Страница 4 из 15
– Нет-нет, не говорите так! – с пылом возразила Нина. – Человек, способный творить такое чудо, как ваши песни, не может быть обычным!
– Простите, прекрасная пани, а будет ли мне позволено узнать ваше имя? Или это тайна? – осведомился ее визави.
– Ах, я совсем потеряла голову! – всплеснула она руками. – Это так невежливо с моей стороны!
– Так как же вас зовут? – повторил Зигмунт.
– Янка… – пролепетала девочка. – То есть Янина, пан Красиньский.
– Зигмунт. Для вас – просто Зигмунт.
Вскоре выяснилось, что сочинитель песенок оказался не только композитором, но и скрипачом, пианистом и саксофонистом, а заодно и дирижером. Правда, большинство своих умений ему продемонстрировать не удалось. Скрипка была у него в номере, но его попытка пригласить туда Нину была встречена ею недоуменным взглядом и решительно отвергнута. Ну как же – светский этикет не допускает, чтобы юная паненка, к тому же несовершеннолетняя, отправлялась в апартаменты к мужчине, да еще и наедине! Нет, это совершенно за гранью допустимого!
Пану Зигмунту пришлось рассыпаться в извинениях и перевести разговор на другую тему:
– Скажите, Янина, а какая из моих песен больше всего запала вам в душу?
– Ах, они все такие чудесные! Но мне хотелось бы, чтобы вы спели мне ту, к которой у вас самого лежит душа, – ответила девочка.
– О, моя милая паненка, у меня есть такая песня! И я хочу посвятить ее вам! – с энтузиазмом воскликнул композитор. Подойдя к фортепиано, стоявшему на небольшой эстраде в кафе (в дневное время там еще не было музыкантов), он откинул крышку, взял несколько аккордов и начал:
Прилипчивый мотивчик и запоминающиеся строчки припева этой песенки, написанной весной 1939 года, успели стать популярными еще до войны. Потом грянуло нашествие швабов. Его постоянный соавтор, Шимон Каташек, попал в Варшавское гетто и был расстрелян в Павяке (известная тюрьма, оказавшаяся на территории гетто). А Зигмунт Карасиньский всю войну отсиживался как раз здесь, в Закопане. Сегодня же песенка снова отправилась в победное шествие по Польше, желающей забыть ужасы войны:
– Чи паменташ те ноц в Закопанем?
«Интересно, скольким пенькным пани ты уже успел посвятить эту песню?» – с отстраненным любопытством подумала Нина. Все попытки пана Зигмунта напроситься сегодня на свидание она, продолжая смущаться и краснеть, все же отвергла. Но композитор уже, что называется, завелся. Так что в кружении собственной головы он был виноват ничуть не меньше, чем девчонка, которая его раздразнила. А кружение это достигло такого накала, что пан Зигмунт на ночь глядя попытался проникнуть в домик, где проживал предмет его страсти. Попытка это была своевременно пресечена охраной курорта – довольно бдительной, поскольку ловить ворон в Польше 1946 года было опасно для жизни.
На следующий день Карасиньский был близок к точке кипения. Глядя на него, Нина решила: «Третий день уже пошел – пора». Тут как раз подоспел вопрос Зигмунта, произнесенный голосом, преисполненным трагизма:
– Жестокая обольстительница, неужели вы не подарите мне хотя бы несколько минут наедине?
Девочка пожала плечами:
– Но, пан Карасиньский, как же это возможно? К вам идти мне не позволяют приличия. Пригласить вас к себе было бы тем более опрометчиво… Впрочем… – пан Зигмунт застыл в напряженном ожидании. – Впрочем… – повторила девочка, лукаво облизнув губы кончиком язычка, – почему бы нам не прогуляться после ужина вон по тому симпатичному соснячку? – и она указала кивком головы на отдаленный склон, где действительно зеленели невысокие горные сосенки.
– Но, милая, паненка, почему же в лес? – чуть не взвыл композитор, обманутый в своих сладких мечтах.
– Потому что я так хочу! – властно заявила прелестная паненка.
Перед таким доводом оставалось лишь покорно склониться. Тем более что лесок, хотя и не может поспорить с уютом номера, все же предоставляет кое-какие шансы для вольностей…
За ужином в кафе, сидя рядом с отцом (Янка кормила ребятишек в номере), Нина негромко спросила:
– Кому доложить о месте свидания?
– Никому не надо, – так же тихо ответил отец. – Вас ведут, так что выйдут на место сами.
Вечер был весьма романтическим. Звезды, рассыпавшиеся по ясному небу, серебристый серп луны, легкий морозец, чуть искрящийся в лунном свете снежок, поскрипывающий под ногами, черные тени деревьев на снегу… Но только лишь они с Зигмунтом успели углубиться в сосенки по едва протоптанной тропинке, как вся романтика тут же и окончилась. Спереди и сзади из-за деревьев выступило несколько фигур в штатской одежде:
– Спокойно! Кто такие? Предъявите документы!
Композитор, заметно нервничая, полез за документами. Достала свои из сумочки и девочка. Взглянув на них, тот, кто отдавал команды, коротко распорядился:
– Збых, проводи паненку до ее дома. А вам, – он повернулся к пану Карасиньскому, – придется пройти с нами для беседы.
Спустившись к городку, тот, кого назвали Збыхом, остановился:
– Все, дальше топай сама. Спасибо, твоя роль окончена. И больше к этому типу не подходи.
На следующий день композитор обнаружился на своем привычном месте в кафе. Вид он имел немного ошарашенный, однако на появление Нины, хотя и с некоторым запозданием, отреагировал робкой улыбкой.
Девочка в ответ обиженно дернула плечом и демонстративно отвернулась. На том и закончилось ее курортное задание. Зачем спецслужбам понадобилось организовать контакт с композитором именно таким странным образом, Нина так и не узнала (как это обычно и было в тех операциях, к которым она привлекалась).
4. Смерть «генерала Вальтера»
Приключение с паном композитором девочка скоро выкинула из головы. Дни в Закопане, заполненные катанием на санях, игрой в снежки, прогулками по горным дорожкам, пролетели очень быстро. Она вернулась в Варшаву, а отец – в Краков, готовиться к сдаче дел и принятию командования войсками Люблинского округа. Школу Нина посещала лишь урывками, большую часть времени проводя с товарищами из дельницы ZWM. Время было горячее, на носу были выборы, и агитационная кампания достигла наибольшего накала. Митинги, собрания, расклейка плакатов и листовок – не только в Варшаве, но и в окрестностях. Ведь на селе активистов – сторонников новой власти – было не так уж много. К тому же и работу по расчистке варшавских развалин никто не собирался отменять. А еще – выезды по тревоге. Сигналы о бандитских вылазках поступали нередко, но чаще всего приходилось ловить пустой след. Бандиты успевали скрываться, а местное население не спешило делиться своими знаниями о том, куда бы они могли деться.
Но митинги – митингами, а и отец Нину не забывал, дважды за январь присылая за ней машину из Люблина. В одно из таких посещений девочка решила поинтересоваться у отца насчет одного события, которое ей и ее товарищам нередко ставили в упрек противники во время бурных политических дебатов:
– Папа, скажи, а в Катыни – кто там все же поляков поубивал? Я про выводы комиссии Бурденко знаю, но многие почему-то больше фашистам верят, что это наши расстреливали.
1
2