Страница 63 из 123
После избрания Мирабо и волнений, которые последовали за тем, Барбару назначили секретарем марсельского муниципалитета. Во время авиньонских смут он взялся за оружие и выступил во главе молодых марсельцев. Когда Барбару отправился в качестве депутата в Париж, чтобы передать Национальному собранию отчет о событиях на юге, жирондисты Верньо и Гюаде окружили молодого человека вниманием, стараясь привязать его к себе. Барбару не оправдывал авиньонских палачей, но ему внушали отвращение и жертвы: такой человек и требовался жирондистам. Они представили его госпоже Ролан. Едва ли какая-нибудь женщина была более способна увлекать; едва ли другой мужчина был более склонен увлекаться.
Ролан жил тогда в темном домике на улице Сен-Жак, высоко под крышей: настоящее убежище философа, освещаемое его женой. Свидетельница всех разговоров мужа, она присутствовала при его совещаниях с молодым марсельцем. Барбару весьма подробно рассказывает о том, как у них родилась первая мысль о республике. «Эта удивительная женщина присутствовала тут же, — говорит он. — Ролан спрашивал меня, какими средствами думаю я спасти Францию. Я раскрыл ему свое сердце. Моя доверчивость вызвала доверие с его стороны. „Свобода потеряна, — сказал Ролан, — если как можно скорее не будут обнародованы интриги двора. Лафайет замышляет измену на севере. Армия центра систематически распускается. Через шесть недель австрийцы окажутся в Париже. Предупредим это несчастье и, если север порабощен, перенесем с собой свободу на юг и заложим там основание колонии людей свободных!“ Жена Ролана плакала, слушая его. Смотря на нее, я сам плакал. О, до какой степени доверчивые излияния утешают и подкрепляют опечаленного человека! Я набросал краткий план средств и надежд свободы на юге. Тихая радость осветила чело Ролана; он сжал мне руку, и мы начертали на географической карте Франции границы нового владения свободы: они простирались от рек Ду, Эна и Роны до Дордони и от неприступных гор Оверни до реки Дюране и моря. Под диктовку Ролана я написал письмо в Марсель с требованием батальона с двумя пушками. Затем я оставил Ролана, проникнутый уважением к нему и к его жене. Я их снова увидел позже, уже во времена их второго правительства, и нашел такими же простыми и безыскусными, как и в прежнем скромном убежище. Из всех новейших деятелей Ролан кажется мне наиболее близким к Катону; только надо сказать, что и талантами, и смелостью он обязан своей жене».
С этого дня жирондисты, освободившись от всяких обязательств по отношению к королю и к министрам, стали плести интригу — тайно у госпожи Ролан, публично на трибуне — в пользу уничтожения монархии. Из всех людей, которых страстный порыв революции соединил вокруг госпожи Ролан, она предпочитала Бюзо. Более привязанный к этой женщине, чем к своей партии, Бюзо стал для госпожи Ролан другом, а другие являлись только орудиями или соучастниками. Быть может, они никогда на словах не признавались друг другу в чувстве, которое для них стало бы менее священным в тот день, когда сделалось бы преступным. Но это чувство, скрытое от них самих, невольно обнаружилось перед смертью. В последние дни и часы этого человека и этой женщины вздохи, движения и слова выдали тайну, свято хранившуюся при жизни. Потомство имеет право знать эту тайну, но не вправе за нее винить.
В тот же самый период с госпожой Ролан старался сблизиться Дантон, чье имя начинало возвышаться над толпой, среди которой он приобрел известность, хоть и несколько площадного характера.
Дантон не принадлежал к числу обыкновенных демагогов-авантюристов, которые всегда появляются в моменты бурления масс. Он происходил из среднего класса, из самого сердца нации. Семейство Дантона, безукоризненно честное, принадлежавшее к числу собственников и промышленников, самого древнего и славного происхождения, уважаемой репутации, владело имением в окрестностях в Арсисюр-Об. Оно принадлежало к числу тех скромных, но уважаемых семейств, основу существования которых составляет земля, а главным занятием является ее возделывание, но которые все-таки дают своим сыновьям самое полное нравственное и научное воспитание и готовят их к свободным общественным профессиям. Отец Дантона умер в молодости. Мать его вторично вышла замуж за фабриканта, который владел маленькой прядильней. Господин Рикорден заботился о мальчике как о собственном сыне. Ребенок имел открытый, общительный характер; его любили, несмотря на внешнее безобразие и неистовые шалости, потому что некрасивость лица озарялась умом, а неукротимость характера затихала при малейшей ласке матери.
Дантон учился в Труа, столице Шампани. Он не подчинялся дисциплине, был ленив в работе, но любим своими наставниками и товарищами; понятливость и легкость ума ставила его на один уровень с самыми прилежными. Товарищи Дантона называли его Каталиной. Он принял это имя и иногда играл с ними в мятежи и восстания, которые возбуждал или успокаивал своими речами, как бы репетируя в школе роль, доставшуюся ему потом в жизни.
Господин и госпожа Рикорден передали Дантону, когда воспитание его было окончено, скромное имение родного отца. Дантон поехал в Париж для окончания своего юридического образования и купил в парламенте место адвоката, но пользовался им мало и без всякого блеска. Натура Дантона и его слово волновались более великими вопросами — делом народа и трона. Учредительное собрание как раз начинало затрагивать эти проблемы. Внимательный и страстный, Дантон нетерпеливо стремился принять в этом участие. Он искал знаменитых людей, слово которых потрясало Францию. Дни он проводил на трибунах Собрания, ночи — в клубах. Несколько удачных слов, несколько коротких речей, несколько громовых раскатов, а в особенности грива волос, размашистые движения и выразительный голос — все это сделало его заметным. Под выдающимися ораторскими качествами люди избранные заметали глубокий здравый смысл и инстинктивное знание человеческого сердца. Под наружностью агитатора они уже видели государственного человека.
Дантон женился на девице Шарпантье, дочери торговца лимонадом. Эта молодая женщина силой своей нежности овладела им и незаметно повернула от беспорядочной юности к более правильным домашним привычкам. Она умерила пыл его страстей, но была не в силах подавить ту страсть, которая пережила все прочие: честолюбивое стремление к великой судьбе. Дантон жил трудолюбиво, но бедно, и принимал только небольшое число друзей, почитателей его таланта, разделявших его судьбу. Самыми постоянными из них были Камилл Демулен, Петион и Брюн. С этих совещаний во все стороны распространялись сигналы к крупным мятежам.
Дантон имел двух сыновей, которые наследовали его маленькое имение в Арсисюр-Об. Эти два молодых человека, устрашенные известностью своего имени, удалились на свою землю и обрабатывали ее собственными руками. Подобно сыну Кромвеля, они тем больше любили безмолвие, чем больше их фамилия звучала зловещим отголоском в мире. Они остались холостяками, чтобы сам род их угас вместе с ними.
В описываемое нами время Дантон, предчувствуя близкий возврат удачи для жирондистов, старался объединиться с этой партией и внушить ее членам убежденность в его серьезном влиянии. Госпожа Ролан была ласкова с ним, но не без боязни и некоторого отвращения, как женщина могла бы ласкать льва.
Пока в Париже жирондисты возбуждали гнев народа против короля, военные действия в Бельгии начались с неудач, которые приписывались измене двора, хотя на самом деле происходили от колебаний генералов, не умевших сообщить своим войскам порыв, увлекающий массы и сокрушающий препятствия; от дезорганизации армий, лишившихся опытных офицеров и не имевших еще доверия к новым; и наконец, вследствие отсутствия дисциплины.
Лафайет, вместо того чтобы с первой минуты идти на Намюр, сообразно плану Дюмурье, потерял драгоценное время на сбор и организацию своей армии. Под началом Лафайета войсками командовал генерал Бирон, герцог Лозен. Это был придворный, искренне перешедший на сторону народа. Молодой, красивый, с рыцарскими манерами, одаренный той неукротимой веселостью, которая заигрывает со смертью, он вносил в республиканские ряды понятие об аристократической чести. Любимый солдатами, обожаемый женщинами, герцог принадлежал к числу последователей той школы блестящих пороков, прародителем которой являлся маршал Ришелье. Говорили даже, что сама королева любила его, но не могла победить его непостоянство. Друг герцога Орлеанского и товарищ его по кутежам, Лозен, несмотря на это, никогда не участвовал в интригах. Всякая измена была ему ненавистна, всякая низость его возмущала.