Анна-Мария

— Мадам Белланже… — взволнованно произнес он и, поставив бокал, поцеловал ей руку. — Я слышал по радио о ваших подвигах…

— Прошу вас, не надо…

— Разрешите представить вам моего молодого коллегу, он жаждет познакомиться с вами… Посмотрите, прямо сгорает от нетерпения…

— А меня вы представите? — попросил другой молодой коллега.

— Мы говорили о романе, — продолжал знаменитый литератор. — Я не видел вас что-то около шести лет, и надо же вам было появиться как раз в ту минуту, когда мы говорили о романах. Зачем их писать, когда такая жизнь, как ваша, интереснее любого романа?

Молодой коллега, очень молодой, очень длинный, с кожей не по возрасту серой, как пеклеванный хлеб, и пористой, как пемза, с пыльными, под стать лицу, волосами, улыбался так фальшиво, что Анна-Мария, которая прошла у Женни хорошую школу, сразу почуяла в нем исходящего желчью репортера и ответила такой же улыбкой.

— Роман умер, во всяком случае во Франции умер, — продолжал знаменитый писатель. — Все, что может вместить этот жанр, уже сказано, роман умер от истощения, от отсутствия материала, от того, что все романтическое ушло… Американцы, которым мы подражаем, внесли в роман нечто новое, что-то свое, чему подражать нельзя, а если мы все-таки будем им подражать, гнаться за чем-то, в сущности, неуловимым, то все равно ничего не достигнем, не будет не только стоящего романа, но вообще даже просто романа не будет.

— А что вы об этом думаете, сударыня? — снова обратился к Анне-Марии молодой человек. — Как, по-вашему, умер роман? А если нет, то нужно ли его убить, «сжечь»?

— Ваша газета проводит анкету?

— Нет, но, возможно, проведет, — ответил пеклеванный хлеб, думая про себя: «Черт возьми, какая изумительная грудь!»

— Нет никаких оснований обращаться с подобным вопросом именно ко мне… если только вы не собираетесь проводить анкету среди «первых встречных»… Это не по моей части. Однако не могу себе представить, что роман когда-нибудь перестанет существовать. Он средство от скуки, вроде спиртных напитков или жевательной резинки. А так как всегда найдутся люди, которые будут скучать, то придется всегда рассказывать им занимательные истории, романы. Ведь роман, в сущности, — занимательная история, которую вам рассказывают… Не правда ли? Вроде сказок Тысячи и одной ночи. Вы никогда не жили в деревне? Не слышали, что рассказывают, собираясь в длинные зимние вечера?

— Браво, Анна-Мария! — воскликнул знаменитый писатель. — Кстати, народные сказители некоторых стран заставили бы побледнеть или, вернее, покраснеть Генри Миллера!

Писатель слыл знатоком фольклора.

— Вам нравится Миллер? — спросил второй молодой литератор, робкий юноша в очках.

— И не стыдно вам обращаться с подобным вопросом к даме? — Повернувшись к Анне-Марии, знаменитый писатель рассмеялся утробным смехом. Анна-Мария увидела совсем близко от себя его плотоядные губы и жирные плечи. — Вы непозволительно похорошели, Анна-Мария; извините мою бесцеремонность, но мы старые знакомые! Так вот, если хотите знать мое мнение, молодой человек, читать романы Миллера следовало бы при закрытых дверях, как слушаются некоторые судебные дела. Или как запираются в уборной… а ведь нельзя же не пользоваться уборными, на которые потрачено столько сил и смекалки…

— Вы несправедливы, — возразил пеклеванник. — Не прочти я последний сборник ваших рассказов, я сказал бы, что это вопрос поколения…

— Ну что ж, валяйте, обзывайте меня стариком, раз уж вы до этого договорились, и «дорогу молодым»! Но я требую, чтобы все происходило при закрытых дверях, и не желаю присутствовать при этих гадостях, я за гигиену. А если уж за гадости, то в интимной обстановке.

— Кстати, о «закрытых дверях», я видел вчера вечером Сартра[42], он сказал мне…

Но Анна-Мария уже не слушала, ее отвлек подошедший генерал де Шамфор.

— Я хочу вам кое-что рассказать, — что вас, возможно, позабавит, — обратился генерал к Анне-Марии.

Они сели возле радиоприемника, который по-прежнему нашептывал что-то.

— Вчера вечером графиня Мастр была очень огорчена тем, что вы не пришли к обеду. Что случилось?

— Но она меня не приглашала! Даже словом не обмолвилась!

Генерал улыбался:

— Я так и знал, что мадам Мастр выдумывает… Пригласила нас, то есть Ива и меня, и якобы вас. Шел десятый час, вас ждали, Ив бешено ухаживал за Эдмондой… Я скучал… Забрел в столовую — и вижу! — стол накрыт только на троих!.. Вас вовсе и не ждали. Все оказалось комедией.

— Ужасно. И даже не смешно. Ужасно! Мадам Дуайен такая простодушная, а ведь сумела все понять и сразу ее раскусила! Это нравы какой-то чужой страны, это среда, более чуждая нам, чем дикари…

Прервав ее, генерал тихо проговорил:

— Вы становитесь все больше и больше похожи на Мадонну Жана Фуке, вы выдаете тайну оригинала кощунственного портрета Агнессы Сорель… девственной наложницы короля. Хотите, я останусь на эту ночь? Скажите — да…

Анна-Мария отрицательно покачала головой. Ей так легко было сказать ему «нет». Их глаза встретились. Оказывается, не так-то легко…

— Тогда я прощусь с вами, Анна-Мария. Мне надо еще зайти к Иву…

Анна-Мария подошла к Жако и села с ним рядом. Он улыбался ей голубыми глазами, всем своим добрым лицом.

— Приведите его ко мне еще раз, этого вчерашнего Роллана, — робко попросила Анна-Мария.

— Он уехал… Значит, он вам понравился?.. Не правда ли, необыкновенный человек? И я страшно рад, что вы это почувствовали. Я его высоко ценю… Сейчас его нет в Париже, но когда он вернется, то обязательно улучит минутку и зайдет к вам. Он становится почти сентиментальным, когда Говорит о вас! — Жако улыбался. — Никогда не забуду, какой вы были на террасе кафе в Гренобле. Рауль поджидал вас, вы вошли и сели за его столик. Я объяснил Роллану, что вы работаете с нами. Он рассмеялся: «Эта добронравная барышня? Они похожи на жениха и невесту…» Он всякий раз справлялся у меня о Барышне… Он сделает для вас то, что мне не удалось: вы станете по-другому относиться к жизни… А что с Франсисом?

— С Франсисом? Я не видела его целую вечность.

Генерал и Ив вместе покинули гостиную. За ними вышел Чарли. Анна-Мария залюбовалась Селестеном: посадка головы, осанка, стройный, тонкий… Но нельзя во всем идти ему навстречу, он, пожалуй, способен злоупотребить этим; нужно держать его на расстоянии и только изредка бывать у него… У него… Она пойдет домой, ляжет. Ей уже не двадцать лет, она устала, и у нее много работы.

Анне-Марии на редкость повезло — если только можно назвать везением то, что она была единственным фотографом, запечатлевшим момент падения самолета, — катастрофа, в которой погибло двадцать пассажиров и экипаж. Самолет разбился при взлете; при виде падавшего самолета все в страхе разбежались кто куда, только Анна-Мария спокойно делала снимки. Мальчик-с-Пальчик тут же послал ей в Агентство, где она работала, записку, предлагая перейти в их газету. Анна-Мария позвонила ему, Пальчик встретил ее звонок радостными возгласами: они условились о встрече.

Он приехал, обошел всю квартиру, попросил разрешения самому сбить себе коктейль, оценил по достоинству статуи святых и, перепробовав все сидения, устроился на полу перед камином, на излюбленном месте Колетты.

— До чего же у вас хорошо, Аммами!.. Подумать только, я бы мог давным-давно прийти к вам… А я таскаюсь по барам и отравляю себя всевозможными способами. Скажите, Аммами, можно мне время от времени приходить к вам?

— Время от времени можно…

— Хорошо. Правда, разрешение очень сдержанное. Постараюсь не злоупотреблять им, но это будет трудно, уж очень мне у вас нравится. Знаете, Аммами, я вас очень люблю. Не уверен, достаточно ли ясно вы это понимаете?.. Во времена Женни вы были немножко в загоне. Женни нас всех сводила на нет, любой перед ней стушевывался… Никогда не забуду, как вы впервые появились перед нами в белом платье, с вашими чудесными волосами… в будуаре Женни вы казались каким-то экзотическим созданием…

42

«При закрытых дверях» — пьеса Сартра.