Страница 10 из 12
адепты революционных сект. И первой из них была «Народная расправа», порождение главного беса русской политической преисподней – Сергея Нечаева.
Об этом человеке написаны книги. Уголовно-политический скандал вокруг созданной им организации стал достоянием криминальной хроники и вдохновил Достоевского на написание пророческого романа «Бесы». Напомним читателю содержание нечаевской истории.
Тут, конечно, не обошлось без совпадений-предзнаменований, которыми нечистая сила любит уснащать выпестованные ею сюжеты. В том самом апреле 1866 года, отмеченном судьбоносным каракозовским выстрелом, в те самые дни, когда столичная публика захлёбывалась в экстатических восторгах по поводу чудесного спасения возлюбленного монарха, на Николаевский вокзал Петербурга третьим классом из Москвы прибыл молодой человек блёклой наружности, скромно одетый, с жиденькими семинарскими усиками и с неожиданно пристальным взглядом глубоко посаженных серо-стальных глаз. Молодой человек не проявил интереса ни к красотам Северной столицы, ни к обстоятельствам недавнего покушения, о котором толковали в Петербурге все – от министров до извозчиков. Впрочем, обсуждать столичные новости скромному приезжему было не с кем: с министрами он не общался, услугами извозчиков за неимением денег не пользовался, да и вообще в этом городе у него знакомых не водилось. Звали молодого человека Сергей Геннадьев Нечаев, мещанин из Иваново-Вознесенска, восемнадцати лет от роду. Приехал в столицу держать экзамен на звание учителя церковно-приходской школы. С собой привёз маленький узелок с пожитками, скромный багаж знаний, почерпнутых у провинциальных наставников и у друзей – московских студентов… Да ещё безграничное честолюбие и болезненную память о своём происхождении. Отец нашего героя был рождён дворовой девкой от богатого барина и записан после отмены крепостного права в мещанское сословие.
В Петербурге Нечаев довольно скоро добился первой своей цели: получил учительское свидетельство, устроился работать – сначала в школу при храме Андрея Первозванного на Васильевском острове, а потом в школу при церкви св. Сергия, что на углу Литейного и Сергиевской. И снова совпадение: через улицу от школьного здания как раз в то время строится Дом предварительного заключения, в котором предстоит побывать многим из тех, с кем Нечаева сведёт в Петербурге судьба. Сергиевскую же церковь снесут через шестьдесят шесть лет, и на её месте построят здание приёмной НКВД-МГБ-КГБ, организации, воплотившей в жизнь многие нечаевские мечтания…
А мечтал он, как оказалось, о беспощадном разрушении существующего мира, для чего ему необходима была тотальная власть над душами людей. К осуществлению этой главной задачи Нечаев приступил осенью 1868 года. В Петербурге он обжился, свёл знакомство с широким кругом радикально настроенной молодёжи. Тут моден был социализм с французским прононсом, но на русский лад, по Фурье, Бланки, Прудону и Чернышевскому. Более всего товарищей завелось у Нечаева среди студентов Медико-хирургической академии. Из них несколько человек снимали вскладчину жильё в доме (ныне не существующем) поблизости от Домика Петра I, что на Петровской набережной. Там частенько проходили их полулегальные сходки. (В этом же скромном доме, облюбованном небогатыми съёмщиками, чуть раньше поселилась, перебравшись из Москвы, капитанская вдова Феоктиста Засулич с дочерьми… Но это сюжет следующего рассказа.) На сходках Нечаев вербует сторонников, проповедуя крайне радикальные взгляды. Он эпатирует студентов и курсисток призывами к терроризму а-ля Каракозов и разрабатывает принципы подпольной организации, представляющей собой нечто среднее между обществом политических заговорщиков и тайной сектой сатанистов.
Уже тогда проявилось главное качество этого не особенно умного, малообразованного, до вульгарности невоспитанного человека: дьявольское умение подчинять своей воле окружающих людей. Не говоря уж о девицах (те просто превращались в податливый воск под взглядом Нечаева), но прожженные и пропитые зрелые мужи – Бакунин, Огарёв, тюремные надзиратели – в скором времени испытают на себе силу его личности. Впрочем, как писал Пушкин: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!». Многие, многие русские люди искали предводителя в борьбе против сложившегося миропорядка. Такого вождя, который бы не отказался взять на себя ответственность за любое совершённое в этой борьбе злодеяние. Нечаев не знал сомнений и мук совести. Поэтому его гипноз действовал.
Всё же, среди петербургской «передовой» молодёжи в Нечаева-вождя не все поверили. Тогда он скрывается, разыграв комедию своего якобы ареста и побега из Петропавловки. Полгода скитается за границей, сводит дружбу с упомянутыми Бакуниным и Огарёвым. И, заручившись их поддержкой, осенью 1869 года под чужим именем, в тёмных очках и с наклеенной бородкой, как шпион из дурного детектива, появляется в Москве. Теперь он – известный в «свободолюбивых» кругах человек, осенённый авторитетом первоверховных апостолов революционной эмиграции. Автор страстных антиправительственных прокламаций и потрясающего текста, известного под названием «Катехизис революционера». Пересказывать его невозможно, цитировать было бы слишком долго. Скажем так: эта должностная инструкция профессионального разрушителя поражает сочетанием абсолютного отрицания существующего мироустройства с сектантским фанатизмом и фашистской брутальной истеричностью. Даётся санкция на любую ложь и любое злодейство ради великой цели – разрушения всего и вся. Провозглашается конспирация, основанная на принципе многостепенного посвящения в тайны секты и нерассуждающего подчинения низших высшим. Ставится ближайшая конкретная задача: истребление лучших (именно лучших, а не плохих) служителей существующего общества. Существующее общество названо «поганым». Это не ругательство, во всяком случае, не только ругательство. Слово «поганый» (от латинского «paganus» – деревенский, непросвещённый) в русском языке означало – «языческий». То есть посвященные – члены революционной Нечаевской секты – окружены миром непосвящённых, язычников, которых надо либо истребить, либо превратить в орудия. Орудия чего? Разрушения. Лучшее средство разрушения – преступление. Ему поётся гимн: «Мы соединимся с лихим разбойничьим миром: этим истинным и единственным революционером в России. Сплотить этот мир в одну непобедимую всесокрушающую силу – вот наша организация, конспирация, задача».
С таким идейным багажом Нечаев приступает к сколачиванию в Москве своего «ордена меченосцев» – под зловещим именем «Народная расправа» – на сей раз преимущественно из числа студентов Петровской земледельческой академии. Но люди, даже слабые, зависимые, сбитые с толку, не хотят быть просто дешёвыми картами, трефовыми шестёрками в его руках. По крайней мере, не все хотят. Один из участников только что родившейся организации, студент с абсолютно усреднённым прозванием – Иван Иванович Иванов – вдруг бунтует: вздумав проявить самостоятельность, намеревается выйти из странной игры. Нечаев устраивает его убийство, после чего бросает своих соучастников на произвол судьбы и скрывается за границей.
Из рапорта начальника московского губернского жандармского управления И. Л. Слёзкина главному начальнику III Отделения графу П. А. Шувалову: «25 ноября на берегу пруда, находящегося в совершеннейшей глуши за садом Петровской земледельческой академии, верстах в 1½ от самого здания академии, найден труп студента академии Ивана Ивановича Иванова, со всеми признаками насильственной смерти: голова разбита и, кроме того, прострелена сзади пулею, вышедшей в левый глаз; шея затянута шарфом, к которому привязан кирпич, ноги в коленях и около ступней связаны бечевою, к которой также привязан кирпич. Ограбления нет».
Дело об убийстве Иванова было раскрыто полицией довольно быстро. Первые же арестованные сразу выдали других членов организации. Летом 1871 года в Петербурге состоялся процесс по «делу нечаевцев». Обвиняемых – восемьдесят четыре человека, из коих непосредственных участников убийства четверо, остальные – «политические». Процесс, конечно, поразил общество ужасными и отвратительными подробностями убийства, но приговор заставляет задуматься. Более половины подсудимых – сорок четыре человека – были оправданы, а из осуждённых лишь пятеро приговорены к каторге и ссылке, остальные – к незначительным срокам заключения. Притом свыше сотни арестованных по «нечаевскому делу» были освобождены от преследования ещё до суда. Возникает ощущение, что следствие намеренно раздувало масштабы нечаевской организации, стараясь поразить общество и запугать власть революционно-заговорщицкой угрозой.