Страница 86 из 120
Печечка из слов Камина ничего не поняла, кроме одного: делать ей тут нечего. Понуро поползла было прочь, думая лишь — успеть бы покинуть ухоженный двор и подале где-нибудь помереть. А то неловко получится. В таком цивилизованном месте, и вдруг — дохлая печка…
— Ты во-он туда загляни, — посоветовал говорливый Камин. — Там Избранники живут. Слышал я, они печку подыскивают как раз навроде тебя.
— Какие Избранники?
— Да водится тут у нас забава: обещаниями мериться. Выборы называется. Чьи посулы пригожей, тот и Избранник, ему уважение и почёт.
— Но… — задумалась Печечка. — Обещанное, его ведь исполнять надо?
— А это, — фыркнул Камин, — уже другой вопрос. Не первой очерёдности.
— А… а я им на что?
— Опять же для имиджа, — подпустил дыму Камин. — Для народности. Только они тебя растапливать не будут… В саже мараться, оно им надо? Они и готовить не умеют, всё больше по ресторанам, по банкетам-фуршетам…
— Нет уж, — вздрогнула Печечка. — Пойду я себе.
— Слышь-ка, — остановил её Камин. — А ты правда настоящими дровами питаешься?
— Да, — удивилась Печечка. — А чем же ещё?
— А я… этим вот. — И Камин кивнул в угол, где стояли — нет, не беленькие корытца из супермаркета, но тоже неплохо, импортные пакеты со специальным углём. — Дай полешко попробовать!
— Так последнее у меня…
— Ну и что? Перекрутишься, у кого-нибудь перезаймёшь! Давай, подруга, делись!
Растерялась Печечка, не могла придумать, как быть. И не попотчевать речистый и весёлый Камин казалось уже вроде нехорошо… И полено было нешуточно единственное, последнее… И как это — перекрутиться-перезанять? Она таких и слов-то не знала…
— Чурка! Чурка раскосая! — послышалось впереди.
Печка было обрадовалась, решила, что это её зазывали в гости, сулили добрых колотых чурочек, однако ошиблась. Там гнали от ворот смуглого оборванного мальчишку. Может, его ещё и побили бы, да зарычал пёс, сопровождавший мальца: большой, всклокоченный, корноухий. Так они вместе и скрылись за поворотом, а хозяева всё не уходили с порога, всё кулаками грозили.
Хотела уже Печечка как-нибудь по другой стороне тракта мимо них проползти, но хозяева её приметили, кулаки разжали и замахали приветливо:
— К нам, к нам!
Избушка у них была небольшая, с подслеповатыми окошками и как бы присевшая на один бок. От этого казалось, будто она лукаво и зазывно подмигивала всем прохожим-проезжим. А перед крыльцом на распорках стояла вывеска с надписями и картинками:
«Молоко парное — кружка 2 коп.
Сливки свежайшие — кружка 10 коп.
Сметана — хоть ножом режь, 1 ложка — 1 коп.
Пирожки горячие, домашние, с мясом, с яблоками, с морковкой, с яйцом и луком — по 5 коп, с кашами разными — по 3 коп.
А также черви жирные для рыбалки…»
Из трубы избушки поднимался дымок.
«Пирожки, — обрадовалась Печечка, — Если они не только себе, а ещё и на продажу их выпекают… Чего доброго, и мне тут дело найдётся…»
— Ишь, какая ладненькая, молоденькая, — деловито захлопотали хозяева. — Сразу видать, на вырост сложена, на перспективу. Опять же на дороге за так пропадает… Непорядок, добро должно при хозяине быть. А нам бизнес в самый раз расширять, место выгодное, в торговый день одних Иванов-дураков до дюжины заходит, прочих не считая… Хотим вот на заднем дворе пруд с карасями да с рыбалкой устроить. Ты насчет ухи как? Сможешь?
— А то как же! Десяти сортов! — обрадовалась Печечка. — Хоть тройную, хоть постную, хоть с манкой…
— Хорошее дело, — облизнулись хозяева.
— А место у вас для меня найдется? — осторожно спросила Печечка. — Избушка-то у вас, гляжу, небольшая… — Она уже двинулась было к порогу, но остановилась. — Я и в сараюшке могу…
— Зачем в сараюшке? — удивился хозяин. — Коли сговоримся, мы старую-то печку враз и выставим за ворота.
Пускай себе дальше ползёт, вот как ты сейчас. Ей, может, даже лучше так будет!
Печечка осторожно заглянула в дверь… В избе было тепло и уютно. На низком окошке — облитой горшок с геранью. На выскобленном столе аккуратными столбиками — монетки. Копейки отдельно, пятаки отдельно, гривенники отдельно.
— Что уж теперь! — услышала она тяжёлый вздох. — Ничего не поделаешь — выгода для них главное. Если уж так подфартило — не откажутся. Видно, кончилась моя жизнь… А сколько я ещё пирогов могла бы напечь… С требухой, да с капусткой, да с кашей-грибами… Ладно, чего уж тут… Становись, бродяжка, на моё место. Смотри только, чтобы через год-другой и тебя на новую не променяли…
И широкозадая, чистая, белёная печь-труженица ещё раз вздохнула, выдула облачко серебристой золы.
— Н-нет! — попятилась Печечка. От ужаса она даже начала заикаться. — Нет! Я так не хочу! Я так не б-буду!
— Печка, постой! — звали её хозяева. — Куда, глупая, уходишь? Что тебе у нас в избе не понравилось? У нас же и дрова сухие, берёзовые, и золу мы всегда вовремя вычищаем…
Три последних уголька — всё, что оставалось от домашнего, тщательно сберегаемого полена — сиротливо догорали в топке, почти не давая жара. Над трактом сгустились сумерки. В разошедшихся на мгновение тучах зажглась одинокая звезда. А на земле, где-то в ближнем овраге, тоскливо и жалобно завыла собака.
Печечка огляделась и увидела красивый дом на взгорке над рекой. В доме приветливо и тепло горели окна.
«Ещё не спят, — рассудила Печечка. — Была не была, попытаю-ка счастья, попрошу меня испытать. Я бы им к утру такую кашку томлёную приготовила…»
Печечка представила себе, как тепло от свежей растопки разливается по её иззябшему телу, как тихо и уютно фырчит внутри ароматная каша в тяжёлом глиняном горшке, как свежим утром стучат ложки и просят добавки звонкие детские голоса… Она заторопилась.
Хозяева дома оказались молодыми и весёлыми. И дети в избе были. И явный, бросающийся в глаза достаток. И щенок с толстыми лапами на полосатом коврике. Всё у них было…
Было — да не про Печечкину честь.
— Опоздала ты, голубушка, — смеясь, объяснили ей. — Нет бы тебе на недельку раньше к нам заглянуть, глядишь, всё бы и устроилось. Мы ведь недавно этот дом прикупили, как раз окна со ставнями и печку меняем. Старые хозяева померли, наследники в город подались, а мы, наоборот, из города. Тут лес, речка, воздух и продукты свежие, детям полезные… — И хозяева указали Печечке внутрь дома: — Вон, смотри, у нас уже и печник работает. Самый дорогой, за большие деньги нанятый. Да не за рубли за какие, а за иноземные доллары.
Из дома донёсся глухой удар.
— Ой, да зачем же старую-то печь рушить! — попробовала вступиться Печечка. — Может, её ещё починить можно?
Печь в старом доме действительно была огромная. С лежанкой, с полатями, с просторным горнилом. Прежде старики в нём и детей мыли и сами кости распаривали, отчего и жили до ста лет. Не печь, а Печища!
— Не по силёнкам тебе, дочка, меня отстоять, — одышливо пропыхтела Печища. — Я свой век сполна прожила, старики мои умерли, а эти… Куда мне на них угодить! Пора, зажилась на Божием свете… А ты, смотри, подольше живи…
— Помираю я, матушка, — тихо всхлипнула Печечка, у которой вдруг как-то разом кончились силы. — Совсем внутри огонька не осталось… И никто меня к себе не пускает, никто полешек не подкинет…
Печища задумалась. Печник в фирменном фартуке ходил вокруг, заглядывал внутрь, примеривался, как станет навсегда её разрушать.
— Тогда вот что мы сделаем! — решила она. — Гоша, ты живой там ещё? Слышишь меня?!
— Слышу, — пискнул кто-то в подпечье.
— Жизни тебе здесь при новых обычаях уж точно не будет. Но и со мной вместе помирать, как собрался, — не моги! Не велю! Хватай полено у меня из брюха и вот с ней заодно — тикайте отсюда! Будешь её покуда кормить, а как она пристроится куда, так и тебе место найдется!
— А как же… — тихо пропищал невидимый Гоша.