Страница 25 из 25
Гектор чуть повернул голову, и губы его коснулись ее волос.
– Ты… ты одна такая…
Голос его звучал хрипло, загнанно, он тоже никак не мог отдышаться.
– Я даже не знал, что возможно такое… Я упал со звезд или вознесся на них? Ты спасла мне жизнь, ты… Если бы не ты… Я давно забыл слова молитв, но вспомнил их все, когда молился, чтобы ты спаслась. Я кружил тут, ждал. Когда увидел тебя – рассудка лишился от счастья. Кто ты, почему все – так? Откуда у меня чувство доверия к тебе, безоглядного доверия, хотя знаю, что ты мне солгала?
Аглая вздрогнула. Гектор почувствовал, как напряглось ее тело, и успокаивающе улыбнулся (улыбку она расслышала в его голосе):
– Я не обвиняю тебя. Я знаю, что уже видел тебя, говорил с тобой прежде, чем ты выскочила на меня на лестнице, а я только чудом удержал палец на спусковом крючке. Все, что ты тогда там говорила, мол, ты пришла в мой дом искать себе жилье, ведь была просто торопливая выдумка, верно?
Аглая помолчала. Она не могла больше врать Гектору, не могла оскорблять его недоверием. И начала почти с самого начала:
– Мой дом сгорел. Отец умер. Жить мне было негде, деньги кончились, работы нет. Я услышала случайно, что доктору Лазареву нужна кухарка, потому что его прежняя… – Она вспомнила востроносенькую Глашу и ее возмущенную реплику, которую и повторила слово в слово: – Потому что его прежняя кухарка сбежала с красной матросней.
– С красной матросней? – изумленно повторил Гектор. – Что, правда? Именно так?
– Не знаю, так говорили, – подала плечами Аглая. – И вот я пошла к доктору Лазареву наниматься. Поднялась к двери и вижу, что она не заперта. Я вошла. В прихожей никого, одни шубы на вешалке громоздятся да зеркало мерцает. – Аглая сморщила нос, вспомнив тяжкий нафталиновый дух. – Слышу, разговаривает кто-то: «товарищ комиссарша» да «товарищ комиссарша». Потом открылась дверь в какой-то комнате и пробежала маленькая такая горничная, как птичка, в наколочке кружевной и передничке. Меня она не заметила, а я не успела ее окликнуть. И взяло меня любопытство: что ж там за комиссарша такая? Заглянула в ту комнату, а там пусто. На стенах картинки висят, а на стуле – вещи. Необыкновенные, яркие! Я таких не видела никогда. Все красные. Я не удержалась. «Дай, – думаю, – примерю такое великолепие. Комиссарша у доктора в кабинете, горничная на кухне посудой гремит… Примерю, посмотрю на себя в зеркало – и положу обратно». Клянусь, я не собиралась ничего красть! Хотела только на минуточку…
Гектор снова коснулся губами ее волос, издав какой-то поощрительный звук, означающий, что он, как мужчина, вполне может понять некоторые невинные женские слабости, особенно касаемые нового платья.
Аглая приободрилась и продолжала:
– Я переоделась и побежала к зеркалу в прихожую. И тут вдруг звонок дверной затрезвонил. Я испугалась, что горничная прибежит и увидит меня, и открыла сдуру. А там – этот, в кожане, Константин: «Товарищ комиссарша, ваш автомобиль подан, а мы – ваша новая охрана!» Я хотела им объяснить, что они ошиблись, но они меня просто-таки вытащили на улицу, затолкали в авто, и мы понеслись. Честное слово, я пыталась им сказать, что я не комиссарша, но они меня не слушали. Потом, по разговорам, я поняла, что меня принимают за Ларису Полетаеву. Попыталась объясниться с Константином, но он выхватил револьвер. Я испугалась, что он меня просто пристрелит, поэтому и замолчала. Из-под прицела меня не выпускали до тех пор, пока не привели в твой дом и не посадили лицом к стене… Потом появился ты. Я не видела тебя, но потом, когда мы столкнулись на лестнице, сразу узнала твой голос. И стала плести всякую чушь: боялась, что ты убьешь меня, если сообразишь, что я – не Лариса Полетаева.
– Хоть ты и хрипела очень старательно, я все равно смутно чувствовал что-то знакомое, – сказал Гектор. – Однако ты стала совершенно неузнаваемой без куртки.
Он умолк. Брови сошлись к переносице… Он словно вмиг забыл об Аглае – лежал и думал, мучительно думал о чем-то своем.
Вернее, о ком-то, решила Аглая. Конечно, о Наталье! Та была ему – своя, а Аглая – чужая, случайно встреченная женщина. Он даже имени ее не знает – так же, как она не знает о нем ничего, кроме клички Гектор. Как его зовут на самом деле? Проще всего спросить, но еще не факт, что он ответит. С чего бы ему открывать свои тайны какой-то незнакомой женщине, пусть даже она спасла ему жизнь, пусть даже отдала ему всю себя? Да ну, пустяки, в романах пишут, что для некоторых мужчин забрать у девушки ее девичество – самое обычное дело. Для Гектора это тоже мало что значит, вот почему он так мгновенно ушел в себя, замкнулся отчужденно. И Аглая должна понять его настроение, должна встать и уйти первой, чтобы избавить себя от унизительной сцены, когда он скажет: «Мне пора!» – а она не сможет удержать горя и, не дай бог, слез. Нет, надо уходить, и уходить первой!
Но куда? Как она доберется до города? Донесут ли ее ноги? Ужасно хочется есть…
– Слушай, – вдруг заговорил Гектор, – да ведь ты, наверное, есть хочешь? Я и сам с голоду умираю. Только неизвестно теперь, когда поесть удастся. Да и удастся ли вообще, – криво усмехнулся он. – Ты замерзла? Дрожишь вся.
Она задрожала, когда он сказал: неизвестно, удастся ли поесть вообще. Она ведь и забыла, что за ним идет охота! И красные, и анархисты – все его ищут. А она тут со своей внезапной любовью…
«Я его люблю! – изумленно поняла Аглая. – А он… Он любит Наталью или не любит? Неважно. Она его жена, у них ребенок. Мне в его жизни места нет».
Гектор встал, обошел тот самый серый камень и дернул за чахлый куст, росший у его острого края. Куст очень охотно вылез из земли, и открылась ямина, в которой лежало что-то, завернутое в облезлую кухонную клеенку. Гектор развернул ее – внутри оказался вещевой мешок. Весьма убогий холщовый мешок, перетянутый у горловины той же веревкой, которая служила и лямкой. Такие мешки назывались «сидоры».
Гектор развязал веревку и вытряс из сидора простую черную тужурку, которой мигом накрыл плечи Аглаи, вытащил ковригу хлеба и большую бутылку с водой. Достал из кармана нож, ловко нарезал хлеб, подал Аглае огромный ломоть.
– Можно было бы костер развести, пошукать по ближним огородам картошки да напечь, но у меня спичек нет. Обронил где-то коробок, а жаль… Придется хлебушком обойтись. Не бог весть что, но можно подкрепиться. Здесь неподалеку сады. Хочешь, я пойду поищу тебе яблок?
Аглае хотелось яблок, но было страшно хоть на миг расстаться с Гектором. Поэтому она только покачала головой – не хочу, мол, – и с наслаждением откусила хлеба. Он был черствый, но очень вкусный. Или так с голоду кажется? В романах пишут, что любовные волнения должны лишать аппетита, но у Аглаи все было наоборот. И вода какая-то… особенная.
– Жаль, соли нет, – сказал Гектор. – Хлеб с солью – совсем другое дело. Куда вкусней!
И зевнул. Аглая не смогла удержаться и немедленно начала зевать тоже.
– Знаешь, как говорят – хлеб спит, – засмеялся Гектор. – Да, сейчас поспать бы… – Он покосился лукаво, но тотчас помрачнел: – Нет, нам пора. Я отвезу тебя в город. Верхом быстрей, чем пешком.
– Что? Тебе нужно в город? Мы поедем вместе? – обрадовалась она.
– Только до окраины. Там расстанемся. Я еще не нашел то, что должен найти, не узнал то, что должен узнать.
– Бабочки Креза? – с горечью спросила Аглая. – Ты ведь их должен найти?
Гектор так и вскинулся:
– Откуда ты знаешь?
– Да ты меня сам сегодня о них спрашивал, когда думал, что я – Лариса Полетаева, – вздохнула Аглая.
– Ах да, – виновато кивнул Гектор, – я и забыл… Глупо как. Я все-таки ужасно тупой. Бабочки Креза, бабочки Креза… Правда, все дело в них.
– Что ж за бабочки такие?
– А ты раньше о них когда-нибудь слышала?
– Нет, никогда.
– Тогда лучше тебе о них не знать. Мне кажется, они приносят несчастье всем, кто не только прикасается, но и узнает о них.
– Они ядовитые? – испугалась Аглая. – Кусаются?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.