Готовность номер один

Он отжал тряпку и осторожно подложил ее под затылок. Успокаивающий холод окончательно прояснил сознание старшего лейтенанта.

— Спасибо, — сказал он. На его лице появилась расслабленная улыбка.

«Вот и отец мой мог быть таким же, — почему-то подумал вдруг Стахов, — скромным, внимательным, сильным». Но Юрий почти не помнил отца.

— Сообщить на аэродром о месте посадки невозможно, — объявил Уваров. — Радиостанция вышла из строя. Но уверен, нас и без этого давно ищут.

Стахов чуть приподнял голову и осмотрелся. Поверхность острова напоминала ему панцирь огромной черепахи — она была изрезана щелями, заполненными водой. На самом высоком месте торчал ржавый стержень. Это была труба — основание радиомачты, на которой когда-то крепился блок метеоприборов и автоматический радиопередатчик.

Он задумался над тем, почему сняли автомат-«робинзон» с этого острова. Моллюски и морские звезды, которых он увидел на берегу, навели его на мысль, что остров частично затопляется водой. Правда, где-то он читал, что у островов, имеющих небольшие размеры и расположенных далеко от материков, максимальные приливы не превышают одного — полутора метров. Это успокаивало, но ведь прилив мог намного увеличиться во время шторма. «Не случайно же отсюда убрали метеорологическое оборудование», — подумал старший лейтенант.

— Если ветер повернет в сторону острова, волны смахнут нас с этих камней в одно мгновение, — заметил он с усмешкой. — Это уж точно.

— Постараемся быть похитрее волн, — ответил Уваров. — Снимем с самолета тросы управления и привяжемся к железной трубе, что вмурована в камень. Думаю, она может служить надежным якорем…

Он вдруг бросился к воде. Стахов, забыв о боли, приподнялся с каменного ложа и стал смотреть ему вслед. Минут через десять майор вернулся, держа небольшую морскую черепаху.

— Вылезла на берег погреться на солнце. — И вдруг брови его сомкнулись: — Почему встали? Надо обработать рану на лбу. И вообще вам лучше, конечно, немного полежать.

— Не беспокойтесь, товарищ майор, чувствую себя вполне бодро. Да и обстановочка для лежания неподходящая. Я лично люблю болеть с комфортом: чтобы тишина, белые простыни, цветы. Давайте-ка посмотрим, что можно сделать из вашей черепахи, учитывая, что у нас остался керосин в баках и есть зажигалка.

С молчаливого согласия обоих решили особенно не рассчитывать на сравнительно небольшой неприкосновенный запас питания, который находился на борту самолета, а использовать «подножный» корм. Ведь неизвестно, сколько предстояло пробыть на острове.

Сняв один из бачков, имевшихся на самолете, сделали керосинку. Стахов принялся за приготовление супа в оцинкованной жестянке из-под пайка.

Усердно пережевывая несоленое сладковатое черепашье мясо, Уваров рассказывал о своих исследованиях на острове:

— Растительности — никакой. Кое-где в углублениях камней скопилась дождевая вода. Ее, конечно, надо собрать немедленно. Питаться будем крабами, рыбой. Ее можно наловить в запрудах. Ну а вы по возможности будете чинить радиостанцию, не так ли?

Майор встал с камней. Стахов тоже поднялся, стараясь не морщиться от боли.

— Надо укрепить самолет, — сказал Уваров. В его устах эти слова прозвучали так просто, так обыденно, как будто летчики находились на своем аэродроме, а не у черта на куличках, отрезанные от мира…

— Я буду снимать с самолета трос. А вы все-таки немного полежите. Это не просьба, а приказ.

— Слушаюсь, — ответил Стахов. — Только разрешите сначала собрать из щелей в камнях дождевую воду. Это надо сделать засветло.

Стахов не оставил необследованным ни одного камня, ни одной трещины.

Лишь поздно ночью усталые летчики позволили себе отдохнуть. Когда они забрались в кабину, Уваров закрыл фонарь. Как командир он решил первым нести вахту. Шум прибоя теперь доносился слабее. Вода к этому времени заметно поднялась. Волны перехлестывали через каменный барьер и докатывались чуть ли не до самолета.

Ночь прошла без происшествий. Когда Стахов проснулся, в кабине было светло, пахло влагой и гниющими водорослями, стекла приборов ярко блестели на солнце. Оно действовало успокаивающе.

По берегу, в засученных по колено брюках и без рубашки, бродил Уваров с трубкой в зубах. Вид у него был удрученный — в сделанные им запруды не попало ни одной рыбы.

Стахов выбрался из кабины. С отшлифованных волнами скал каскадами спадала в море вода — отлив еще продолжался.

Наскоро позавтракав, они принялись за работу. Старший лейтенант стал ремонтировать радиоаппаратуру, а Уваров продолжал крепить самолет.

Нелегко было Стахову найти неисправность. По ходу работы вспоминал премудрости радиотехники, которую изучал в свое время в школьном кружке, а потом в военном училище. Он разбирал один узел за другим, проверяя контакт за контактом. Время от времени подходил Уваров. Его скуластое лицо было мокрым от пота. Спрашивал своим глуховатым голосом, как идет дело, не нужна ли помощь. Стахов отмалчивался.

Уваров кивал головой и снова брался за работу. Стахов заметил: Уваров очень устал, но не подавал виду, даже улыбался. А улыбался командир вообще очень редко — уголками губ или глазами.

…Несколько часов пролетели как одно мгновение. Стахов позволил себе передышку, чтобы немного размять онемевшие от неловкого сидения ноги. И тут он увидел, что остров уменьшился в размерах. Вспененные волны с грохотом обрушивались на каменистые берега, все ближе и ближе подбираясь к самолету. Пена срывалась с гребней волн и перелетала через фюзеляж. Взгляд старшего лейтенанта упал на часы. Без четверти три. Он поднял голову: небо на горизонте было закрыто тяжелыми тучами. Они надвигались на остров.

Стахов бросился помогать Уварову, таскавшему к самолету крупные камни. Они не прекратили работу и тогда, когда над островом разразился ливень, когда силы совершенно оставили обоих. Только подобравшаяся к самолету вода заставила их забраться в кабину.

Всю ночь летчики не сомкнули глаз. Иногда они, подловив момент, когда очередная волна, только что разбившись о самолет, катилась дальше, на секунду открывали кабину, чтобы хлебнуть свежего воздуха.

Оглядываясь назад

К утру море стало утихать. Вода вокруг спарки не бурлила так сильно.

— Как думаете, командир, ищут нас? — спросил Юрий, когда стало совсем светло.

— Не сомневаюсь! — быстро ответил тот. — Думаю, нам недолго загорать.

Старшему лейтенанту сделалось стыдно, за свой вопрос. Он замолчал, взялся очищать стекла кабины от грязи и ила. Летчики открыли лючки, чтобы просушить радиоаппаратуру, а затем оба принялись за ее починку. Наконец первая неисправность была устранена. В приемнике послышались голоса людей, потом музыка. Это напомнило о доме, о товарищах.

Стахов задумался. Вдруг вспомнилось, как он, словно угорелый, носился по городу в поисках гамма-глобулина. Ему вдруг представились широко раскрытые глаза Беллы, полные непонятной тревоги и, как ему тогда показалось, призыва.

…В тот беспокойный, полный раздумий и неясных надежд вечер Стахов не лег спать, пока не приехал из города Мешков. Он решил поговорить с приятелем начистоту.

Петру не очень-то хотелось распространяться на эту тему, но уходить от разговора он не умел.

Да, он не собирается отрицать: иногда заходил к Белле, брал ее сынишку из детского сада, и они втроем гуляли по городу. Мальчишке нравилось чувствовать на себе заботу мужчины, разговаривать с ним, расспрашивать все о самолетах, слушать рассказы про подвиги летчиков в войну. Мешков пересказал ему чуть ли не всю историю полка.

Белла обычно не участвовала в этих беседах, замыкалась в себе, и если Мешков обращался к ней с каким-нибудь вопросом, она вынуждена была просить, чтобы он повторил его.

Однажды Мешков спросил, о чем она все думает. Белла со свойственной ей прямотой ответила, что думает и о своем сыне, и о нем, Мешкове, и о себе тоже.

Мешков тогда обрадовался ее словам. В сердце закралась надежда на сближение. А Белла сказала, что для всех троих будет лучше, если они прекратят эти совместные прогулки. Мальчик привыкает, и это плохо… Ему будет трудно…