Страница 7 из 77
Молодые солдаты находились в карантине и проходили «Курс молодого бойца». Видимо, поэтому и запомнилось все в деталях. Утром новобранцы получили шинели. Артамонову она казалась чужой, топорщилась, воротник кусал шею.
Старшина придирчиво оглядывал строй, кое-кому поправлял хлястики, велел подтянуть ремешок, одергивал полы. Ему доставляло удовольствие опекать солдат, хотя он это и пытался скрыть. Хмурил свои клочкастые брови.
Потом он повернул солдат направо и повел сквозь небольшой березнячок, за которым простиралась широкая гладкая полоса с ограничительными знаками по бокам.
Таким образом, новобранцы впервые оказались на аэродроме. Артамонов представлял себе аэродром в виде необозримого во все стороны пространства, а на самом деле он оказался не совсем таким.
Самолеты стояли вдоль серой полосы на некотором расстоянии от ограничителей из обычных еловых веток, привязанных к крестовинам. Ветки хорошо выделялись на фоне снега, были видны издалека. А самолеты, будто выточенные из серебра, сверкали боками и напоминали огромных рыб, только что вытащенных из воды. Маленькие приспущенные крылья были похожи на распластанные плавники.
Старшина вывел солдат на рулежную дорожку, выложенную из огромных бетонированных шестигранников. Снежная крупка не задерживалась здесь, гонимая ветром, перебегала с одной стороны на другую, и Виктору казалось, будто белые нитки стелются по бетону.
И только тут он увидел, что полоса уходит чуть ли не за горизонт.
Они проходили строевые приемы без оружия, разучивали их по элементам, а потом тренировались в их исполнении.
Старшина то и дело напоминал:
— Не напр-рягаться, выпр-рямить колени!
— Плечи развер-рнуть!
— Живот подобр-рать!
— Голову выше!
— Смотреть пр-рямо перед собой! Замечаниям не было конца.
Артамонову не давались повороты в движении кругом: терял устойчивость. Один раз даже упал, вызвав общий смех. Поднялся, собрал себя в комок: «Ну подождите еще!»
Ребята разбились на группы. Сами учили друг дружку.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, делай — четыре, — деловито командовал Скороход.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, — вторил ему, любуясь собственным голосом, Мотыль.
Занимаясь, солдаты не забывали посмотреть на тепловые машины, медленно курсировавшие мимо. Машины плавили образовавшийся кое-где на плитах лед, сдували снежную пыль, битумную крошку. Наблюдали парни и за стоянками, где находились самолеты.
Самолеты были выстроены точно на парад. Трепетали на ветру красные флажки, прикрепленные к заглушкам всасывающих каналов и чехлам, надетым на выступавшие части самолета. Каждый такой флажок был напоминальником для техника: сними чехол, прежде чем будешь выпускать машину в воздух.
В разных направлениях, словно муравьи, сновали люди. Все в одинаковых темных куртках и брюках. Артамонову хотелось узнать, что они там делали, чего копошились: и под крыльями самолетов, и на крыльях, и у носа, и у хвостового оперения, и в кабине, и под фюзеляжем. Но подходить было нельзя.
В конце полосы, возле метеорологической вышки, прилепился приземистый домик. Возле него стояли самолеты. Около них прохаживался часовой с карабином. Почему эти самолеты стояли на отшибе, почему были расчехлены, хотя на них и не работали, для какой цели был построен прямо на стоянке этот красивый домик — всего этого молодые солдаты пока не знали. Их внимание привлекла необычная, нескладная на вид, машина, стоявшая на взгорке, почти у горизонта. Она напоминала ветряную мельницу. Только крылья были гораздо шире, стояли под разными углами и вращались по горизонтали вместе с домом — вагоном, к которому были прикреплены.
— Радиолокатор! — определил тогда Скороход. — Очень мощный. Элементарно.
Артамонов, конечно, представлял, для чего нужен этот локатор. Небо зорко просматривалось и охранялось. И как-то было радостно от того, что теперь к этому же имел прямое отношение он, обыкновенный русский солдат, по фамилии Артамонов, образца 1942 года. Он знал, что в скором времени будет готовить к полету самолеты-перехватчики, как готовили их его старшие товарищи-однополчане. И с нетерпением ждал этого времени, хотя и боялся, что не справится с новыми для себя обязанностями.
Старшина уже приступил к приему зачетов от солдат, когда со стороны стартового командного пункта выпустили несколько сигнальных ракет.
— Внимание всем, кто занимается строевой, — прозвучало в репродукторе, — прекратить занятия!
Старшина построил новобранцев в колонну и сразу же — даже не стал, как обычно, по десятку раз давать команды «Р-равняйсь!», «Отставить!» — отвел в сторону от рулежной дорожки.
Ухо Артамонова уловило тонкое вьюжное гудение. Казалось, вот-вот к аэродрому подойдет невиданной силы смерч и все сметет на пути.
Через несколько секунд солдаты увидели в небе точку. Эта точка росла с необыкновенной быстротой. Уже вырисовывались очертания кабины и выпущенных шасси. А позади клубился легкий дымок.
За самолетом, который, казалось, хочет во что бы то ни стало оторваться от дымового шлейфа, следили сотни глаз. Посадочная скорость была настолько большой, что Артамонову подумалось, будто самолет падает. Солдат даже привстал на цыпочки и ахнул. Гудение переросло в сплошной свистящий рев. Дотянув до полосы, самолет так шаркнул колесами по бетонным плитам, точно хотел пробить их. Запахло жженой резиной, самолет подскочил, словно на пружинах, еще шаркнул и быстро покатился по полосе.
Из-под хвоста выплеснулся и сразу наполнился воздухом парашют, который новобранцы приняли тоже за облако дыма. И с ним самолет несся по полосе.
Теперь солдаты могли рассмотреть ракетоносец вблизи. Ничего подобного им раньше не приходилось видеть, потому что самолеты гражданского аэрофлота отличаются от самолетов военно-воздушных сил, как небо от земли. В первую минуту истребитель напомнил Артамонову тех остроносых бумажных галок, которых он некогда запускал на школьных переменах. Эти галки, с короткими треугольными крыльями, очень быстро у них летали. И он часто думал, почему же авиационные конструкторы не возьмут за образец такую вот галку. Виктор, конечно, не знал, что самолет с маленькими клиновидными крылышками мог бы держаться в воздухе только с помощью очень мощного двигателя. В то время подобные двигатели только конструировались.
Самолет круто развернулся в конце полосы и, зарулив в один из карманов, покатился к ним навстречу. Его огромное, как пасть чудовищного зверя, всасывающее сопло с выглядывавшим изнутри конусом точно хотело поглотить всех. Солдаты невольно отошли в сторону и посмотрели на старшину, словно ища у него защиты. Тузов улыбнулся одними глазами, довольный произведенным на всех эффектом.
Самолет остановился возле подъезжавшего к нему тягача. Летчик выключил двигатель и выглянул из кабины. Выпрыгнувшие из кузова техники тотчас прицепили самолет к машине с помощью специального буксировочного устройства — водила.
Все произошло так быстро, что новобранцы не успели обмолвиться между собой, и только когда самолет уже потащили по рулежной дорожке в сторону заправочной станции, они дали волю чувствам.
Старшина не одергивал солдат, не напоминал, что в строю нельзя разговаривать. Он и сам, кажется, был восхищен тем, что уже десятки и сотни раз наблюдал, но не показывал виду.
Когда самолет, слегка покачиваясь на тонких блестящих ногах, поравнялся с солдатами, сидевший в кабине летчик погрозил старшине пальцем.
Художники почему-то всегда рисуют летчиков мужественными, с орлиным взглядом и каменным подбородком, который должен символизировать волю, решимость.
А этот, удивительно молодой, парень оказался почти ровесником солдат. У него узкое бескровное лицо, маленькие глубоко запавшие глаза и прямой тонкий рот.
— Артамонов! — сказал старшина Виктору. — Это ваш летчик. Он несет сегодня боевое дежурство. Летал на перехват контрольной цели. Стахов его фамилия. Старший лейтенант.