Здравствуй, сапиенс!

Очевидно, сапиенсы что-то передали ему в этой груше.

На ее металлическом горлышке была видна блестящая пластинка. Как только Виктор нажал на нее, из горлышка брызнула тонкая струйка ароматной пурпурной жидкости.

Это была, по-видимому, питательная жидкость, пища, которую прислали ему сапиенсы.

Желудок свела спазма, острая боль пронзила сухое горло. Виктор присосался к трубочке, нажал пластинку и стал глотать, глотать, глотать… Изредка, не отрываясь от трубки, он смотрел на сапиенсов за перегородкой, но они все так же неподвижно висели в бирюзовом аквариуме. Только зайчик на полу теперь спокойно описывал окружности.

Все было, значит, хорошо, правильно.

Жидкость была очень вкусной и ароматной, кисло-сладкой, напоминающей одновременно и вишневый сок и очень жидкий кондитерский крем. «А сапиенсы, оказывается, лакомки», — повеселев, подумал Виктор и все глотал этот нектар.

Груша быстро уменьшалась и превратилась, наконец, в прозрачную пленку на цилиндрическом горлышке. Виктор оторвался от трубки и посмотрел на своих хозяев. Сейчас же светлый зайчик оказался у шланга. Виктор приставил к наконечнику блестящий цилиндрик, раздался легкий щелчок, и горлышко плотно прижалось краями к шлангу. Шланг начал набухать, пленка постепенно превратилась в прежнюю пурпурную грушу.

Виктор улыбнулся. Сапиенсы собирались кормить его, как в санатории!

Осушив грушу несколько раз, он уселся на теплом полу, скрестил по-восточному ноги и приветливо помахал аквариуму обеими руками. Голова все еще кружилась, и в ушах звенело, но слабости не было. Он чувствовал даже веселое возбуждение, как после бокала легкого приятного вина. Им овладело мальчишеское озорное настроение.

— Ну что ж, друзья, — бодро сказал он. — Давайте беседовать. Только я, чур, буду по-русски.

Его речь неожиданно произвела на сапиенсов сильное впечатление. Тени стали быстро раскачиваться, как будто они беззвучно загалдели все сразу, потом один сапиенс приблизился к перегородке, нацелив на Виктора какой-то прибор, и все они снова замерли.

Только на приборе ритмично вспыхивали искорки.

— Я — человек. Человек с Земли, — громко сказал Виктор и пояснил по-английски: — I'm a man! — но тут же усмехнулся нелепости своего перевода.

Сапиенсы снова заволновались, а искорки на приборе все так же вспыхивали и гасли.

Очевидно, надо было говорить еще.

— Зачем вы здесь? — неожиданно спросил Виктор и даже смутился, настолько странно звучали обычные слова в этом помещении, освещенном бирюзовым рассеянным светом. Потом опять улыбнулся: не все ли равно сапиенсам, что он будет говорить? — и стал быстро произносить все, что приходило на ум:

— Мир. Дружба. Разум. Ну, что вам еще сказать? Дружить, понимаете? Не делать глупостей…

Искорки на приборе погасли, тени быстро замелькали, собираясь небольшими меняющимися группами, и, постепенно удаляясь, растаяли. Лишь одна неподвижно замерла у перегородки.

Зайчик света заплясал на полу и прыгнул по обшивке космолета в открытый люк, очевидно приглашая и Виктора удалиться на покой.

Это было очень кстати. Возбуждение сменилось у него сонливостью, глаза приходилось таращить, чтобы веки не закрывались сами собой. Кое-как, уже в полусне, он добрел до люка, забрался внутрь и упал в кресло.

Последним усилием Виктор на всякий случай притянул себя к сиденью ремнями и крепко уснул.

Общий язык

Неясная тревога, ощущение важного и неотложного дела разбудили его. В темноте слабо светился зеленовато-голубой овал.

Виктор вспомнил прощание на Земле, стремительный взлет, межзвездный корабль, блестящий шарик тумблера, пурпурный напиток сапиенсов, свое вдохновенное обращение к ним в пользу мира и в недоумении замер… Неужели все это действительно было?!.

Он попытался встать, но ремни крепко держали в кресле. Это сразу убедило его, что память сохранила действительные события.

Быстро отстегнув ремни, Виктор выпрыгнул наружу.

Все было спокойно. Тень наблюдателя неподвижно маячила за перегородкой.

Взглянув на черный шланг, он вспомнил, как испугался его, и улыбнулся. Но тяжелое, гнетущее чувство не уходило. Он был один в этом осколке чужого, далекого мира, беспомощный, во власти незнакомых таинственных существ. Они обладали разумом, но какими были их чувства, их мораль, их отношение к другим живым существам? От этого зависело многое на Земле, судьба его близких, его жизнь, от этого зависело сейчас все!

Виктор хмуро огляделся вокруг.

На полу у одной из стен он увидел желтый аппарат, связанный ниточками проводов с предметом, напоминавшим тюбетейку или чашу. Он внимательно осмотрел аппарат и пощупал его.

Аквариум уже был полон сапиенсами. Они выплывали из полупрозрачной глубины еще и еще… Один из них, быстро взмахивая щупальцами-руками, надел себе на спину какое-то седло и затем медленно приблизился к перегородке, устремив на Виктора рожки. В его пестром наряде, кроме общих для всех пурпурных и коричневых тонов, выделялись матово-черные окантовки лепестков и белые, сверкающие, как освещенный солнцем снег, рожки. В медлительности сапиенса чувствовалось напряжение, даже торжественность. Остальные тени неподвижно висели на почтительном расстоянии.

Готовилось, очевидно, что-то ответственное и важное.

Зайчик на полу метнулся к желтому прибору. Виктор взглянул туда. В воздухе замелькали какие-то блики, и он увидел себя в космическом скафандре, который делал его похожим на фантастическое земноводное.

Что это? Какое-то его отображение?

Нет! Его двойник наклонился к аппарату, взял в руки тюбетейку и надел себе на голову. И вместе с тем тюбетейка продолжала лежать у прибора. Затем призрак исчез.

Виктор оглянулся и увидел замершие тени в аквариуме. Они чего-то ждали от него.

Он осторожно наклонился и взял тюбетейку.

Зайчик на полу радостно метнулся, описывая окружности. Значит, он делал именно то, что нужно.

Виктор плотно натянул тюбетейку, примяв волосы.

Зайчик продолжал вычерчивать окружности. Все правильно. Ну, а дальше что?

Он вспомнил неподвижные ожидающие тени, и они появились перед ним в воздухе. Еще более неясные, чем в действительности, схематичные, без деталей, но это были определенно они — те, о которых он думал!

Полузакрыв глаза, Виктор постарался как можно ярче представить себе фигуру того из них, белорогого, который, взмахивая щупальцами, оседлал себя прибором, и он сейчас же смутно вырисовался из мелькающих бликов.

Неужели образы, возникающие у него в мозгу, переносятся на этот невидимый экран?

Темные блики лихорадочно заплясали…

Виктор напряженно старался унять волнение, успокоить пляску мыслей, сосредоточиться на каком-то одном образе. На миг ему это удалось, и перед ним мелькнула фигура Лены, ее грустное лицо и печальные глаза — такие, какими они остались в его памяти в момент расставания. Потом появилась стартовая площадка перед запуском… Напряженные глаза Дорошенко… Опять неподвижные тени за перегородкой… Потом все смешалось…

Он обернулся. Его хозяева торопливо раскачивались, перескакивая с места на место, и в их немой суете чувствовалось то же радостное возбуждение, которое охватило и Виктора.

Опыт удался! Сапиенсы нашли с ним общий язык!

Правда, это был очень ограниченный язык — язык образов, картинок, а не слов. На нем можно было сказать лишь «яблоня» или «сосна», а не «дерево», на нем не скажешь «вы нравитесь мне» или «добро пожаловать!». Но все же это язык!

Снова сосредоточиться Виктору не удалось. Призраки мелькали, плясали, смешивались. Он устал от этого непривычного напряжения, сдернул с головы тюбетейку и, обернувшись к своим собеседникам, сказал:

— Не могу, дорогие… Дайте немного успокоиться.

Тени сапиенсов быстро качнулись к одной, которая виднелась несколько в стороне. Она задвигала щупальцами над другим прибором, а остальные, как будто ожидая, замерли. Через минуту тень у прибора прекратила возню, сапиенсы повернулись к Виктору, и он услышал в мертвой тишине громкий ясный голос: