Страница 32 из 62
С. Н. Карамзина так передает содержание этого стихотворения Лермонтова: «Он боялся писать там, где были имена стольких известных людей, большинство которых неизвестно ему. Среди них он чувствовал себя как неловкий дебютант, который входит в салон, где он не в курсе идей и разговоров, улыбается на шутки, делая вид понимающего их, и, наконец, смущенный и сбитый с толку, печально садится в маленький уголок. Вот и всё».
На вопрос Лермонтова: «Ну, как?» — Софья Николаевна ответила: «Действительно это мне не нравится. Что-то очень просто и слабо».
«— Порвем их? — Я не заставила его повторять это два раза; вырвала листок из альбома и разорвала на мелкие кусочки, которые бросила на пол. Он их подобрал и сжег над свечой, сильно покраснев и неискренне смеясь (должна в этом сознаться).
«Мама говорит, что я сумасбродна, что этот поступок глуп и дерзок. Она действовала так усердно, что угрызения совести и слезы охватили меня одновременно. Я утверждаю (и это правда), что я не могла дать более сильного доказательства моей дружбы и уважения к поэту и человеку. Он говорит также, что он мне благодарен. Я была справедлива по отношению к нему, думая, что он выше пустого тщеславия. Он просит вновь альбом, чтобы написать другие стихи, так как теперь задета его честь. Одним словом, он ушел, довольно смущенный, оставив меня очень расстроенной. Мне не терпится его увидеть, чтобы рассеять это неприятное впечатление. Я надеюсь сделать это сегодня вечером на верховой прогулке с ним и Владимиром».
Майский, с. 154–155. Перевод с французского.
23 июня, 14, 15, 26–31 июля. Высочайшие приказы о поощрении.
Ракович, Приложения, с. 28–29.
5 июля. С. H. Карамзина сообщает в письме к сестре, E. H. Мещерской: «В пятницу <30 июня> мы совершили дальнюю прогулку верхом, а вечером у нас были снова наши завсегдатаи, включая Лермонтова, который как будто совсем не сердится на меня за мою дерзость» (имеется в виду уничтожение его альбомного посвящения. См. дату 19 июня 1839 г.).
Крымский обл. архив, ф.531,оп. 1, ед. хр. 14, л. 3 об.; Майский, с. 156. Перевод с французского.
22 июля. Лермонтов присутствует на чтении Ф. Ф. Вигелем его воспоминаний у Карамзиных в Царском Селе.
«В субботу <22 июля>, — пишет С. H. Карамзина, — у нас было много народу к обеду, в том числе Валуевы, Вяземский, Лермонтов и Вигель. Этот последний был причиной сбора — он должен был прочесть свои мемуары (братья тоже прибыли из лагерей). С половины 7-го до десяти часов не видали, как пролетело время, так мы были приятно поглощены чтением Вигеля. Даже Вяземский, который не из его друзей, был очарован. Это было остроумно, смешно, интересно, иногда глубоко, полно изящного стиля, когда он касался серьезного содержания; различные образы иногда даны рукою мастера… В десять часов вечера чтение было окончено, и мы всей компанией отправились на именины к Шевич» (фрейлина Александра Ивановна Шевич).
Майский, с. 157 (письмо С. H. Карамзиной к сестре, E. H. Мещерской от 24 июля 1839 г.). Перевод с французского.
25 июля (вторник). Лермонтов в Павловске на обеде у М. А. Щербатовой. Там же присутствовали С. H. Карамзина, А. Д. Блудова, А. А. Оленина.
Об этом обеде С. H. Карамзина писала E. H. Мещерской: «Вы можете себе представить смех, шалости, кокетство, шептанье… Они были очень заняты вечером <который собиралась дать по случаю своих именин 11 августа Оленина>, который называли вечером безумства. На вечер будут допускаться только мужья (не являющиеся мужчинами, как они говорили)… Я слышала, как княгиня Щербатова спросила Аннет <Оленину>: „Вы не приглашаете Софи? “. А та ответила: „Нет, Софи будет скучать, она любит беседовать, а мы будем лишь смеяться между собой и беситься“. Как вы думаете, я притворилась глухой, услышав это страшное слово. Лермонтов был удивлен моим серьезным лицом и видом, так что мне стало совестно, и я кончила тем, что вместе с ними стала шутить и смеяться от чистого сердца и даже бегать взапуски с Олениной», В тот же вечер Софья Николаевна разговорилась у себя дома с А. Д. Блудовой о Лермонтове в его присутствии: «Антуанетта Блудова сказала мне, что ее отец ценит его <Лермонтова>, как единственного из наших молодых писателей, талант которого в процессе созревания, подобно прекрасному урожаю, взращенному на хорошей почве, так как он находит у него <Лермонтова> живые источники таланта — душу и мысль».
Крымский обл. архив, ф. 531, оп. 1, ед. хр. 14, л. 11 и 11 об.; Майский ошибочно датирует события этого дня 30 июля (Майский, с. 161). Перевод с французского.
3 августа. Знакомство Лермонтова у Карамзиных с фрейлиной Натальей Яковлевной Плюсковой.
«В четверг <3 августа>, — пишет С. Н. Карамзина Е. Н. Мещерской, — у нас <на даче в Царском Селе> была Плюскова… Мы повели ее в Павловск, на вокзал, где я провела два очень приятных часа, прохаживаясь и болтая с Шевичами, Озеровыми, Репниным и Лермонтовым. Мадемуазель Плюскова обязательно хотела познакомиться с этим последним, повторяя десять раз согласно своей привычке: „Это и есть ваш герой? .. Я сердита, что не знаю вашего героя“, — и затем: „Ах, это поэт, это герой! Вам нужно будет представить мне вашего героя“. Я должна была это сделать, опасаясь какой-нибудь шалости с его стороны (я ему уже грозила, но он ответил мне гримасой), и я стала краснеть, как огонь, в то время как она рассыпалась в комплиментах по поводу его стихов. Он ей поклонился и воскликнул, глядя на меня: „Софья Николаевна, отчего вы так покраснели? Мне надобно краснеть, а не вам“ <слова Лермонтова написаны по-русски>. Нет возможности объяснить эту краску перед мадам Плюсковой, которая видела в ней новое доказательство моей страсти к малоделикатному герою, который этим забавлялся».
Майский, с. 163 (письмо С. Н. Карамзиной от 7 августа 1839 г.). Перевод с французского.
2 и 7 августа. Высочайшие приказы о поощрении.
Ракович, Приложения, с. 28–29.
3 августа. Арсеньевы и Лермонтов продали коллежскому асессору Владимиру Ефимовичу Миронову часть имения, доставшуюся им по наследству от В. И. Афремова.
H. A. Мурзанов. К биографии М. Ю. Лермонтова. PC, 1914, т. 160, кн. 10, с. 87—105; ср. дату 15 марта 1839 г.
До 5 августа. Записка к Лермонтову В. Ф. Одоевского.
«Ты узнаешь, кто привез тебе эти две вещи — одно прекрасное и редкое издание мое любимое — читай Его.* О другом напиши, что почувствуешь прочитавши. Может быть сегодня еще раз заеду. Одоевский.
Жена была со мною и кланяется тебе, жалела, что не застали».
Лермонтов, АН СССР, т. VI, с. 471 и 772.
* Видимо, речь идет об Евангелии.
5 августа. Дата рукой Лермонтова на обложке рукописи «Бэри» < «Мцыри» >: «Поэма. 1839 года. Августа 5».
Лермонтов, АН СССР, т. IV, с. 408; факсимиле заглавного листа рукописи «Мцыри» см.: Лермонтов, Полное собрание сочинений в пяти томах под ред. Б. М. Эйхенбаума, т. III, Изд. «Academia», M.—Л., между с. 620 и 621.
«Лермонтов был возвращен с Кавказа и, преисполненный его вдохновениями, принят с большим участием в столице, как бы преемник славы Пушкина, которому принес себя в жертву. На Кавказе было, действительно, где искать вдохновения: не только чудная красота исполинской его природы, но и дикие нравы его горцев, с которыми кипела жестокая борьба, могли воодушевить всякого поэта, даже и с меньшим талантом, нежели Лермонтов, ибо в то время это было единственное место ратных подвигов нашей гвардейской молодежи, и туда устремлены были взоры и мысли высшего светского общества. Юные воители, возвращаясь с Кавказа, были принимаемы как герои… Одушевленные рассказы Марлинского рисовали Кавказ в самом поэтическом виде; песни и поэмы Лермонтова гремели повсюду. Он поступил опять в лейб-гусары. Мне случилось однажды, в Царском Селе, уловить лучшую минуту его вдохновения. В летний вечер я к нему зашел и застал его за письменным столом, с пылающим лицом и с огненными глазами, которые были у него особенно выразительны. „Что с тобою?“ — спросил я. „Сядьте и слушайте“, — сказал он, и в ту же минуту, в порыве восторга, прочел мне, от начала и до конца, всю свою великолепную поэму „Мцыри“ (послушник по-грузински), которая только что вылилась из-под его вдохновенного пера. Внимая ему, и сам пришел я в невольный восторг: так живо выхватил он, из ребр Кавказа, одну из его разительных сцен, и облек ее в живые образы пред очарованным взором. Никогда никакая повесть не производила на меня столь сильного впечатления. Много раз впоследствии перечитывал я его „Мцыри“, но уже не та была свежесть красок, как при первом одушевленном чтении самого поэта». (А. Н. Муравьев. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, с. 26–27).