Дэнс, дэнс, дэнс

Как там моя Селедка, подумал я. Там, в яме, наверное, темно — хоть глаз выколи, подумал я. И вспомнил, как комья земли ударялись о бумажный пакет… Что делать, подруга. Такой финал — самый подходящий для нас. И для тебя, и для меня.

Целый час я просидел в ресторане, упершись взглядом в тарелку с сэндвичами. Ровно через час подошла официантка в фиолетовой юбке и вышколенно-вежливо осведомилась, можно ли забрать тарелку. Я молча кивнул.

Ну что, сказал я себе наконец.

Пора возвращаться в мир.

3

В таком гигантском муравейнике, как наше Общество Развитого Капитализма, найти работу, в принципе, не очень сложно. Если, конечно, не слишком привередничать насчет ее рода и содержания.

В конторе, которой я раньше заведовал, мы постоянно редактировали тексты; кроме того, часто приходилось пописывать самому. И в бизнесе этом у меня еще оставались какие-то связи. Так что подрядиться куда-нибудь журналистом-внештатником, чтобы только покрыть расходы на жизнь, для меня труда не составляло. Не говоря о том, что жизнь моя вообще-то и не требует особых житейских расходов.

Отыскав записную книжку, я позвонил по нескольким номерам. У каждого собеседника я прямо спрашивал, не найдется ли для меня какого-нибудь занятия. Дескать, по ряду причин я исчезал ненадолго из виду, но теперь, если возможно, хотелось бы поработать. Как я и ожидал, мне сразу подкинули несколько “горящих” заказов. Не ахти каких серьезных, конечно. Так, позатыкать случайные дыры в бесконечном потоке рекламы. Мягко выражаясь — большинство текстов, что мне давали, глубиной смысла не отличались и вряд ли вообще были кому-то нужны. Организованный перевод бумаги и чернил на дерьмо. И потому я тоже, особенно не напрягаясь, почти механически выполнял один заказ за другим. Первое время работы было немного. Трудился я не дольше двух часов в день, а все остальное время шлялся по городу и смотрел кино. Посмотрел просто невероятное количество фильмов. Так продолжалось, наверное, месяца три. Достаточно, чтобы свыкнуться со странной мыслю: “худо ли бедно, я все же участвую в жизни этого общества”.

Все изменилось с началом осени. Работы вдруг резко прибавилось. Телефон мой теперь надрывался с утра до вечера, а приходившие письма едва умещались в почтовом ящике. Заказчики уже приглашали меня отужинать и вообще обращались со мной очень ласково, обещая в ближайшее время подкинуть чего-нибудь еще.

Почему так вышло — догадаться несложно. Принимая заказы, я не привередничал, брал, что дают. Работу всегда выполнял чуть раньше назначенных сроков. Никогда ни на что не жаловался. Плюс — отличался хорошим почерком. Ну, и вообще аккуратничал в мелочах. Даже там, где мои коллеги обычно не утруждали себя, доводил все до филигранности. И когда мало платили, не скривил физиономии ни разу. Разбуди меня в два часа ночи и скажи: “К-шести-утра-двадцать-страниц-по-четыреста-знаков-срочно!”— я сяду за стол и уже к половине шестого напишу все, что требуется. На какую угодно тему — будь то “преимущества механических часов”, “привлекательность сорокалетних женщин” или “незабываемые достопримечательности города Хельсинки” (в котором я, разумеется, никогда не бывал). Ну, а велят переписать — ровно к шести еще и перепишу все заново… Чего уж удивляться, что репутация моя только росла.

Очень похоже на разгребание снега лопатой.

Снег все сыплет и сыплет — а я методично разгребаю его и раскидываю по обочинам.

Ни жажды славы, ни желания как-то отличиться на трудовом фронте. Просто: снег падает — я разгребаю. Старательно и аккуратно. Признаюсь, не раз я ловил себя на мысли, что перевожу свою жизнь на дерьмо. Но постепенно я пришел к выводу: ведь и бумага с чернилами тоже переводятся на дерьмо; и если вместе с ними переводится моя жизнь — стоит ли жаловаться на мировую несправедливость? Мы живем в Обществе Развитого Капитализма. Здесь перевод-на-дерьмо — высшая добродетель. Политики называют это “оптимизацией потребления”. Я называю это “переводом на дерьмо”. Мнения расходятся. Но при всей разнице мнений неизменно одно: вокруг нас — общество, в котором мы живем. Не нравится — проваливай в Судан или Бангладеш.

Ни к Судану, ни к Бангладеш я особого интереса не испытывал.

А потому молчал — и работал дальше.

Постепенно стали приходить заказы не только от рекламных агентств, но и от глянцевых журналов. Уж не знаю, почему, но в основном это были женские журналы. Понемногу я даже начал брать для них интервью и писать репортажи. Впрочем, интереснее от этого работа не стала. Как требовал сам характер этих журналов, интервьюировать, в основном, приходилось звезд шоу-бизнеса разных калибров. А этим фруктам какой вопрос ни задай — ничего, кроме уклончивых фраз, в ответ не получишь. Все они знают, что отвечать, еще до того, как их спрашивают. А в самых клинических случаях через менеджера требуют предоставить им списки с вопросами — и готовят все ответы заранее. Стоит только спросить о чем-либо за пределами темы, которую предпочитает очередная семнадцатилетняя примадонна, как ее менеджер тут же встревает: “Вопрос не по теме, мы не можем на это отвечать!”… Я даже начинал всерьез опасаться: не дай бог, это чудо останется без менеджера — сообразит ли оно хотя бы, какой месяц следует за октябрем?

Само собой, называть подобный идиотизм словом “интервью” язык не поворачивался. И тем не менее, я выкладывался на всю катушку. Сочинял вопросы, каких не встретишь в других интервью. До мелочей продумывал схему беседы. Причем старался вовсе не ради признания или чьей-либо похвалы. Просто вот так, выкладываясь на всю катушку, я испытывал хоть какое-то облегчение… Такой вот аутотренинг. Выжимаешь себя до капли. Прекрасная разминка для затекших пальцев и головы — и полный маразм с точки зрения самореализации.

Социальная реабилитация…

Никогда в жизни я еще не бывал так занят. Регулярных заказов — хоть отбавляй, плюс постоянно что-нибудь срочное. Любая работа, не нашедшая исполнителя, обязательно сваливалась на меня. Так же, как и работа особо сложная или нудная. В этом странном обществе я все больше уподоблялся городской свалке подержанных автомобилей: у кого бы ни начала барахлить колымага — все пригоняют свою рухлядь ко мне. Все что ни попадя — в мои полночные сумерки с кладбищенской тишиной.

Мало-помалу на моем счету в банке начали появляться суммы, которых я раньше и представить себе не мог; при этом я был слишком занят, чтобы их тратить. Я сдал в утиль старенькую машину, устав бороться с ее недугами, и у приятеля по дешевке приобрел “субару-леоне”. Не самой последней модели, но с довольно маленьким пробегом, а также с магнитофоном и кондиционером. Такой роскошной машины у меня раньше не было. Прикинув, что живу в неудачном районе, переехал в квартиру на Сибуя. Если не обращать внимания на бесконечный гул автотрассы за окнами — жилище весьма пристойное.

Иногда по работе встречался с девчонками. С некоторыми из них переспал.

Социальная реабилитация…

Я всегда знал заранее, с какими девчонками стоит спать — а с кем не вышло бы ни черта. А также — с кем этого не следует делать ни в коем случае. С годами такие вещи начинаешь понимать подсознательно. Кроме того, я всегда чувствовал, когда пора обрывать отношения. И потому всегда все проходило гладко. Я никого не мучил — и никто не терзал меня. До дрожи в сердце, как и до ощущения петли на шее, не доводил никогда.

Серьезнее всего у меня сложилось с той девчонкой из телефонной компании. Мы познакомились на новогодней вечеринке. Оба были навеселе, весь вечер подтрунивали друг над другом, а потом поехали ко мне — и по взаимному согласию заночевали в моей постели. Природа наградила ее светлой головой и великолепной задницей. Частенько мы садились в мою “субару” и отправлялись путешествовать по окрестным городам. Порой, когда у нее появлялось настроение, она звонила и прямо спрашивала, можно ли остаться у меня на ночь. Настолько свободные, ни к чему не обязывающие отношения у меня за всю жизнь случились лишь с нею одной. Мы оба понимали, что эта связь ни к чему не ведет. Но смаковали остававшееся нам время жизни вдвоем, точно смертники — отсрочку исполнения приговора.