Страница 14 из 15
– Простите, сэр, – с почтением произнес вновь назначенный второй секретарь, – но вчера в Форин Оффис я так и не смог добиться определенного понимания того, что же там считают «желательным направлением».
Лицо генерала на мгновение закаменело. После затянувшейся паузы он подошел к столику у стены, открыл коробку с сигарами, достал одну из футляра, провел ею рядом с носом, принюхиваясь, затем обрезал кончик небольшой настольной гильотинкой и не спеша раскурил от большой спички, с силой втягивая в себя воздух. Его собеседник не выносил табачного дыма, но ни словами, ни жестами, ни мимикой не выдал своих эмоций по этому поводу. Генерал, продолжая стоять у столика, с видимым удовольствием сделал несколько затяжек, а затем, сменив выражение лица на довольно кислое, наконец, заговорил:
– И на Уайтхолле, и на Даунинг-Стрит предпочитают говорить очень обтекаемыми и напыщенными фразами о миссии содействия демократии в Польше и восстановлении ее подлинной независимости, – процедил он, возвращаясь за свой массивный письменный стол.
– И все же как далеко, по вашему мнению, простирается их желание добиться демократии и независимости для этих поляков? – настойчиво добивался ясности подчиненный. – Понятно, что мы не можем действовать так, как в Греции. А что же мы можем?
– Все, – веско уронил слово хозяин кабинета и сделал еще одну затяжку. – Все в пределах утвержденного нам бюджета, – и в его голосе слышалась скорее горечь, нежели ирония.
– Понятно… – протянул джентльмен, собеседник генерала. – То есть мы обязаны толкать поляков на то, чтобы те насолили русским как можно больше, но ни на какое серьезное вмешательство Правительство Его Величества не пойдет… А что думают наши друзья за океаном?
Генерал-майор не отвечал, постукивая ладонью по столу, затем откинулся в кресле и сделал несколько обстоятельных затяжек. Наконец, позволив собеседнику сполна насладиться запахом довольно едкого сигарного дыма, он заговорил:
– При их весьма странной демократии вообще ни черта поймешь! Посол в Варшаве хочет всего и сразу, начальник Центральной Разведывательной группы контр-адмирал Сойерс старается во все сунуть нос, но ни за что не отвечать, госсекретарь же, напротив, желает, чтобы к нему не приставали с польскими делами. В результате президент Трумэн смотрит на всю эту компанию и ни на что определенное не может решиться, тем более что Гарри не доверяет людям Рузвельта и, похоже, смещение Сойерса – вопрос уже решенный! – постоянный секретарь SIS в раздражении встал из-за стола, на мгновение отвернулся к окну, затем вновь посмотрел на собеседника и, аккуратно затушив сигару и спрятав ее в футляр, заключил:
– Так или иначе, нам надо исполнять свой долг перед Британией.
После столь ясных инструкций джентльмен в котелке, похожий на тысячи подобных же служащих, снующих по Лондонскому Сити и правительственным кварталам, все же направил свои стопы на Бродвей, 54. «Неужели и нас заразила эта американская манера столь фамильярно называть самых высших должностных лиц? – с болью думал второй секретарь посольства. – И это говорит сэр Стюарт! Президент для него – «Гарри»! Это же надо такое вымолвить. Что же дальше будет? Остается только назвать Его Величество – Джи, – и джентльмен сам ужаснулся промелькнувшей у него мысли. – Боже, куда катится Британия?!»
Но сокрушаться по поводу подрыва британских традиций было некогда. Ему предстояла долгая беседа с двумя коллегами, недавно вернувшимися из Варшавы, и с инспектором Северной Зоны SIS (куда входили Скандинавия, Польша и СССР) Гарри Лэмбтоном Карром.
…Беседа шла уже не первый час, когда первый коллега произнес:
– Следующая фигура, представляющая несомненный интерес, – генерал Речницки.
Второй секретарь посольства потер лоб. Все-таки день уже шел к концу и усталость давала о себе знать:
– Речницки, Речницки… – он потянулся к папкам, лежащим на столе.
Гарри Карр остановил его:
– Не надо. Якуб Речницки, бригадный генерал, занимает должность командующего округом, переведен в Войско Польское из Советской Армии. По имеющимся отзывам – довольно способный офицер.
– Из Советской? И что, есть шансы? – немного недоверчиво переспросил секретарь посольства. – Это была бы удача! Ее нам сейчас очень не хватает.
– Шансы есть, – вклинился в диалог второй коллега, закуривая уже которую по счету сигарету, – но не все так просто. С одной стороны, генерал сейчас единственный из числа советских, кто не отвергает контакты с нами. Была проведена жесткая проверка, и предположение, что через него советские спецслужбы пытаются подвести к нам свою агентуру, не подтвердилось. С другой стороны, генерал не желает брать на себя никаких обязательств.
– И какой смысл тогда его обхаживать? Прижать угрозой разоблачения перед Москвой его контактов с нами – и все! Записи, надеюсь, вы не поленились сделать? – судя по тону, которым были произнесены эти слова, второй секретарь явно желал доминировать в разговоре.
– Разумеется, сэр. Но это оказался крепкий орешек. Знаете, что он сказал в ответ на нашу попытку припереть его к стенке? «Вы что, – заявил он с истинно шляхетским гонором, – возомнили, что из меня можно сделать простого агента?! Давайте, – говорит, – сюда вашу аппаратуру, и я вам наговорю еще на несколько часов записи. И сам отвезу в Москву, чтобы избавить вас от лишних сложностей. Неужели вы так рветесь предъявить МГБ доказательства ведущейся сотрудниками посольства деятельности, несовместимой с дипломатическим статусом?» – второй коллега покачал головой, затем обратил внимание на свою сигарету, догоревшую уже почти до пальцев, и спешно затушил в пепельнице окурок, выпустивший напоследок жалкую струйку дыма.
– Не сгущай краски, – первый коллега был настроен более оптимистично, – есть крючочки, за которые он, кажется, уже зацепился, хотя и пытается делать вид, что это не так.
– Что за крючочки? – сразу заинтересовался второй секретарь посольства.
– Речницки по происхождению настоящий поляк, причем из родовитой шляхты, – первый собеседник так и не взял в рот свою зажженную сигарету, держа ее между пальцами и небрежным жестом отставив кисть в сторону. – В одной из главных ветвей рода Потоцких он остался единственным потомком, хотя и по женской линии. И ему явно льстит, что старая польская аристократия готова признать его и принять в свои ряды.
– Конечно, имя Потоцких в Польше все еще кое-что значит, – с видом знатока произнес посольский секретарь. – Но вы сказали – «крючочки». Еще что-то есть?
– Да, – кивнул первый коллега, – генерал явно опасается за перспективы своей карьеры в случае отзыва в Россию. Во всяком случае, на равноценную должность ему вряд ли приходится рассчитывать, а кроме того, Москва с подозрением относится к тем, кто служит в Польше. Более того, наши люди засекли за ним слежку и, судя по всему, генерал тоже о ней знает, хотя и не пытается уйти от наблюдения.
– Что за слежка? – дипломат не скрывал своей возросшей заинтересованности.
– Контрразведка русских, – пояснил первый коллега, – и есть основания считать, что их интерес не случаен.
– Что вы имеете в виду? Если его так плотно опекают, не опасно ли будет с ним связываться? – секретарь занервничал.
– Напротив, – вмешался второй коллега, – это дает нам в руки рычаги влияния. В Варшаве ходят слухи, что Речницки присваивает конфискованные при проведении войсковых операций драгоценности. При случае его можно будет припереть к стенке… А что касается опасности контактов, то генерал не промах – он никогда не беседует с нужными людьми при свидетелях. И он очень разборчив в своих связях. Интересно то, что с людьми из WiN он категорически отказался контактировать, а вот «Крук», вопреки нашим инструкциям, имел с ним весьма далеко зашедшую беседу.
– «Крук»? – Гарри Л. Карр чуть не подскочил со своего места. – Вы там что, совсем распустились? Не соображаете, что его подставлять категорически нельзя?! И почему я только сейчас впервые слышу об этом?