будут получать хорошую зарплату и покупать любые продукты, какие хотят.
Долго мы с Костей растолковывали, что такое зарплата и сколько товаров можно купить на эти деньги.
Гырюлькай восхищенно цокал, Эйгели прыскала, удивляясь, за что она будет получать деньги — ведь всю жизнь починяла одежду Гырюлькаю и своим детям даром. Тынетэгин и Геутваль Слушали нас как завороженные.
Геутваль порывисто поднялась на колени, откинула керкер (в пологе было жарко) и, протянув обнаженную руку к светильнику, воскликнула:
— Мы будем сами себе люди, никогда не вернемся к Тальвавтыну и будем всегда кочевать с тобой, да?!
Глаза её блестели. Пылкая ее душа не знала покоя. Тынетэгин подался вперед. Лицо его покрылось пятнами. Костя сидел притихший И молчаливей, поглядывая с нескрываемым восхищением на Геутваль.
С распущенными волосами, черными и блестящими, девушка походила на языческую богиню, жрицу дикого, неизвестного племени…
Утром приехал Вельвель. Тальвавтын выполнил обещание и прислал его к нам пастухом. Вельвель привез ГЫрюлькаю дощечку с иероглифами — коротким распоряжением перегонять табун к Белой сопке и там ждать подхода остальных табунов.
Я попросил у Гырюлькая «говорящую дощечку». Так я начал собирать уникальную коллекцию идеографического письма Пустолежащей земли, взбудоражившую впоследствии университетских языковедов…