Страница 13 из 19
Это была правда, но мы почти забыли об этом.
К величайшему своему изумлению, гарпунщик, по-видимому, оказался так же не понятым, как и я. Наши посетители не повели и бровью. Очевидно, они не понимали языка ни Араго, ни Фарадея.
После того как мы израсходовали последний наш филологический ресурс, мы очутились в еще более затруднительном положении. Я не знал уже, что нам делать, когда Консель сказал мне:
— Если господин меня уполномочит, я расскажу нашу историю по-немецки.
— Как, ты говоришь по-немецки?! — воскликнул я.
— Как настоящий фламандец, если вам желательно.
— И очень желательно. Рассказывай!
И Консель в третий раз спокойным голосом рассказал различные перипетии нашей истории. Но, несмотря на элегантные обороты и прекрасный акцент рассказчика, и немецкий язык не имел ни малейшего успеха. Наконец, ввиду крайности, я старался припомнить все мои гимназические познания и решился еще раз повторить свой рассказ — по-латыни. Цицерон, наверное, заткнул бы свои уши и отослал бы меня на кухню. Тем не менее я привел свое решение в исполнение. Тот же отрицательный результат.
Это была последняя попытка; оба незнакомца, обменявшись несколькими словами на своем непонятном нам языке, удалились, даже не сделав прощального жеста, как это практикуется во всех частях света. Дверь затворилась.
— Это подлость! — воскликнул Нед Ленд чуть ли не в двадцатый раз. — Как! Им говорят по-французски, по-английски, по-немецки, по-латыни, а из этих негодяев нет ни одного, который был бы настолько образован, чтобы мог ответить!
— Успокойтесь, — говорил я кипятившемуся гарпунщику, — гнев ни к чему хорошему не приведет.
— А знаете ли вы, господин профессор, — возразил наш раздражительный товарищ, — что в этой железной клетке мы обречены на голодную смерть!
— Ба! — воскликнул Консель. — С помощью философии можно долго продержаться!
— Друзья мои, — сказал я, — не будем отчаиваться. Мы находились и в худших условиях. Прошу вас выслушать мое мнение о капитане судна и его экипаже.
— Я уже имею вполне определенное мнение, — заявил Нед Ленд, — это негодяи.
— Хорошо! А из какой страны?
— Из страны негодяев!
— Любезный Нед, эта страна не обозначена на всемирной карте, и я сильно затрудняюсь определить, к какой нации принадлежат эти два незнакомца. Не англичане, не французы, не немцы — вот все, что можно утвердительно сказать. Тем не менее я склонен считать капитана и его помощника родившимися под низкими широтами. В них сказывается юг. Но кто они — испанцы, турки, арабы или индейцы? — судя по их типу, я определить не могу. Что же касается их языка, он мне совершенно непонятен.
— Вот и неприятность не знать всех языков, — заметил Консель, — или неудобство не иметь общего единственного языка.
— Это ни к чему бы не послужило! — ответил Нед Ленд. — Разве вы не видите, что эти люди говорят на своем особом языке, языке выдуманном, для того чтобы приводить в отчаяние честных людей, которые умирают с голоду. Во всех странах открыть рот, начать двигать челюстями и щелкать зубами совершенно достаточно, чтобы быть вполне понятым. Вас поймут одинаково хорошо и в Квебеке, как в Помету, в Париже, как и у антиподов, что вы голодны и просите пищи.
— О! — заметил Консель. — Есть очень неразвитые личности.
При этих словах дверь отворилась и появился слуга. Он принес нам одежду, морские куртки и штаны, сделанные из материала, которого я не мог определить. Я поспешил одеться, мои товарищи последовали моему примеру. В это время слуга, вероятно немой и глухой, накрыл стол на три персоны.
— Вот это благоразумно, — заметил Консель, — и предвещает хороший исход.
— Ба! — ответил ворчливый гарпунщик. — Какого черта дадут здесь поесть? Черепашью печень, филе из акулы, бифштекс из морского кота…
— Это мы увидим! — сказал Консель.
Блюда, закрытые серебряными колпаками, были симметрично расставлены на столе, накрытом скатертью. Действительно, мы имели дело с людьми цивилизованными, и если бы не этот разлитый по всей каюте электрический свет, право, я вообразил бы себя обедающим у Адельфи в Ливерпуле или в Гранд-отеле в Париже. Однако я должен заметить, что на столе совсем отсутствовали хлеб и вино. Вода была чиста и свежа, но это была вода, что пришлось далеко не по вкусу Неду Ленду. Среди разнообразных блюд, поданных нам, я узнал различную рыбу, весьма вкусно приготовленную, но о большинстве прочих, также весьма вкусных, блюд я даже не могу сказать, к какому царству — растительному или животному — принадлежат они. Что касается сервировки стола, то она отличалась элегантностью и большим вкусом. Каждая принадлежность — ложка, вилка, нож, тарелка — имела особый инициал, окруженный девизом, который я привожу: «Mobilis in mobile».
Двигающийся в движущемся элементе! Девиз совершенно справедливо был приложен к этому подводному аппарату, но при условии переводить предлог in — словом «в», а не «на». Буква N, по всей вероятности, изображала инициал загадочного имени личности, командовавшей на судне.
Нед и Консель не размышляли. Они с жадностью удовлетворили свой аппетит, и я не замедлил последовать их примеру. К тому же я успокоился насчет нашей участи и вполне убедился, что наши хозяева далеки от намерения уморить нас голодом.
Но всему бывает конец, все проходит — даже голод людей, не евших в течение пятнадцати часов. Наш аппетит был удовлетворен, потребность уснуть становилась непреодолимой. Совершенно естественная реакция после долгой ночи, в течение которой мы боролись со смертью.
— Что касается меня, — заметил Консель, — то я засну как убитый.
— А я уже сплю, — послышался голос Неда Ленда.
Оба моих товарища растянулись на ковре каюты и вскоре погрузились в глубокий сон.
Что касается лично меня, то я не так скоро поддался этой настойчивой потребности сна. Слишком много скопилось мыслей в моем уме, множество неразрешенных вопросов теснилось в нем, множество различных образов не давали сомкнуться векам. Где мы? Какая чудесная сила уносит нас? Я чувствовал, вернее, мне казалось, что я чувствую, как неведомая сила уносит нас в самые глубокие недра океана. Кошмары душили меня. В этих таинственных глубинах передо мной вставал целый мир неведомых животных… Затем мой мозг успокоился, и я вскоре заснул тяжелым сном.
Глава IX
ГНЕВ НЕДА ЛЕНДА
Как был продолжителен наш сон, я не знаю, но он должен был быть достаточно продолжительным, так как, проснувшись, мы не ощущали усталости.
Первым проснулся я. Товарищи мои неподвижно лежали, растянувшись в углу.
Когда я поднялся со своего достаточно жесткого ложа, я почувствовал себя совершенно свежим и бодрым. Прежде всего я снова и очень внимательно осмотрел нашу каюту. В ее внутреннем убранстве не произошло ни малейшей перемены. Тюрьма продолжала оставаться тюрьмой, и пленники — пленниками. Между тем слуга, пользуясь нашим сном, снова накрыл стол. Ничто не указывало, что наше положение должно было измениться, и я невольно задавал себе вопрос, не обречены ли мы на пожизненное заключение в этой клетке.
Эта перспектива казалась мне тем более тягостной, что я чувствовал сильное и какое-то особенное давление в груди. Мне становилось трудно дышать, легким не хватало свежего воздуха. Хотя каюта и была достаточно просторна, но, очевидно, мы успели поглотить значительную часть кислорода, заключавшегося в воздухе. И действительно, каждый человек расходует в течение одного дня весь кислород, заключающийся в ста литрах воздуха, заменяя его углекислотой, и воздух, понятно, становится негодным для дыхания.
Необходимо было возобновить свежий воздух в нашей каюте и, по всей вероятности, во всех внутренних помещениях подводного судна.
Здесь возник вопрос: как поступает в этом случае капитан этого подводного плавучего жилища? Хранит ли он запас воздуха в каких-либо химических соединениях, выделяя нагреванием кислород из хлористого калия и поглощая углекислоту через едкий калий? В этом случае он должен иметь сообщение с материком, чтобы добывать необходимые вещества для такой операции. Быть может, он ограничивался тем, что сохранял запас воздуха под высоким давлением в особых резервуарах и отсюда расходовал его по мере надобности для своего экипажа? И это возможно. Или, что было легче, дешевле, а следовательно, и более вероятно, он подымался дышать на поверхность воды, как это практикуют киты, и возобновлял свой атмосферный запас через каждые двадцать четыре часа? Но, как бы там ни было, какого бы метода он ни держался, мне казалось необходимым восстановить запас воздуха.