Страница 92 из 96
Судя по его записям, «животные часы» были очень надежны, ибо инстинкт никогда не обманывает животных. А главным регулятором экзотических «часов» был биологический стимул — голод.
Летом 2000 года польские лесники выпустили любопытное руководство по определению времени в лесу для туристов, желающих отдохнуть на лоне природы. Первыми, как оказалось, просыпаются певчие дрозды. С середины мая они подают голос ровно в три часа ночи. Через десять минут им начинают подпевать малиновки, которых в Польше еще называют зорянками. Пройдет еще пять минут, и с верхушек деревьев долетают голоса черных дроздов, к которым через очередные пять минут присоединится лесной или луговой конек. В половине четвертого вас разбудит кукушка, а ровно в четыре — зяблик. Затем просыпаются синицы. Иволги подают свой сигнал в 4 часа 20 минут. Самыми последними, когда на часах будет уже без 10 минут 5 часов утра, «зазвенят» ленивые скворцы. Туристам остается лишь запомнить все эти голоса и научиться различать их.
Африканец любит привычный, строго установленный в жизни порядок, и новшества не просто настораживают его поначалу, но даже пугают, особенно те, о которых не имели никакого представления и не поведали ему предки, ибо время он ощущает конкретно, в знакомом, предельно изученном веками круговороте событий и дел, отталкиваясь главным образом от прошлого. Столкнувшись с чем-то новым, неизведанным в прошлом, он подчас не знает, как отнестись к этому. Время, проверяющее и оценивающее любые жизненные события, вносит в его мир и быт порядок, уверенность и творческое начало, дает возможность оценить будущее на основе надежного опыта поколений и предвидеть его течение. Потеря понимания и чувства времени — трагедия для черного африканца, так как с ней он теряет самого себя как разумное существо, чувствует себя растерянным и бессильным в вышедшем из-под контроля стихийном вихре событий.
Начало времени бети или эвондо — аграрный год — совпадает с циклом природы. Время спокойно, молчаливо и до скуки предсказуемо. Их время — это синхронные потоки мифического и повседневного времени. В бережно хранимых и соблюдаемых народом ритуалах бок о бок воплощались и воплощаются на земле мифы и труд. Вот в таком лишенном бурь эфире плывет человек. Начало дождей… начало сева той или иной культуры… цветение деревьев… ловля и жаренье кузнечиков или саранчи… Даже пол будущего ребенка, по здешним понятиям, зависит оттого, в какую фазу луны он зачат. Сколько причудливых форм и видов времени у африканцев! Всякий раз в зависимости от состояния природы или работы у африканцев другой эталон времени. Связь времени и события раскрывается в названиях, которыми обозначаются отрезки суточного цикла: «Буйволы идут на водопой», «первое и второе пение петуха»…
Каждый сезон у бети (или другого народа — банту) символизирует мощь природы и неразрывно связанного с ней человеческого духа, которая опирается на требования текущего периода. Исходя из этого устанавливается календарь, фиксирующий время для различных культур, праздников, развлечений, ритуалов. Сколько меток, отметин, зарубок призвано засечь и запомнить время, расставить в должный порядок определенные воспоминания, хотя национальные ритуальные организации в особой степени позволяют более конкретно датировать время или эпоху того или иного исторического факта. Прошлое живо в этике и этикете, опирающихся на традицию, в структуре общества.
Время и пространство шли и идут рука об руку, и временные единицы измеряли пространства (дни луны в пути). Соотношение временного и пространственного у каждого народа свое и довольно устойчиво. Не потому ли правы те, кто говорит, что нет ни пространства, ни времени в их раздельности. Народ поколениями досконально учитывал все особенности среды, вплоть до свойств почвы, пределов урожайности для данной местности, кропотливо приспосабливаясь к ней.
Это соотношение, конечно, меняется, но и то и другое остается в определенной, должной пропорции. Это бывает именно тогда, когда наша жизнь от видимого переходит в невидимое. От действительного — в мнимое.
Время и пространство настолько близки друг другу и неразрывны в понимании, что на некоторых африканских языках для их обозначения используется одно и то же слово. Для черного африканца очень многое значит земля, на которой он живет: оно сливается по смыслу с понятием «настоящее». Земля — это все сущее для них, поскольку в ней умещается все прошлое от начала и до настоящего. В ней корни их жизни. Она привязывает их к себе памятью об усопших предках. Люди ходят на могилы праотцов. Они боятся, что любое событие, отделяющее их от этих сокровенных уз, грозит бедой семье, деревне, всему народу.
Выгнать африканцев силой с этой земли — значит совершить великую несправедливость в отношении их, которую чужеземец даже не может вообразить себе. В тех случаях, когда в наши дни люди добровольно оставляют свои родные очаги в деревне и переезжают в города, они получают неизлечимую психологическую травму, которую никакие последующие радости и успехи не могут излечить полностью. Не отсюда ли происходят тяжкие конфликты, связанные с владением белыми фермерами африканскими землями в Зимбабве, ЮАР, Намибии или Кении? Кстати, сколько на свете есть народов, которые многие сотни, а быть может, тысячи лет назад покинули родные земли, но по-прежнему ощущают связь с ними.
Любые исчисления времени человеческими мерками неточны, условны, потому что субъективны. Если пространство таило в себе место общества, место жизни народа, привязку к природе, то время подчеркивало лишь естественность пространственных критериев.
Время в Черной Африке всегда конкретно, вещественно. «Время не бывает просто временем: это всегда время чего-то, — подчеркивает руандийский историк А. Кагаме. — В присутствии такого дополнения время неопределенно, то есть бесцветно, и даже немыслимо. Когда представителя нашей культуры упрекнут в том, что он теряет время, то он возразит: «Как? Я теряю время? Но ведь я только что закончил свою работу!» Так вот, для него существует лишь то время, которое было им осознано благодаря своей работе… А поэтому в уме первенствует не само время, но событие, которое, будучи индивидуализировано временем, в свою очередь, лишает время его неопределенности».
Труд для африканца — главное в понятии «время». У народа исоко в долине Нигера год меняется в момент разлива реки и определяется ритмом сельскохозяйственных работ — от расчистки новых земельных участков до разлива, от посадки до сбора ямса.
У конго на Новый год на горизонте вблизи созвездия Орион выглядывает пять звезд — «мокуре», и все соглашаются: пора вырубать лес под новые поля. А накануне еще появляется созвездие Плеяд. Ганские ашанти отличают Новый год по появлению в феврале группы звезд «кваквар».
Африканцы не мелочатся, секундами, минутами, часами пренебрегают, ибо, основываясь на наблюдениях предков, время делят на отрезки разной длительности с расплывчатыми границами. Приглашая друзей и знакомых в гости на семь вечера, я обычно ждал их к девяти, зная, что у них свое время. А в том же тесном Лихтенштейне я торопился, опасаясь опоздать даже на минуту.
У африканцев для самооценки существует история, прошлое. В Африке укоренилась идея циклической повторяемости во времени. В Бурунди известны мятежи, вызванные тем, что царствование какого-либо монарха затягивалось. Повстанцы добивались того, чтобы новое имя-символ появилось на троне, у власти, дабы время двинулось дальше по своему историческому кругу.
А вот у кенийца Джона Мбити свое мнение. «Согласно традиционным понятиям, время — это двухразмерное явление, с долгим прошлым, настоящим и практически без будущего, — указывает ученый. — Линейное представление о времени с неопределенным прошлым, настоящим и бесконечным будущим, присущее европейской мысли, чуждо африканскому мышлению. Для африканца «нынешнее» время — это то, что существует, и то, что уже миновало. Оно движется «назад» скорее, чем «вперед», и люди задумываются не над будущим, а над тем, что происходило».