Ванесса

— Меня беспокоит не отношение каирских властей. Гораздо важнее, как вас примут в Сивахе. У тамошних жителей прямо аллергия на чужаков.

— Они сразу поймут, что я хочу им добра.

— Надеюсь, вам удастся это доказать. Мне бы очень не хотелось, чтобы вам причинили вред.

— Человек должен рисковать, чтобы стать счастливым.

— Не ждите там особых удобств. В этом оазисе нет ни «Хилтона», ни мягких постелей.

— Я и не рассчитываю на эти удовольствия. Надеюсь, что там мне встретятся другие.

— О, конечно! Вам очень многое понравится в Сивахе. И вы забудете о нас.

— Вы говорите, словно уверены, что я получу разрешение туда отправиться.

— Гвидо, почему вы сомневаетесь во мне? Разве вы не верите, что я ваш друг? Неужели вы думаете, я не позабочусь о вас?

Сейчас Гвидо беспокоился только об одном — чтобы эта беседа не прервалась раньше, чем он достигнет кульминации. И Никое, несомненно, знал об этом — его голос тешил Гвидо до тех пор, пока возбуждение, раздув его естество до взрывоопасного состояния, бурным потоком не излилось в его сжатый кулак.

Гвидо неохотно повесил трубку и лег. Как всегда после мастурбации, у него появилось желание немедленно начать все сначала.

— Инженер-сексолог, — вздохнул он. — Инженер рукотворного оргазма.

— Ванесса? — звонил Незрин Адлй. — Мы с вами сто лет не виделись. Давайте вместе поужинаем. Я хочу рассказать вам нечто такое, что должно вам понравиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

Вану не нужно было просить дважды. Ее взволновало воспоминание о том почти извращенном наслаждении, которое доставила встреча с этим человеком, годящимся ей в отцы, два… нет, три года назад. Вана помнила, как после ухаживания, достойного пера романтического писателя, очаровав ее больше, чем она того хотела, Адли провел с ней ночь.

Эта ночь не разочаровала обоих. Но они ни разу не повторяли этот опыт. Может быть, Незрин чувствовал себя виноватым? Или он никогда дважды не занимался любовью с одной женщиной? А может, все проще — служебные обязанности отнимают у Адли столько времени, что ему просто некогда продолжать связь?

Тем временем у Ванессы появлялись новые увлечения. Но она хорошо помнила эту встречу. И жалела, что все так быстро кончилось.

Интересно, Адли пригласил ее, чтобы начать все снова? Но тон его разговора не оставлял такого впечатления. Сама Ванесса была сейчас настолько занята своей неожиданной любовью к Гвидо, что ее просто не хватило бы еще на одно увлечение. Она надеялась, что Незрин не будет чересчур настойчив. Но, хоть она и не горела желанием принимать его приглашение, Ванессе не хотелось, чтобы Адли решил, что она зла на него за столь долгое молчание, за пренебрежение. Вана терпеть не могла, когда ее принимали за женщину такого сорта.

К моменту, когда она увидела Незрина в турецком кафе за мечетью, первоначальная холодность Ванессы совершенно исчезла. Она почувствовала желание предложить ему свое тело раньше, чем он решится попросить об этом.

Адли довольно формально поцеловал Вану, сделал комплимент по поводу ее внешности и внимательно посмотрел на едва прикрытые блузкой груди. Ванесса села, положив ногу на ногу, так что разрез юбки раскрылся до самого лона, обнажив точеные бедра.

— Ваш отец в Сивахе, — сказал Адли.

Некоторое время она не двигалась, словно парализованная. Потом механически прикрыла ноги краем юбки. Открытыми остались только колени, и Вана поглаживала их, но не кокетливо, а так, словно они болели.

— В Сивахе? — недоверчиво повторила она. И вдруг насмешливо спросила: — А что он там делает? — Она громко рассмеялась. — Почему именно в Сивахе?

Потом посерьезнела и спросила задумчиво:

— Какой бес в него вселился? Почему он тогда исчез?

— Он не исчезал.

— Он сбежал от меня и моей матери! Он даже ни разу не дал нам знать о себе. Мама была уверена, что его где-то убили и скрывают это. Я же никогда в это не верила. Я чувствовала, что отец жив, но не знала, где он. Много лет я пыталась его разыскать. А почему вы до сих пор не говорили мне, где он?

— Я не знал.

— О!

Ванесса надула губы — задумчиво и немного скептично.

— В любом случае, я бы и сама его нашла. Конечно, это внезапное желание отправиться в Сивах не могло появиться у меня случайно, само по себе.

— О, у вас действительно появилось такое желание?

— Это интуиция, правда? Телепатия. Хотя я в телепатию не верю!

— Вы так любите Селима?

— Сама не знаю. Наверное, я его идеализировала. Во всяком случае, когда он нас оставил, я была одержима им. Я прекрасно понимаю, как это глупо, но я ведь не совершенна!

— А когда вы видели его в последний раз?

— В последний?.. Я никогда больше его не видела. Мне было два года, когда он исчез.

— Тогда вы не можете его помнить.

— Но я уверена, что сразу его узнаю.

— Едва ли он чувствует себя связанным отцовским долгом. Почему же вы должны испытывать к нему дочерние чувства?

Вана улыбнулась широкой, открытой улыбкой. Повинуясь внезапному импульсу, погладила руку собеседника.

— Незрин! Вы хорошо знаете, что я не принимаю на себя обессмысленных обязательств. Я сознаю, что имею мало прав, и чувствую себя связанной соответственно малым количеством обязательств.

— Мои уши государственного служащего тактично закрыты.

— Вольности, которые я себе позволяю, не вредят моей стране. Я даже думаю, что они ей помогают.

— Слова бывают иногда опаснее поступков, — предостерег Незрин.

— Это правда, слова важны. Я придаю им большое значение — будь это названия вещей или имена людей.

— Но вы изменили свое имя. Помню, когда вы были маленькой девочкой…

— Меня звали Ванессой. Значит, вы понимаете, что я имею в виду. Привязанность, которую я чувствую к своим родителям, хоть оба они очень непостоянны, не повлияла на убежденность в том, что я имею больше прав, чем они, на выбор своего имени. Я думала, что имя бабочки даст мне и характерные черты бабочки.

— У вас всегда были прекрасные способности к языкам. На скольких языках вы говорите?

— Не на многих. Итальянского я не знаю.

— Так это вы для изучения итальянского все время общаетесь с этим симпатичным Парнем, который недавно сюда прибыл?

— А какой смысл жить, если все время не заниматься самоусовершенствованием?

— Вы уже очень много знаете. Вы хороший археолог и образованная женщина.

— Мои стремления направлены не в эту область. Я боюсь стать интеллектуалкой.

— Всеми нами управляет специфика и жаргон наших профессий. Мы становимся рабами своих привязанностей.

— Я делаю все возможное, чтобы не поддаваться предрассудкам, фальшивкам и претензиям, которых в моей профессии предостаточно. Я стараюсь оставаться в стороне от ее мелочных интриги закулисной политики. И мне, кажется, удалось устроиться таким образом, что я сейчас никому и ничему не принадлежу. Это, наверное, главная причина моей любви к работе. Я проявляю к ней единственный интерес, не являющийся обманом, — относительный интерес.

— А постоянная работа с прекрасными предметами не подвергает вас риску предпочесть вещи людям?

— Настоящий риск в том, что начинаешь обращаться с людьми, как с вещами. Этого я пытаюсь избежать любой ценой.

— А разве не должно быть легко иметь с вами дело?

— Вы хотите меня как-то использовать, Незрин? Поэтому вы и захотели снова со мной встретиться?

— Ну, не совсем использовать вас. Скорее заручиться вашей поддержкой. Впрочем, вам нечего опасаться за свою независимость. Наши взгляды и убеждения не противоречат друг другу.

— Вам нужна я, мое тело? Я понимаю, что нужна не вам лично. Государственное дело, верно?

— А вы к этому готовы?

— Нет. А впрочем, смотря по обстоятельствам. Вы хотите, чтобы я отправилась с Гвидо в Сивах и следила за ним? А в обмен предлагаете помочь мне найти отца?

— Готов держать пари, вам удастся его отыскать. Но я не уверен, что Селим снова захочет вас видеть.