Золотые ручки

Игнат, бывший ухажер Мэнди, был постоянной темой наших с ней разговоров, потому как мне «посчастливилось» работать с ним в одном корпусе. Игнат любил свою работу медбрата, но еще больше он любил экстраординарных, не похожих на других, девушек. Мэнди не оценила порыв брутального Игната, который в белом халате напоминал скорее героя боевиков, чем сотрудника скорой медицинской помощи, и отказала ему в его искренних порывах. «Не хочу быть очередной зверушкой в его коллекции» — говорила она, но постоянно интересовалась, как там поживает её «суженый».

— Игнат теперь встречается с байкершей, — я с удовольствием перевела тему с несчастного Пипетки в более приятное русло разговора. — Стал носить кожаную «косуху», мощные ботинки и даже захотел себе сделать тату.

Мэнди рассмеялась совсем не готическим смехом и уточнила:

— А как же его любительница рептилий, у которой дома проживало не менее двух десятков разнообразных змей и один крокодил Гоша?

— Осталась в прошлом, после того, как Игнат решил сделать ей приятное и увековечил Гошу, который приказал всем долго жить, в виде кожаной сумки для любимой. Но его ненаглядная почему то не оценила стараний парня, и вышвырнула его вещи из своей квартиры, не забыв и о крокодиловой сумке. Игнат её переделал и теперь даже на работу с ней ходит. Сумка, кстати, отменная вышла, — в деталях рассказала я подруге об очередной неудавшейся любви нашего мачо.

Мэнди еще долго не могла успокоиться, представляя себе образы любвеобильного ухажера с крокодиловой сумкой через плечо. А я, смеясь вместе с ней над бедным Игнатом, на время даже забыла о глобальной катастрофе, ожидающей меня в следующую смену на работе.

В подъезде нашей старенькой хрущевки было сыро и темно. Подземельную идиллию нарушала только мигающая лампочка «Ильича», бережно привернутая руками электрика к потолку.

Как же страшно возвращаться одинокой молодой девушке домой в столь поздний час! Любой шорох нагнетал обстановку, и казалось, что стоит лишь войти в подъезд, как дверь за тобой захлопнется, и ты попадешь в ловушку цепких рук какого-нибудь озабоченного маньяка. Словно читая мои мысли, дверь за спиной действительно хлопнула, заставив холодок пробежаться по коже.

Я обернулась. Позади меня, в свете мерцающей лампочки, возник устрашающий мускулистый силуэт огромного мужчины, который мрачной стеной неотступно надвигался на меня. Вскрикнув «мамочки», я истерично прижала сумку к груди и забилась в угол подъезда, свободный от почтовых, испорченных временем и малолетками, ящиков.

— Конечно «мамочки»! Я такого ужаса уже давно не видел, — бархатным баритоном заговорила со мной мускулистая скала. — Мир, ну надо совсем уработаться, чтобы надеть это роскошное платье насыщенного лимонного цвета, подчеркивающего нежный тон твоей кожи, с этими мерзкими рыжими босоножками. Ты что, не знаешь, что эти цвета совершенно не сочетаются?

— Савелий, ты что ли? — страх, наконец, стал отступать.

— Нет, совесть твоя, которой ты напрочь лишена. Что за сумка? Вы поглядите, какой эталон бездарности и дешевого пошива она носит в своих изящных руках! — продолжала возмущаться теперь уже узнанная мной, гора.

Савелий являлся моим соседом, и, по совместительству, достопримечательностью всего подъезда. Выросшая в семье инженера и продавщицы мясного отдела продуктового магазина, эта здоровенная тридцатипятилетняя детина обладала незаурядными способностями к моде и стилю. Но, поскольку, Савелий, как настоящий мужчина, любил одевать и раздевать красивых женщин, а не худосочных юношей с пухлыми губами, прорваться на светящийся голубыми переливами Олимп модной индустрии соседу было очень и очень непросто. И поскольку «Мода — модой, а кушать хочется всегда», наш Савушка, как ласково мы его величали, подрабатывал грузчиком, по ночам разгружая на складах новоприбывшие коробки с мебелью и другими вещами.

Я окончательно отошла от шока, и слегка пошатываясь на ватных ногах, подошла к Савелию. Он, как, впрочем, и всегда, выглядел изумительно. Даже с перемазанным какой-то грязью и мазутом рабочим комбинезоном, Сава смотрелся джентльменом. Из кармашка темно-синего комбинезона выглядывал аккуратным уголком белоснежный платок с вензелями, а элегантная рубашка с закатанными на три четверти рукавами, прилегающая к его рельефному и твердому, как камень, торсу, своей расцветкой отвечала самым последним тенденциям моды.

— Ну и напугал же ты меня! Не гневайся, Савелий, — попросила я соседа. — Просто я не выспалась и одевалась с утра как попало, — признаваться Саве в том, что я намеренно надела этот «рыжий ужас» на ноги я поостереглась, опасаясь за свою жизнь и здоровье.

Высокий шатен улыбнулся ослепительной улыбкой и сказал:

— Ладно, работа у тебя тяжелая, на этот раз прощаю. Только в следующий раз, относись к внешнему виду серьезно, а то так в девках и помрешь, никто замуж не возьмет.

Услышав последнее высказывание Савы, я фыркнула, ответив:

— А нужно ли замуж, Савушка? Если там так хорошо, почему тогда сам не женишься? — поставила я в тупик любящего поучать стилиста.

Савелий небрежным движением заправил прядь чуть длинноватых шелковистых волос себе за ухо и задумчиво произнес:

— Моё призвание — это мода. Когда я встречу свою Музу, я непременно женюсь, не задумываясь ни на секунду, — в тот момент мужчина был так хорош, что я, сама залюбовавшись соседом, подумала о том, что его избраннице безумно повезет.

Искренне пообещав, что я буду тратить на сборы с утра не менее получаса, вместо обычных десяти минут прихорашиваний, я распрощалась с Савелием, заходя в своё жильё.

Маленькая, аскетичного вида однокомнатная квартирка, располагалась на последнем этаже пятиэтажного жилого дома, позволяя вдоволь насладиться видом на верхушки деревьев с небольшого, но уютного балкона.

Мой родной дед Григорий сидел в кресле-качалке, с гордым видом смотря в телевизор, где с самого утра по новостям показывали одни войны и стихийные бедствия.

— Привет, де! Лучше бы ты мыльные оперы смотрел, — подойдя к деду, я чмокнула его в затылок.

Григорий Иннокентьевич, одетый «с иголочки» в идеально выглаженную белую сорочку и вязаную жилетку, несмотря на то, что за окнами стояла обескураживающая июльская жара, повернулся ко мне, и, раскрыв свой полу беззубый рот, с улыбкой, проговорил:

— Мирочка, детка. Как хорошо, что ты пришла. А то я уже волноваться стал, ночь ведь уже на дворе.

Забота деда всегда трогала меня до слез. Бывший военный, он пережил свою безвременно скончавшуюся жену уже почти на десять лет, но по-прежнему хранил теплые воспоминания о своей подруге жизни. И пусть дочка у них, говоря на чистоту, вышла никудышная, он души не чаял в своей любимой внучке, о которой заботился всю её сознательную жизнь. Из-за почтенного возраста, дед стал немного подглуховат. Это не доставляло нам больших проблем, но порой, общаться с дедом Гришей было очень сложно. Я чувствовала себя эскимосом, пытающимся понять людей с «Большой Земли».

— Дед, а ты ел тарталетки? — спросила я у родственника, посмотрев на аппетитные мучные изделия с мясной начинкой, приготовленные мной накануне.

— Табуретки? Зачем мне есть табуретки? Я что, совсем с ума сошел? Пусть бобры древесину грызут! А твои мясные штучки получились очень даже вкусными, — закончил возмущаться дедушка.

Хоть поел, и то, Слава Богу! Черепаха большими грустными глазами смотрела на меня сквозь стекло аквариума. На очередной мой День рождения, Мэнди подарила мне маленького черепашонка, которого я гордо назвала Анфиса, но время шло, черепашка подросла, а вместе с ней и определенная часть её тела, в результате чего, наш домашний питомец сменил имя, превратившись из Анфисы в Афанасия.

Афанасий, взглядом голодного мужчины, продолжал пристально за мной наблюдать, надеясь получить в качестве жалкой подачки, хотя бы кусок капустного листа.

— Дедуль, а ты Афоне морковку давал? — отводя взгляд от буравящего взора черепашьих глаз, спросила я.