Не без вранья

…Лиля опять первая, а Эльза из юной цветущей девушки превращается в прежнего нелепого страдающего подростка. Бедная девочка, она только начала любовную жизнь, и тут Лиля — цап, и схватила ее любимого, как коршун. Эльзе было бы легче, если бы это была чужая, не Лиля. Но получилось совсем невыносимо — не просто ее бросили, оставили, пренебрегли, а еще подсыпали соли в саднящую детскую ранку.

У Лили есть муж и поклонников без счета, а у Эльзы — только Маяковский, первая любовь. Получилось, что богач позавидовал бедняку и украл его единственную овцу — Маяковского… Маяковский и повел себя как овца — пошел за Лилей как бедная влюбленная овечка…

После чтения у Бриков Маяковский объявил друзьям, что встретил единственную женщину в своей жизни. Через несколько месяцев, перед тем как напечатать поэму, Маяковский переписал посвящение, и стало: «Тебе, Лиля».

…Что же Эльза? Эльзы больше не было. Эльза отошла в сторону, мгновенно растворилась — кажется, уехала в Москву, Маяковский не обратил внимания. Через два месяца Эльза написала Маяковскому: «Так жалко, что вы теперь чужой, что я вам теперь ни к чему… Как-то даже не верится, но так уж водится, что у нас с Лилей общих знакомых не бывает… Так я к вам привязалась, и вдруг — чужой…»

Как печально… Но почему бы Эльзе не побороться? Не «выяснить отношения» с сестрой, с Маяковским? Как-то проявить свою обиду, бешенство? Рыдать, устроить истерику? Или хотя бы тихо беспомощно плакать, показать свою растерянность, покорность, чтобы Лиле было стыдно и неприятно? Но детские отношения самые устойчивые, цепкие — модель никогда не меняется. Брик увидел гениальность Маяковского, вот Лиля и захотела иметь Маяковского, как всегда хотела что-то стоящее, — все стоящее должно было принадлежать ей. Лиле нужно быть первой, а Эльзе нужно слушаться. Лиля сказала «крэкс!», и Эльза отступила. Боялась, что Лиля превратит ее в кошку или лампу?..

Всегда интересно спросить: а если бы все было не так? Всегда интересно: причины изменившего всю жизнь события в цепочке случайностей или в нас самих?

Предположим на секунду, что все произошло иначе: Маяковский прочитал стихи, Брику стихи не понравились, он лег на диван и отвернулся от Маяковского к стенке. И Лиля пренебрежительно усмехнулась бы и пожала плечами, насмешливо глядя на Эльзу, — вот видишь, ничего он собой не представляет, этот твой Маяковский…

И что же, тогда музой Маяковского стала бы Эльза, и Эльза вошла бы в историю как самая загадочная женщина века?..

Нет, все-таки нет. Сестры были слишком разными, и, честно говоря, Эльза все-таки была не то… не совсем то… совсем не то… Нет, конечно, Эльза выросла и перестала быть гадким утенком, в нее потом влюблялись, делали предложения, и она дважды выходила замуж, но все-таки в ней не было чего-то необходимого, в ней совсем не было злости…

Это как в драке — побеждает не та собака, что больше, а та, в которой больше драки. В Лиле было очень много драки. Теперь это модно называть харизмой, но это все то же — сила, обаяние, злость. А Эльза была как плюшевый мишка, и не только потому, что пухлая. Она и душой была немного плюшевый мишка. В Эльзе, как во всяком подростке, все еще живут два человечка: один хочет, другой плачет… Но ведь и во взрослой Эльзе будут жить два человечка, а Лиля и подростком была цельная.

Есть такая теория любви, на первый взгляд, довольно циничная. По этой теории все мы находимся на рынке — на рынке личностей, где каждый из нас предлагает себя как товар. Наша личность и есть наш товар. Это может быть красота, а могут быть деньги. Может быть, мы предлагаем силу духа, надежность, обаяние, какие-нибудь необыкновенные нравственные качества… В общем, каждый представляет собой какую-то определенную ценность как товар. И любому человеку, конечно, хочется заполучить кого-то получше, но в соответствии со своей ценностью мы можем рассчитывать на определенного партнера — не меньше, но и не больше.

Получается, что мы все лежим на прилавке, как галоши, и можем выбирать себе по мерке, и нас выбирают тоже по мерке. И нам могут сказать — ты пытаешься втиснуться в галошу не своего размера… Как мы в детстве говорили: «Тебе это будет слишком жирно!»… А собственно, почему эта теория цинична? Это правда жизни, вот что это.

…Так вот, Маяковский был не Эльзин размер. Маяковский ей был «слишком жирно». На рынке личностей Эльза была вполне достойным товаром — из вечно недовольного толстенького подростка уже выглянула милая девушка, неглупая, привлекательная, образованная, из хорошей семьи. Но — не тайна, не загадка, не омут, заглянул и не заметил, как затянуло… Нет, даже если бы Лили в этот день не было дома, или у нее был бы насморк и распухший нос, или Брик не пришел бы в восторг от поэмы — все равно Эльза не стала бы музой Маяковского.

Почему Маяковский влюбился в Лилю? Как Лиля смогла притянуть к себе Маяковского так мгновенно и сильно, что она вообще делала, что мужчины влюблялись в нее, как мухи прилипают к липкой ленте, — раз, и пропал навсегда?!

Один француз написал, что Лиля была такая, что «каждому казалось, что он с ней уже спал». Он хотел ее обидеть, хотел сказать, что это как в животном мире: если самка сигнализирует самцам о своей готовности к половому акту, то они начинают хотеть полового акта и готовы бороться за него, то есть за самку. Но, может быть, это и есть ее магнит?

«Каждому казалось, что он с ней уже спал»… При взгляде на нее у мужчины возникает ощущение, что эта женщина — его. Он с ней не спал, но ему кажется, что она его. Не спал, но может — наверное, в этом и секрет, в этом недоумении, желании и уверенности, что можно. Но как она добивалась этого ощущения, что уже что-то было? Думаю, она смотрела на мужчину и представляла его в постели.

Но это так просто! Каждая женщина может посмотреть на мужчину, как будто он сейчас с ней в постели, — я так предполагала. Попробовала посмотреть на одного человека так, как будто он со мной в постели, здесь и сейчас. Человек удивился, сказал — что ты смотришь на меня как обезумевший баран? Неплохое обозначение моей сексуальности и обаяния — обезумевший баран. Так что нет, не каждая. Как ни крути, получается тайна, секрет. Лиля — это Лиля, а Эльза — как все, как я.

А Лиля… «У нее карие глаза. Она большеголовая, красивая, рыжая, легкая, хочет быть танцовщицей». «Л. Брик любит вещи, серьги в виде золотых мух и старые русские серьги, у нее жемчужный жгут, и она полна прекрасной чепухой, очень старой и очень человечеству знакомой. Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно».

…Маяковский сказал: «Можно посвятить вам?», забрал тетрадь у Осипа и написал над заглавием «Лиле Юрьевне Брик». А потом назвал этот день, знакомство с Бриками, «радостнейшей датой». В этот день образовались два любовных треугольника: «Лиля-Маяковский-Эльза» и «Лиля-Маяковский-Брик».

Эльза, через много лет: «Маяковский безвозвратно полюбил Лилю». Какое красивое слово, красивое и безнадежное. Я бы не хотела полюбить безвозвратно, и я бы не хотела, чтобы меня кто-нибудь полюбил безвозвратно, это красиво, но страшно, как билет в один конец.

Маяковский полюбил Лилю безвозвратно. Но тут что важно — каким Маяковский пришел к Лиле.

«…Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно… А он был плебей…»

Да, она — какая угодно, это понятно, а он, почему он плебей?..

ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ

Сегодня была ссора. Когда бабуля пишет про раннюю лирику Маяковского (это когда у них с Лилей начинался роман, в 15-м году), она на глазах наливается злостью. Не знает, к кому прицепиться, обводит комнату глазами, натыкается на меня — и все, начинается… А сегодня она наткнулась еще и на Сережку. Вышла на кухню, а мы там едим котлеты, и Сережка читает мне свои стихи. Она вызвала меня в комнату и прошипела: «Это довольно дурной тон!»…

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.