Тайны великих открытий

"Как увязать между собой известные нам факты?" — задается вопросом Дейл Карнеги в книге "Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на людей, выступая публично". Ответ таков: уяснением значения этих фактов, их осмыслением. По Д. Карнеги, полезно при знакомстве с каждым новым фактом ответить на следующие вопросы:

"а) Почему это так?

б) Как получилось, что это так?

в) Когда так бывает?

г) Где так бывает?

д) Кто сказал, что это так?"

Более кратко можно сформулировать подход Карнеги следующим образом: изучите время и место, причины и предпосылки, а также определите, насколько достоверно то, что вы слышите.

Вторым типом опоры является ассоциативная.

Психологи пока не могут объяснить, почему под гипнозом человек способен вспомнить в мельчайших подробностях то, о чем он в сознательном состоянии уже давно забыл. Некоторые из них предполагают, что человек запоминает практически все, что воспринимается органами чувств, но не все может воспроизвести, потому что отнюдь не ко всему ведет нас дорожка ассоциаций.

Так как научиться создавать эту дорожку?

Для каждого вида восприятия эти ассоциации свои. Чаще всего человек использует зрительные ассоциации, информация хранится в глубинах памяти в виде "картинок". Но мозг себя страхует — и, прежде чем выводить из подсознания нужную ассоциацию, проверяет ее на дополнительном языке образов, обычно эмоциональном.

Поэтому для лучшего запоминания нужно создавать четкие зрительные и эмоциональные образы.

Не знаю, пытался ли читатель разобраться, как он вспоминает, но свой алгоритм вспоминания я могу отследить довольно ясно. Под центром мозга есть некая зона, в которой пребывает сознание. Когда я начинаю вспоминать, в зоне вокруг центра головы как бы напрягаются резиновые нити, и откуда-то из внешней части мозга "втягивается" информация в виде образа. Когда информация правильная, от какой-то зоны чуть ниже центра сознания поступает сигнал "приятно" и я чувствую легкую эйфорию.

Это похоже на работу компьютера с его центральным процессором, который выставляет адрес информации на шину адреса, затем получает информацию по шине данных, сравнивает ее с содержимыхм так называемого "аккумулятора" и подает сигнал: совпадает ("приятно") или не совпадает ("неприятно"). В отличие от компьютера, правда, приятный и неприятный сигнал имеет множество нюансов, в соответствии с эмоциональным образом того, что я вспоминаю.

…Греческий поэт Симонид однажды отправился попировать с приятелями. Внезапно за ним прибежал посланник, и Симонид был вынужден покинуть друзей. Как только он переступил порог, сильный подземный толчок обрушил здание. Все друзья Симонида погибли. Трупы были так обезображены, что родственникам было трудно их опознать. И тогда Симонид начал вспоминать, где кто находился во время пира. Так, по месту, и был опознан каждый из погибших.

Позднее Симонид стал для запоминания объемной информации мысленно располагать ее в комнатах воображаемых домов. Позднее его метод получил распространение; технику запоминания информации при помощи определенных "опор" стали называть мнемотехникой.

Расцвет ораторского искусства привел и к расцвету мнемотехники. В Древней Греции и Древнем Риме не было принято выступать по записям. Во времена Цицерона по мнемотехнике уже существовала обширная литература. Мнемотехника была распространена и в Средние века. По Европе бродили странствующие мнемонисты, которые за небольшую плату могли превратить любого в ходячую энциклопедию.

Развитие книгоиздательства похоронило мнемотехнику. От многочисленных техник остались разве что самые нехитрые приемы, как, к примеру, знаменитая фраза: "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". И это печально. Усвоить можно было бы много больше и прочнее, если бы в учебнике давались нехитрые, в общем, мнемонические подсказки. Моя учительница русского языка снабдила нас целым набором мнемонических правил ("Надо писать "шёл", а не "шол"; когда вы идете, вы идете ножками; вот эти ножки и находятся на слове "шёл"). Учитель физики научил нас приему, по которому легче преобразовывать закон Ома. Мнемонические правила существуют, ими пользуются, но к этому относятся как к чему-то нелегальному, что не заслуживает того, чтобы быть написанным в учебниках и учтено в учебных программах. Я думаю, для иностранного языка такие "подсказки" просто необходимы, поскольку так или иначе каждому приходится их создавать.

Мало того, следует учить создавать мнемонические приемы. В своей книге "Интеллигентность и воля" немецкий психолог Э. Мейман рассказал, что он помнит о том, что моторные нервы входят в спинной мозг спереди только потому, что в словах "моторный" и "спереди" есть общая буква (в немецком языке). Если уж ученый, да к тому же психолог, прибегает к мнемонике, это должен уметь буквально каждый.

В книге "Звезды в ладонях" С. Иванов кратко описывает использование мнемонических приемов Шерешевским, который обладал уникальной памятью:

"Всякое слово вызывало у него наглядный образ, и он мысленно расставлял эти слова-образы по знакомой дороге. Если слов было немного, это была улица его родного Торжка, а если побольше московская улица Горького. Вот почему он одинаково легко воспроизводил любой ряд слов и в прямом, и в обратном порядке: он быстро шел по улице в любом направлении и вглядывался в подъезды и подворотни, куда он расставлял слова, пока их ему читали. Он мог "отвернуться " от слов хоть на пятнадцать лет, а потом повернуться к ним, и вот они стоят, где и стояли. Но иногда он пропускал одно или два слова. Заметив это, Лурия обрадовался: все-таки Ш. не чуждо и человеческое, все-таки он может и забывать. Ничего подобного! Он просто неудачно расставлял слова. "Карандаш " нечаянно слился у него с оградой, и он проскочил мимо него, белое "яйцо " слилось с белой стеной, красное "знамя " — с красной: "ящик" же попал второпях в темную подворотню. Ошибки Ш. были ошибками не памяти, а внимания, он не забывал, а не замечал.

Познакомившись со своей памятью, Щ. бросил службу в газете и стал профессиональным мнемонистом. Но вскоре ему пришлось раскаяться в своем решении. Публике не было дела до того, что шум в зале превращается у него в пар, что в спешке слова могут слиться с фоном, что иностранные слова, которые ему часто предлагали и которые он не знал, для подворотен не годились: их приходилось запоминать только по шероховатостям, по переливам красок. Голова у него разбаливалась от мешанины ощущений, и он принялся искать способ усовершенствовать свою мнемотехнику. Сочетания слов, которых он не понимал, он стал разлагать на такие части, чтобы они хоть чем-нибудь напоминали известные ему слова и становились наглядными образами. "Nel mezzo del camin di nostra vita mi ritvorai per una selva oscura", — кричали ему из публики первые строки "Божественной комедии": "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу". Он не знал итальянского, но в его голове уже были готовые образы: "nel" превратилось в балерину Невельскую, рядам с ней стоял скрипач ("mezzo " — что-то из музыки), далее шли папиросы "Дели", камин, рука, указывающая на дверь (di — иди!) и так далее. "Selva " становилась опереточной Сильвой, но так как она была все-таки не Сильвой, а Сельвой, то когда она танцевала, под ней ломались подмостки.

С трудом, но он освоил свои новые приемы и ухитрялся воспроизводить тексты на любам языке. Но они не желали покидать его память. Никогда прежде он не заботился, как бы чего не забыть. Теперь он только и мечтал научиться забывать — избавляться от всей чепухи, которой он занимался на предыдущем сеансе, и очищать свою память для последующих. Все толпилось перед его глазами, звучало в ушах, забивало нос и рот. По вечерам он стал записывать все слова и цифры — записывать, чтобы забыть. Это был единственный раз, когда он поступал как все люди. Мы ведь тоже записываем, чтобы забыть, а не чтобы помнить. Разница только в том, что мы записываем в свои блокноты и календари то, что должно пригодиться, но делаем это с тем же самым намерением — разгрузить свою память от мелочей и оставить в ней только одно: привычку заглядывать в свои записи".