Сила меча

В Максима я влюбилась ещё в начале шестого класса. Сразу после того случая, о котором сам Максим наверняка сразу же забыл, а я буду помнить всю жизнь.

В тот день, в тёплое сентябрьское воскресенье, Светлана Васильевна вывезла наш шестой “Б” “на природу”, в парк на Острове. Мы очень весело проводили время, мальчишки бесились, бегали, боролись, кричали, слегка задирали нас, а мы, девчонки, не очень‑то от них отставали. Светлана Васильевна старалась нам не мешать, не останавливала наши шумные игры, только всё время просила, чтобы мы были “поосторожнее”.

Нам повезло с нашей “классной”. Не то, что “ашникам”. Тем досталась настоящая мымра, хоть и молодая. Как она ненавидела детей и школу! И свою судьбу, из‑за которой ей приходится в школе работать… Орала она так, что слышно было даже в нашем классе, через толстую стенку. Всё время вызывала родителей и только жаловалась, никогда ни про кого не сказала ни единого доброго слова, советовала родителям, даже требовала “срочно принять решительные меры”, иначе “будет поздно”. И некоторые родители – “принимали меры”, причём не только к мальчишкам.

Моя подруга с детского сада Оксана, попавшая в “А” класс, по секрету жаловалась мне и даже плакала, рассказывая, как ещё в прошлом году её мама по требованию “классной Мымры” первый раз в жизни взяла в руки ремень. Из‑за того только, что Оксана тихонько подсказала что‑то своему соседу по парте. И это вызвало истерику “классной”, вызов мамы и последующее “воспитание” дома ремнём. А мальчишкам, тем из‑за неё вообще доставалось дома очень сильно и часто. Неудивительно, что весь их класс всей душой ненавидел свою “руковоительницу”. Из кличек, которые ей придумывали, “Мымра” была, наверное, самой мягкой и приличной.

Наша Светлана Васильевна почти никогда на нас не жаловалась, родителей вызывала редко, даже не вызывала, а приглашала, и не записью в дневнике, а обычно по телефону. И в разговоре с родителями больше хвалила нас, рассказывала, какие мы способные, старательные и добрые, советовала родителям чаще нас, таких хороших, хвалить и не в коем случае не обижать. И мы, особенно девчонки, да и мальчишки тоже, старались ещё больше ей понравиться, стать ещё лучше, чем она о нас говорит.

Бывало, что и Светлана Васильевна повышала на нас голос, когда мы чересчур расходились (а это случалось, потому что её мы нисколько не боялись и чувствовали себя на её уроках “раскованно”). Но никогда не было такого, чтобы она орала на нас с ненавистью, как Мымра на своих “ашников”. Светлана Васильевна любила нас, даже когда мы баловались, и скрыть этого не могла, даже когда пыталась кричать на нас. Поэтому мы всерьёз никогда на неё не обижались. А она на нас – тем более.

Но директриса почему‑то считала именно Мымру образцовой учительницей и классной руководительницей, болеющей за дисциплину и успеваемость в своём классе. А наша Светлана Васильевна якобы “совсем нас распустила, всё добренькой хочет показаться”, и что мы “совсем встали на голову”. Хотя учились мы как раз гораздо лучше “ашников”, и учителя–предметники говорили между собой (а мы, естественно, слышали, разве от нас можно что‑то утаить), что в нашем классе “проводить уроки – одно удовольствие”. Тогда как класс “А” “приучен к палочной дисциплине, к окрикам и угрозам, и только их и понимает, а человеческие отношения с ними наладить невозможно”.

Мы любили выбираться куда‑нибудь с нашей “классной”, и ей, по–моему, тоже это нравилось. Вот и в то воскресенье было здорово, шумно и весело, тепло и солнечно – и на улице, и на душе. Но именно в тот день со мной едва не случилась беда. Когда я вспоминаю про тот случай, мне даже сейчас, спустя несколько лет, становится зябко и пусто внутри.

Мы всё время крутились неподалеку от Светланы Васильевны, рядом с ней было хорошо и интересно, она часто хвалила кого‑нибудь за ловкость или за что‑нибудь ещё, а кому не хочется в одиннадцать лет лишний раз услышать похвалу от любимой учительницы?

Я тоже почти не отходила от неё. Только раз, всего один раз отбежала в сторону, надо было отлучаться “в кустики”.

И столкнулась с маньяком.

Этот мужик давно уже, видно, наблюдал за нами, специально караулил в кустах, ждал, когда кто‑нибудь ему попадётся. Попалась я.

Он сграбастал меня за воротник и каким‑то жутким шёпотом приказал: “Тихо! Тихо, а то придушу. Пошли”. И повёл меня дальше в заросли, уводя от наших ребят, от Светланы Васильевны. И я пошла. Покорно переставляя ставшие слабыми и чужими ноги.

И в этот момент откуда‑то сбоку на нас вылетел Максим. И с ходу радостно заорал:

— Любка! А мы тебя ищем! Мы там ёжика нашли, почти такого же, как твой!

А потом громче:

— Сашка! Сюда! Я нашёл Озерцову!

И тут же появился Сашка и тоже радостно и громко заорал Светлане Васильевне, что “Озерцова нашлась”. Мужик как‑то незаметно, боком отступил в кусты и исчез. Мальчишки так ничего и не поняли, что происходило, сразу забыли про того мужика, и мы вместе побежали смотреть на найденного ёжика. Да я и сама тогда толком ничего не поняла, даже перепугаться как следует не успела. Только потом до меня стало доходить, от какой беды, сам того не заметив, спас меня Максим.

И я влюбилась в Максима.

Мне он ужасно нравился. Незаметный, скромный, очень добрый. Настоящий, не на показ, рыцарь. Другие наши мальчишки тоже в основном были хорошими, не злыми, но с нами, девчонками, не очень церемонились, могли запросто оттолкнуть, когда куда‑нибудь торопились, шутки ради дёрнуть за косичку, засунуть за воротник снежок. Максим никогда этого не делал. Ни со мной, ни с остальными девчонками. Да и не только с девчонками, он вообще никого никогда не обижал. Никогда не дрался, даже когда его задирали, хотя не был ни слабаком, ни трусом. Просто он, хоть и занимался уже тогда Айкидо, не любил драться, не любил бить людей.

Меня Максим совершенно не замечал. Ни меня, ни моей влюблённости. Я обижалась на него, даже плакала иногда потихоньку. Иногда мне очень хотелось признаться ему, написать записку, но я так ни разу на это и не решилась. В нашем классе не считалось зазорным написать мальчику записку с предложением “дружить”, девчонки часто писали такие записки и обсуждали друг с дружкой, кто из них кого из мальчишек “любит”. Но это больше было игрой, а у меня уже тогда всё было очень серьёзно, поэтому я никому своей тайной влюблённости в Максима не выдавала. Не решилась и ему признаться, хотя знала, что он бы ни за что не обидел меня, никому бы об этом не рассказал.

А сам он меня не замечал. В упор. Ни моих взглядов, ни попыток заговорить с ним о чём‑нибудь. Нет, он отвечал, по–хорошему отвечал, не отмахивался, но он ответил бы точно так же любой другой девочке. И мальчику. Я для него ничем не отличалась от всех остальных наших ребят.

Утешало меня тогда только то, что, по моим пристальным наблюдениям, не замечал Максим не только меня, никто вообще из девчонок пока не запал ему в душу. Пока.

И я страшно переживала, боялась, что когда‑нибудь у Максима проснутся чувства к кому‑нибудь, и этим, вернее этой “кем‑то” окажусь не я, а какая‑нибудь другая девчонка. Может быть – просто более смелая, написавшая, например, Максиму записку.

Так я и мучилась до самого восьмого класса. А в восьмом классе, когда после лета мы, загорелые, подросшие и сильно повзрослевшие, встретились в школе, Максим первый раз на меня посмотрел. Я давно, очень давно ждала и мечтала о таком его взгляде на меня, поэтому сразу его заметила. И с обмиранием тоже взглянула на него. А он…

А он, встретившись со мной взглядом, ужасно смутился и торопливо отвёл глаза. Какой же он ещё ребёнок, с нежностью и теплотой думала я о нём. Моя душа ликовала, мне хотелось летать от счастья! Максим меня наконец заметил! Самый лучший, добрый и чистый мальчишка на свете тоже влюбился в меня! Ну, может, пока ещё не совсем влюбился, но влюбится, обязательно влюбится! Такие взгляды просто так не кидают!

Максим действительно влюбился. В меня. “По уши”. Этого нельзя, по–моему, было не заметить. Но он, дурачок, думал, что этого никто не видит, и изо всех сил пытался скрывать свою влюблённость. И что самое интересное, этого действительно никто не замечал, а может, просто не обращали внимания. Кроме меня, конечно, и его друга Сашки.