Дэнс, дэнс, дэнс

В действительности, однако, девчонка вообще никуда не смотрела. Взгляд ее, похоже, не падал ни на что конкретно. На ней были джинсы, белые кроссовки и спортивный джемпер с надписью “GENESIS”огромными буквами. Рукава джемпера поддернуты до самых локтей. Методично и самозабвенно она отстукивала по столешнице ритм, с головой погрузившись в музыку своего плейера. Временами ее губы чуть заметно двигались, подпевая неведомой песне.

— Это у нее лимонный сок, — словно оправдываясь, пояснил бармен, возникнув у меня перед глазами. — Сидит тут, ждет, когда мать вернется…

— Угу, — неопределенно промычал я в ответ. И в самом деле — странная должна быть картина: пигалица лет тринадцати сидит в ночном баре, слушает плейер и что-то пьет в одиннадцатом часу вечера. Однако не напомни мне об этом бармен, — и я не уловил бы ничего странного. По мне так она смотрелась здесь очень естественно и органично.

Я попросил еще водки и завязал с барменом “светскую беседу”. О природе, о погоде и прочей бесконечно-бессмысленной ерунде. И чуть погодя как бы вскользь обронил — мол, все здесь так поменялось за последние пару лет, не правда ли? На лице его появилось озадаченное выражение, и он сообщил, что до открытия отеля “Дельфин” работал в одном из токийских отелей, и о Саппоро почти ничего не знает. Тут в бар стали подтягиваться еще посетители, и наш разговор завершился сам собой — абсолютно бесплодно.

Я прикончил уже четвертую водку. Чувствовал, что запросто могу выпить еще — но слишком засиживаться не хотелось; ограничившись четырьмя, я расписался на чеке, включив выпивку в общий счет. Когда я встал из-за стойки и направился к выходу, девчонка все так же сидела за столиком и слушала плейер. Мать ее не показывалась, лед в лимонном соке совсем растаял, — но ей, похоже, было на это совершенно плевать. И только когда я поднялся с табурета, она посмотрела прямо на меня. Две-три секунды она разглядывала мое лицо — и вдруг еле заметно улыбнулась. Или, может, ее губы просто дрогнули лишний раз? Так или иначе — мне почудилось, будто она на меня посмотрела. И от взгляда ее — как бы странно это ни прозвучало — в груди у меня что-то дрогнуло. Необъяснимое ощущение — словно эта девчонка сама выбирала меня… Странная дрожь в душе, такой я никогда еще не испытывал. Словно взлетаешь над полом на пять-шесть сантиметров.

В полнейшем замешательстве я вошел в лифт, спустился на пятнадцатый этаж и вернулся в номер. “Чего это тебя так разобрало?” — удивлялся я сам себе. “Двенадцатилетняя, или сколько ей там, соплячка осчастливила тебя улыбкой? Да она тебе в дочки годится, кретин!..”

“GENESIS”…[6] Вот, пожалуйста: еще одна банда с идиотским названием.

Впрочем, то обстоятельство, что на ее джемпере я увидел именно это слово, показалось мне до ужаса символичным. Начало начал.

И все-таки. Какого черта называть таким огромным, всепоглощающим словом рок-н-ролльную банду?

Не разуваясь, я повалился на кровать и с закрытыми глазами попытался восстановить в памяти образ девчонки. Плейер. Бледные пальцы отстукивают по столу ритм. Genesis. Растаявший лед в бокале…

Начало начал.

Лежа недвижно с закрытыми глазами, я чувствовал, как во мне медленно циркулирует алкоголь. Я развязал шнурки, скинул ботинки и забрался в постель.

Похоже, я был куда более измотан и пьян, чем воображал. Я лежал и ждал, чтобы какой-нибудь женский голос произнес рядом: “Э, милый, сегодня ты перебрал!” Но никто ничего не сказал. Я был абсолютно один.

Начало начал.

Дотянувшись до выключателя, я погасил торшер. “Опять, небось, приснится отель "Дельфин"”, — еще успел подумать я в темноте. Но ничего не приснилось. Открыв поутру глаза, я ощутил внутри лишь какую-то бессмысленную пустоту. Абсолютный ноль, подумал я. Ни снов, ни отеля. Я нахожусь в совершенно вздорном месте и занимаюсь полнейшей ерундой. Походные ботинки валялись на полу у кровати, точно два околевших щенка.

Небо за окном закрывали мрачные низкие тучи. Это небо выглядело таким холодным, что казалось, вот-вот пойдет снег. Посмотришь в такое небо — вообще ничего делать не хочется. На часах пять минут восьмого. Ткнув пальцем в пульт дистанционного управления, я включил телевизор и, не вылезая из постели, стал смотреть программу утренних новостей. Ведущие долго рассказывали что-то о предстоящих выборах. Минут через пятнадцать я плюнул, выключил телевизор, встал и поплелся в ванную, где сполоснул лицо — и принялся за бритье. Для пущей бодрости я решил мурлыкать увертюру из “Женитьбы Фигаро”. Вскоре, однако, поймал себя на том, что вроде как мурлычу увертюру из “Волшебной флейты”. Чем больше я старался вспомнить, что откуда, — тем лишь сильнее запутывался. За что бы ни взялся я в это утро — все наперекосяк. Бреясь, порезал щеку. Надев сорочку, вдруг обнаружил, что на манжете оторвана пуговица.

В ресторане за завтраком я снова увидел ее — вчерашнюю девчонку из бара. В обществе взрослой женщины — матери, надо полагать. Никакого плейера при ней уже не было. Одетая во все тот же джемпер с надписью “GENESIS”, она сидела за столиком и с невыносимой скукой на физиономии прихлебывала чай. Ни к ветчине, ни к яичнице перед собою почти не притронулась. Ее мать — да, судя по всему, именно мать, — оказалась миниатюрной женщиной лет сорока или чуть больше. Волосы собраны в узел на затылке. Свитер из верблюжьего кашемира поверх белоснежной блузки. Брови — точь-в-точь как у дочери. Нос очень правильный, аристократической формы. Томная затруднительность, с которой она намазывала себе бутерброд, выдавала в ней натуру, привыкшую очаровывать собой всех и вся. В ее движениях сквозило нечто такое, что могут позволить себе лишь женщины, постоянно находящиеся в центре внимания.

Когда я проходил мимо их столика, девчонка вдруг подняла взгляд и посмотрела мне прямо в лицо. И весело улыбнулась. На этот раз — совершенно отчетливо, совсем не так, как вчера. Ошибки быть не могло…

Завтракая в одиночку, я пытался занять чем-то голову, но после воспоминания о ее улыбке больше ни о чем толком не думалось. За какую бы еще мысль я ни брался, в мозгу лишь прокручивались одинаковые слова — и ничего не происходило. Поэтому я просто завтракал в одиночку, разглядывая перечницу перед носом, — и не думал вообще ни о чем.

7

Заняться было нечем. Ни служебных обязанностей, ни персональных желаний. Хватит с меня: я уже пожелал остановиться в отеле “Дельфин” — и вот что получилось. Отеля, в котором переворачивались судьбы людей, больше нет— и здесь уже ни черта не изменишь. Ты проиграл, приятель. Руки вверх.

Тем не менее, я спустился в фойе, расселся на роскошном диване и попытался составить в уме расписание на день. Но расписание не составлялось. Осматривать местные достопримечательности не хотелось — а куда еще пойдешь? Подумал было убить время в кино — но, во-первых, не шло ничего приличного, а во-вторых — ну что за бред: тащиться из Токио в Саппоро, чтобы убивать время в кинотеатре!.. Чем же заняться?

Нечем.

И я решил пойти в парикмахерскую.

В конце концов, с этой вечной токийской занятостью я уже полтора месяца не стригся!

Так что это очень правильное решение. Здравое и реалистичное. Выдалось свободное время — марш в парикмахерскую! Совершенно разумно. С какой стороны ни смотри — поступок, за который не стыдно.

Я пришел в парикмахерскую при отеле. Чистую, свежую, благоухающую — одно удовольствие находиться внутри. Надеялся, что будет очередь, и придется долго ждать — но, как назло, стояло обычное утро буднего дня, и никакой очереди не было в помине. По серо-голубым стенам салона были развешаны абстракные картины, а из динамиков кабельного радио растекались кантаты Баха в обработке Жака Руше. Назвать все это “парикмахерской” просто не поворачивался язык. Этак скоро придется мыться в бане под хор грегорианских монахов. А в приемной Налогового управления медитировать под “нью-эйдж” Сакамото Рюити…