Фюрер как полководец

27 января 1944 г. фюрер выступил перед генералами Вермахта с большой речью. На ней он, в частности, сказал: «Офицерский состав должен со шпагой в руке сплотиться вокруг меня точно так же, как каждый командир должен ожидать, что его подчиненные в критический час станут за него горой!» Весной, после ряда поражений на Восточном фронте, Гитлер впервые посоветовал своим генералам брать пример с русских. Он прокричал Цайтцлеру: «Мои генералы разучились командовать, в этом все дело! Они могли бы поучиться у русских, как надо командовать!» В дальнейшем подобные поучения, воспринимавшиеся офицерами весьма болезненно, повторялись до конца войны. Даже Берлин фюрер призывал оборонять так же, «как русские защищали свой Сталинград».

Военный историк Кард Деметр отмечал, что «комплекс Гитлера, подозревавшего всех и вся в предательстве, рос в течение многих лет». Стоит ли говорить, что события 20 июля 1944 г. и последовавшее за этим разоблачение заговора легли на благодатную почву и подтвердили, что в значительной степени фюрер был прав.

Как теперь известно, оппозиционные настроения среди германских офицеров возникли еще до начала Второй мировой войны, примерно весной 1939 г. Вообще приход нацистов к власти был воспринят штабными кругами весьма неоднозначно. Сотрудников Генштаба, к примеру, можно разделить на три группы. Первые приветствовали новый режим как средство возрождения престижа и авторитета Германии. Они гордились вновь создаваемой армией, были увлечены новыми видами оружия.

Вторую группу генералов составляли те лица, которые лишились своих должностей при Гитлере, попали в немилость и третировались им. Они считали, что Германия не готова к войне, и отказывались поддерживать агрессивные планы. В третью группу, которая составляла большинство, входили те, кто внутренне не разделял идеи нацизма, но продолжал исправно нести военную службу.

Уже после оккупации Чехословакии наиболее продвинутые генералы примерно поняли, каким путем пойдет их страна в дальнейшем. С началом активных боевых действий число сомневающихся постепенно увеличивалось. Однако до поры до времени недовольство Гитлером не приводило ни к каким реальным действиям против него. Генерал Браухич после войны так объяснил причины этой пассивности: «Я мог бы легко арестовать Гитлера. У меня было достаточно офицеров, чтобы осуществить арест. Но дело было не в этом. Это было бы действием против германского народа. Я хорошо знал, что весь германский народ – за Гитлера. У них было достаточно причин для этого». Военный историк Алан Кларк так описал поведение немецких офицеров: «Некоторые активно интриговали против режима. Другие – почти все – с сочувствием прислушивались к тем, кто интриговал, и ждали перемен фортуны. Большинство же, включавшее в себя обе эти категории, топили свое разочарование в работе».

Постепенно оппозиционные настроения трансформировались в создание различных заговорщических групп. Примечательно, что в эти «объединения» входили даже командующие армиями и группами армий. Но при этом их войска продолжали сражаться точно так же, как соединения, руководимые военачальниками, не причастными к заговору. Роммель по этому поводу сказал: «Конспираторы имели точно те же интересы, как Гитлер». Все заговорщики ставили интересы Германии выше клятвы верности фюреру.

Отношение некоторых офицеров к Гитлеру кардинально изменилось уже в ходе войны. Типичный пример – тот же Роммель. Он начал уважать и почитать Гитлера еще в 1935 г., когда тот объявил о денонсации Версальского договора. Тогда Роммель видел в фюрере «объединителя нации» и спасителя Германии. Первые разногласия с верховным главнокомандующим начались у него во время Африканской кампании. Роммель постепенно начал осознавать аморальность нацистского режима, а также жажду Гитлера популярности, его «страсть к убийству и разрушению», «жажду мести и полную безнадежность». Будучи человеком смелым, фельдмаршал отличался независимым поведением и не боялся высказывать фюреру неприятные для того вещи, а также открыто требовать принятия нужных решений. Популярность Роммеля в немецком народе была очень велика. Однако мнение некоторых исследователей, что он якобы мог, в случае чего, заменить Гитлера и являлся его «реальным соперником», является сильно преувеличенным.

После поражения в Тунисе отношения между фюрером и Роммелем стали постепенно охлаждаться, причем многие в окружении Гитлера открыто настраивали его против строптивого фельдмаршала.

Роммель примкнул к заговорщикам, однако активного участия в подготовке к путчу Штауффенберга не принимал, созерцая происходящее со стороны. На совещании, состоявшемся 17 июля 1944 г., за три дня до взрыва в «Волчьем логове», фюрер резко оборвал фельдмаршала: «Будущий ход войны не ваша забота. Лучше займитесь фронтом вторжения». После этого их взаимное недоверие еще больше усилилось. В беседе с генералом Шпейделем Роммель сказал: «Этот патологический лжец совсем лишился разума». Затем уже за неделю до своей гибели он сказал своему врачу: «Боюсь, что этот безумец принесет в жертву последнего немца, прежде чем встретит собственную кончину». Роммель был типичным представителем германского офицерства, который с энтузиазмом воспринял блицкриг, однако оказался совершенно не восприимчив к навязанной фюрером идее тотальной войны на уничтожение.

К лету 1944 г. в заговор против Гитлера была вовлечена большая группа военных, причем от лейтенантов до фельдмаршалов. «Покушение привело к весьма опасному явлению – недоверию, в особенности к высшим военачальникам», – отмечал генерал Фриснер. Начались аресты, разжалования и казни. Только среди офицеров ОКХ и ОКВ были приговорены к расстрелу 60 человек. Вообще же за участие в покушении на Гитлера были казнены двадцать генералов, еще 49 покончили жизнь самоубийством, дабы избежать репрессий. Кроме того, 36 генералов были расстреляны за «оппозицию режиму». Нередки были также случаи ареста офицеров и генералов, которые вовсе не были оппозиционерами, а просто оказались не в состоянии удержать фронт и выполнить приказы фюрера. Попутно началось своего рода тасование командующих группами армий.

Гитлер объявил, что отныне его не интересует «проклятая ранговая иерархия». Он считал, что в рядах Вермахта есть офицеры, подобные «маленькому майору» (имея в виду Ремера), которых можно поставить «во главе важного дела вместо какого-нибудь генерал-лейтенанта или корпусного командира… толку будет в десять раз больше». Он в ярости обзывал генералов «трусами» и «бесхребетными свиньями без каких-либо идеалов». А заговорщиков – «сволочами» и «подлейшими тварями из всех, когда-либо носивших солдатский мундир». Везде и всюду теперь мерещились враги и предатели. На одном из совещаний Гитлер говорил Йодлю: «Чего тут ожидать от фронта, если в тылу важнейшие посты заняты настоящими диверсантами и государственными преступниками, если в службе связи и квартирмейстерском управлении сидят люди, совершившие государственную измену… У нас под носом сколотилась шайка, которая непрерывно испускала яд, а в шайку входила организация генштабистов – генерал-квартирмейстер, начальник группы связи и прочие». Фюрер считал, что поражения на фронте и успешные действия союзников объясняются постоянными предательствами и изменами, которые разлагали армию. В Вермахте «совершалось непрерывное прямое предательство», – говорил он.

Теперь же, по мнению Гитлера, должен был наступить перелом в войне, так как на место предателей на ключевые посты были поставлены верные ему генералы. Однако это была уже осень 44-го…

В самом конце войны в бункере рейхсканцелярии фюрер по настоянию Бормана продиктовал письмо фельдмаршалу Кейтелю, в котором объяснил свое видение причины поражения в войне. В нем, в частности, говорилось: «Неверность и измена на протяжении всей войны разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе». Гитлер обвинял генералов в том, что они «в ошибочном направлении вели это великое оружие (Вермахт), сопротивлялись его стратегии, подрывали его политику и устраивали заговоры».