Страница 8 из 57
Только после этого началась собственно казнь, которую господин министр описал очень кратко, использовав отчет посла правителя Священной Римской империи Рудольфа II Ганса Кевенхюллера. Однако описание уважаемого дипломата стоит того, чтобы привести его целиком.
«Выведя на помост, и палачи стреляли в него из пистолета частыми выстрелами, дробью, но так, чтобы не убить. Затем его полностью раздели, спустив до самых ступней панталоны. Один из палачей что есть силы зажал между двумя раскаленными пластинами железа его правую руку, жег ее и палил, так что на площади не было никого, кто мог бы терпеть ужасную вонь горящего мяса. Затем оба палача раскаленными щипцами трижды рвали куски из его груди, рук, ног, бедер, икр и везде отовсюду, где было хоть немного мяса, которое бы можно было вырвать этими раскаленными щипцами или клещами. Проделав это, его растянули на скамье и отрезали мужской орган и гениталии, и, надрезав грудь, постепенно, мало-помалу, вытягивали кишки, печень и легкие, и, вырвав сердце, которое все еще билось, хлестали им его по лицу. К чести его, Бальтазар все это время, сперва во всеуслышание, под конец тихим голосом молился, не выдавая криком страданий. Когда же наконец впал он в забытье и уже не приходил в себя, отрубив голову, тело разрубили на четырежды четыре части, которые были брошены у четырех главных ворот города, а голова, насаженная на пику, была оставлена у дверей университета, где чуть ранее он сидел в заключении, однако немногим позже была оттуда втайне снята».
Тем не менее почтеннейшая публика осталась недовольна.
«Многие на площади в течение всей казни, а потом и многие в магистрате, куда я зашел по некоторым важным делам, сокрушались, что наказание, назначенное преступнику, оказалось столь мягким и снисходительным, хотя и признавали в один голос, что нельзя было не уважить милосердную волю покойного принца, перед смертью, как всем ведомо, просившего во имя Господа не проявлять к своему убийце излишней суровости».
После этого впору воскликнуть за Мединским: «О, старая добрая Англия!», но мешает одна мелочь. Казнь Жерара имела место 24 июля 1584 года в голландском городе Делфте, где мсье Балтазар 10 июля того же года застрелил Вильгельма (точнее, Виллема) Оранского. Потому что Оранский был протестантом и лидером отделяющихся от империи испанского короля Филиппа II Нидерландов, а Жерар, напротив, католиком и поклонником его величества. Голландцы после убийства основоположника своей независимости сильно обиделись и потому умучили убийцу особенно изобретательно.
Но обличать столь маленький народ, который в массовом сознании никогда не воспринимался как серьезный враг России, министру не интересно. То ли дело коварный Альбион! К нему Мединский явно неравнодушен и потому, помимо перечисления реальных британских зверств и злоумышлении против России, постоянно придумывает новые. То про разгром русскими войсками в Семилетнюю войну умершего за 34 года до ее начала герцога Мальборо, то про 72 тысячи бродяг, якобы казненных королем Генрихом VIII, а на самом деле приписанных ему французским епископом Лисье, обиженным на Генриха за разрыв с католической церковью… Теперь вот обвинил в мучениях Жерара, хотя с англичанами его палачи имеют общего еще меньше, чем министр культуры с посаженным на 12 лет за нетрадиционный секс с 13-летним мальчиком депутатом муниципального совета округа «Комендантский Аэродром» Санкт-Петербурга Андреем Смирновым. Смирнов хотя бы прошел в муниципальный совет от той же самой партии «Единая Россия», что и Мединский в Государственную думу, а голландцы с англичанами ненадолго были объединены лишь в 1689—1702 гг., когда внук Виллема Оранского, тоже Биллем Оранский, одновременно являлся штатгальтером Голландии и британским королем.
Кстати, возможно, автор (или авторы) просто перепутали дедушку с внуком. «Мало ли в Бразилии донов Педро!» — говорил в похожей ситуации герой фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!». Ну, так и в Голландии Виллемов Оранских не меньше. Нынешний король Нидерландов Виллем-Александр относится к той же династии.
МИХАИЛ ХОДОРКОВСКИЙ,
бывший владелец нефтяной компании «ЮКОС», осужден за мошенничество, хищение и неуплату налогов
Матрос Кошка порол царевича Алексея
Деловая Америка все молодеет и молодеет, семьи вкладывают капитал именно в это. Собственно, для нас это не открытие, в России занимались именно этим все триста романовских лет. Наследник престола и претенденты на трон (запасная команда, в некотором роде дублеры) готовились по специальной программе. В наставниках царей перебывали Василий Андреевич Жуковский, Константин Петрович Победоносцев — величины!!! Как бы ни изгилялась над последним народническая и революционно-демократическая печать (поддался ей и А. Блок, написавший: «Победоносцев над Россией простер совиные крыла»), даже она отмечала его недюжинный ум, энциклопедичность, системность мышления. Безвинно убиенного царевича Алексея воспитатель матрос Кошка за малейшую провинность драл ремнем, заставлял в кадетском мундирчике зимой, на трескучем морозе, пилить и колоть дрова, закаляя.
Герой обороны Севастополя, квартирмейстер 30-го флотского экипажа Петр Кошка скончался 13 февраля 1882 года, после того как простудился, спасая двух провалившихся под лед девочек. Воспитывать наследника российского престола, сына Николая II, царевича Алексея, который появился на свет 30 июля 1904 года, он мог разве что из Царствия Небесного.
При царевиче с 14 мая 1906 года состоял кондуктор Гвардейского морского экипажа Алексей Деревянько, но не как «воспитатель», а как «дядька» (это официальное название должности). Его главной обязанностью было оберегать мальчика от возможных травм. Безудержно влюбившись в страдающую наследственной гемофилией (несвертываемость крови) принцессу Алису Гессен-Дармштадтскую, Николай отказался учитывать, что долг российских монархов, помимо прочего, включал производство здоровых наследников престола. Алексей родился больным, и его не то что пальцем трогать было нельзя, а следовало не допускать ни малейших ушибов во избежание внутренних кровоизлияний.
Впрочем, будь цесаревич здоровым, ему в случае шалостей грозило бы в лучшем случае получить пару шлепков, чего иногда удостаивались старшие сестры. Столь же легко отделывались в случае детской провинности и все правящие после 1855 года российские монархи. Последним поротым наставником отпрыском императорской фамилии был цесаревич Николай Павлович, который уже на троне вспоминал, как ему доставалось от его главного воспитателя — директора Сухопутного шляхетского корпуса Матвея Ламздорфа.
«Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство — страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастья сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор. Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было, и должно признаться, что не без успеха. Генерал-адъютант Ушаков был тот, которого мы более всех любили, ибо он с нами никогда сурово не обходился, тогда как гр. Ламздорф и другие, ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное. Одним словом — страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Меня часто, м, я думаю, не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко гр. Ламздорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков». («Записки Николая I».)