Готовность номер один

— И сразу же пойду в вечернюю школу. Так что не больно-то задирай нос, — говорит он мне, — не успеешь глазом моргнуть, как догоню тебя по образованию, — и он но-дружески тычет мне кулаком в грудь. — Вместе будем.

— Я в этом никогда не сомневался, — отвечаю Семену, искренне радуясь его решению. — Ты и сейчас знаешь больше меня.

— А как родители смотрят на то, что ты хочешь стать инженером? — спрашивает у меня старшина.

— Они пока ничего не знают, — отвечаю я.

— Это не порядок. Надо посоветоваться.

— Мать будет против, — говорю я. — Определенно.

— Выходит, против родительской воли… — Тузов хмурится. — А может, ты решил стать авиационным инженером, потому что ничего другого не видел.

— По-моему, надо просто почувствовать призвание к чему-то, — уверенно говорю я. — И я его здесь отлично, почувствовал.

— Вот оно что, — старшина улыбается одними глазами. — Почувствовать призвание. Ну что же, призвание быть авиационным специалистом похвальное.

Потом, внимательно посмотрев мне в глаза, Тузов спрашивает:

— Ну, а что все-таки скажешь матушке?

— Что и вам. И плюс еще то, что вы мне сейчас сказали.

— Убедишь?

— Постараюсь.

— А если она переубедит?

— Исключено. Я теперь вроде бы самостоятельный. Или это не кажется?

— Кажется, Артамонов. И еще какой самостоятельный! — вдруг слышится в дверях голос старшего лейтенанта Стахова. Он в белом халате, в руках огромный сверток. Положил его на мою тумбочку, улыбнулся, пожал мне руку. И эта его улыбка и рукопожатие мне почему-то кажутся очень важными и нужными.

В последнее время я много думал о своем командире, стараясь понять его поступки. Какой же он, этот старший лейтенант Стахов, что в нем хорошего и что плохого?

Сложный человек. Ну да в жизни так часто бывает. Сомерсет Моэм в какой-то книге сказал: «Эгоизм, добросердечность, высокие порывы и чувственность, тщеславие, робость, бескорыстие, мужество, лень, нервность, упрямство, неуверенность в себе — все это уживается в одном человеке, не создавая особой дисгармонии».

Старший лейтенант вскоре ушел, сославшись на занятость. Но я безмерно благодарен ему за то, что он приходил. Значит, он тоже обо мне думал. Через полчаса медсестра выпроваживает ребят из лазарета.

Поворачиваюсь на спину, закидываю руки за голову и закрываю глаза. «На курсы, конечно, будут принимать только дисциплинированных солдат и сержантов, хорошо успевающих по боевой и политической подготовке, — думаю я. — Ну что же, последнее взыскание сняли с меня сразу же после моего участия в ремонте дизельного двигателя на командном пункте».

— Больной Тузов, в процедурную, — зовет из коридора сестра.

Не открывая глаз, слышу, как старшина шарит ногами по полу, отыскивая тапочки, и, шлепая ими по линолеуму, уходит.

Думаю о том, что произошло днем на стоянке. В общем, получилось все далеко не по-геройски. Скорее, наоборот. Видно, я еще, как говорит Скороход, слаб в поджилках, раз не мог выстоять. Мне делается не по себе. Даже от стыда закрываю лицо руками.

Не знаю, сколько времени лежал до того мгновения, когда почувствовал, что на меня пристально смотрят. Быстро открываю глаза и вижу перед собой Леру.

На ее бледном лице тревога и смятение. Брови — будто надломленные крылья. Мои губы невольно растягиваются в улыбке.

— Лера! — протягиваю руку, но она не берет ее.

— Тише, — говорит она, приставив палец к губам, и склоняется над постелью. — Тебе нельзя напрягаться.

Целует меня в щеку. Господи, уж не сон ли все это? Остается только, как в старых романах, ущипнуть себя за руку.

— Тебе очень больно? — спрашивает она.

— Нисколечко.

— Ты так морщился, когда я вошла, и долго не открывал глаза.

— Просто вспомнил кое-что, стало не по себе. Лера садится на край постели и кладет руку мне на лоб. Рука у нее прохладная и почти невесомая.

— Мне очень-очень хорошо, — говорю, растроганный ее вниманием. — Честное слово.

— Ну, значит, ты у меня герой, — она так и сказала «ты у меня», но через минуту кажется, что все это послышалось, что то была слуховая галлюцинация, что желаемое я принял за реальное.

— Как ты узнала, что я здесь?

Мой вопрос выводит ее из задумчивости.

— Мне сказал об этом в столовой твой приятель, с которым вы ремонтировали дизель на командном пункте.

— Скороход?! Он настоящий друг. Лера поправляет мне подушку.

— Тебе что-нибудь нужно? Я принесу.

— Нет, — говорю, — то есть нужно, конечно. Нужно, чтобы ты не сердилась больше, не избегала…

— Это, как видишь, уже принесла. Еще? — она снова наклоняется ко мне и снова касается губами моей щеки. — Ты мне кажешься сейчас совсем маленьким ребенком.

Я обнимаю Леру за шею.

— Сюда могут войти, — шепчет она на ухо. Я целую Леру в чуть приоткрытые губы.

— Хочется, чтобы ты иногда, ну хотя бы раз в неделю, думала немного обо мне, чтобы скучала чуть-чуть, если долго не видела.

По коридору шлепают тапочки Тузова. Лера отстраняется от меня и улыбается темно-карими глазами, прикладывает ладони к щекам. Эта милая ее привычка трогает меня чуть ли не до слез.

Узнав о моем намерении устроиться на курсы по подготовке к экзаменам в институт, Лера решает в следующем году тоже поступить в вуз.

— В авиационный? — спрашиваю я с тайной надеждой получить утвердительный ответ. А сам уже думаю о том времени, когда мы оба окончим один и тот же институт и пойдем одной дорогой по жизни.

— Там посмотрим, — отвечает Лера. — Совсем не обязательно в авиационный. Я химик, а в авиации химики тоже нужны.

— Это точно, — соглашаюсь я, тотчас же делая поправки к своей мечте: одной дорогой, рука об руку можно идти, имея разные специальности. И может быть, это даже лучше.

— Пойду, — говорит Лера, взглянув на часы. — Я ведь сюда, так сказать, сверх нормы. Выздоравливай, — Поправив волосы, она добавляет: — У нас сегодня читательская конференция в клубе по книге летчика-испытателя Галлая. Буду выступать.

Лера встает, тонкая, как тростинка. Я откровенно любуюсь ею.

Она улыбается и машет мне пальчиками. Это у нее тоже привычка такая.

— Хорошая дивчина, — говорит старшина. — Держись за нее, Артамонов.

И я так благодарен Тузову за его слова. Мне хочется сказать ему что-то доброе и приятное. Только что я скажу ему? На днях всезнающий Шмырин сообщил, что Зина Круглова таки добилась своего. Ее приняли в театральную студию, и она уехала. Провожал Зину Тузов. Как-то у них сложится жизнь? Мне так хочется, чтобы Зина поняла, какой хороший человек наш старшина.

После я долго лежу молча, смотрю в потолок и улыбаюсь. Мне чертовски хорошо, и я уже, признаться, благодарю судьбу, что она забросила меня в лазарет, что Лера встретила Семена, который рассказал ей, где я и что со мной.

Последний разговор

Он надел новый, только что купленный темный гражданский костюм, белую рубашку с черным галстуком. Долго приглаживал щеткой непокорный ежик волос и все думал: придет она или не придет.

Она пришла. Он узнал ее издалека. Она чуточку похудела, но свежесть и какая-то особая элегантная простота остались.

— Я бы, наверно, не узнала вас, если бы мы встретились на улице, — сказала Белла, подавая руку: — Вы совсем, совсем другой.

А он все стоял и стоял, не выпуская руки девушки и не отрывая взгляда от ее лица.

— Ну, что же мы стоим? — Белла улыбнулась своей мягкой доверчивой улыбкой. — Пойдемте. На нас уже смотрят.

— Куда?

Они двинулись с места. Он взял Беллу под руку.

— Мне все равно. В моем распоряжении целых два часа.

— А потом?

— А потом, — она посмотрела Стахову в глаза и знакомым жестом поправила волосы, — потом мне нужно в дом моделей.

— Показ новых образцов одежды?

— Угадали.

— Как видно, вы любите свою работу.

— Люблю, — согласилась Белла. — Мы ведь работаем для того, чтобы все женщины в городе красиво одевались. — Она улыбнулась: — чтобы больше было счастливых людей.