Сила меча

Но в памяти вспыхнул вдруг серебряным светом Меч, и я скрутил себя, сжал в кулак остатки самолюбия. Хотя, какое уж там самолюбие… Просто я знал, что ввязать Олега в разборки с мелкой школьной шпаной означало бы подставить его. По крупному.

Нельзя Олегу, никак нельзя оказываться в поле зрения ментов! Даже случайно. Увидев, как он грамотно путал за собой следы в Крыму, я сразу понял, что за Олегом наверняка тянется ещё не один такой след. Очень уж ловко и привычно заметал он тогда следы за собой. К тому же таких моральных уродов, как тот бандит, много по свету ходит, это Олег сам говорил. А Олег при всей своей доброте был к таким гадам совершенно беспощаден. Может, и не было за ним других трупов, но что‑то, за что запросто можно угодить в тюрьму, было наверняка. Наверняка менты его ищут. Деже если Олег прав, и ищут его без особого рвения, но ведь всё равно – ИЩУТ! Потому я тогда и всучил ему Камень (наверное, его же Камень!), верил, что он отведёт беду. Но теперь Камень опять у меня. И если Олег хоть как‑то “засветится” перед ментами… Нет, этого допустить нельзя!

И я, застонав внутренне из‑за того, что сам сжигаю за собой мосты, сказал небрежным тоном:

— Да ты что, Санёк? Я что, похож на младенца, за которого надо заступаться? Завтра “сделаю” этого Тайсона – как Бог черепаху. Как Бурого – тоже в говне будет валяться.

Сашка с изумлением вытаращился на меня. Он не поверил своим ушам. Не потому, что “интеллигентный мальчик” вдруг заговорил чуть ли не “на фене”. Когда рядом не было взрослых, даже такие, как я “интеллигенты” не очень‑то стеснялись выражаться и куда более “энергично”. Просто Сашка знал меня с детского сада, и не было при нём ни разу такого, чтобы я собирался кого‑нибудь “сделать” в драке. Это ещё в лицо я мог сказать кому‑нибудь (да и то – совершенно неубедительно), что, дескать, сейчас по морде получишь. Но чтобы я стал бахвалился, что кого‑то заставлю “валяться в говне”, такого мой друг, наверное, и вообразить не мог. Он растерянно поморгал, явно не очень‑то поверил моему “ухарскому” тону, но промолчал. А я с тяжёлым сердцем поплёлся домой.

Дома меня встретила, как обычно, Лапушка. И пока я закрывал дверь, разувался, мыл руки, она успела с возмущением объяснить мне на своём кошачьем языке, какое это свинство, оставлять девушку одну в пустой квартире. Да ещё так надолго! Я был согласен с любимой кошкой, но что делать! Мы со Светулькой учимся, мама работает. Оставаться с Лапой некому, и с собой её тоже не возьмёшь.

Моя мама – учительница, только работает она в другой школе. После уроков она ещё ведёт там “продлёнку”, а моя младшая сестра Светулька ходит на “продлёнке” в её группу.

Я взял простившую меня наконец и начавшую разнеженно мурлыкать кошку на руки, поплёлся на кухню. Покормив Лапку, поставил было на плиту разогревать оставленный для меня суп, но вдруг понял, что не смогу есть. Сердце дёргалось, желудок свело спазмом ледяного страха, мысли о еде вызывали тошноту. Мама опять будет переживать, что “ребёнок” остался голодным. Вылить что ли этот суп? Нет, не буду, не так уж богато мы живём. Лучше совру, что у Сашки пообедал.

Я какое‑то время безуспешно пытался читать, смотреть телевизор, разговаривать с Лапкой, просто слоняться из угла в угол. Но вскоре не выдержал и пошёл в клуб к Олегу. Я не собирался ничего говорить ему про предстоящую “разборку”, просто нестерпимо захотелось услышать его голос, увидеть улыбку, улыбнуться в ответ. Когда мне было плохо, рядом с Олегом всегда становилось легче. Я знал, что общение с ним поможет мне и в этот раз. Мне было немного стыдно, казалось, что я так “высасываю” из Олега его энергию, но поделать с собой ничего не мог.

В этот день Олег тренировал “малышовую” группу, в этом году его уговорили взяться за работу с детишками младше десяти лет. Олег очень долго не решался на это, но в конце концов всё‑таки сдался. Потом он не раз клял себя за этот “опрометчивый” шаг, но назад пути уже не было, не бросать же малышню, которая крепко к нему привязалась. Олег по крайней мере бросить не мог. Я собирался отвести в сентябре к Олегу и свою восьмилетнюю Светульку, сама Светулька тоже рвалась к нам в клуб, и мы в конце концов смогли с ней вдвоём уговорить маму, хотя ей очень не хотелось, чтобы её дочка “училась драться”.

Когда я пришёл, тренировка уже закончилась, но народ расходиться не спешил. Родители и бабушки терпеливо ждали своих чад, а сами чада, вопя от восторга, азартно набрасывались на Олега. Олег так же азартно носился по татами, уворачиваясь от стремительно атакующих малышей, очень осторожно, чтобы никого не придавить и не ушибить, освобождался от их захватов, кувыркал их. Когда увидел меня, позволил малышне наконец поймать себя, повалить и, немного повырывавшись для вида, сдался: “Всё ребята, ваша взяла. Молодцы. Настоящие ниндзи–чебурашки!”.

Радостные малыши попрощались с любимым тренером и побежали к родителям, стали взахлёб рассказывать им о своих сегодняшних успехах, о том, сколько раз кого из них и за что похвалил Олег Иванович.

Самое интересное, что малышня и в самом деле делала у Олега грандиозные успехи, некоторые за этот учебный год изменились просто до неузнаваемости, превратились из робких, ссутуленных, плаксивых и медлительных маленьких старичков в “нормальных”, по выражению Олега, детей – раскованных, шустрых, весёлых и ловких.

Олег не стал спрашивать, что привело меня сюда в неурочный час. Он приветливо кивнул мне: “Здорово, Максимка. Я минут через пятнадцать освобожусь, подождёшь?”

Потом он стал разговаривать с родителями и бабушками, озабоченными тем, достаточно ли быстро развивается их ребёнок, не отстаёт ли от других, большие ли у него перспективы для занятий и не лучше ли было бы отдать его в другую секцию, где есть соревнования, жёсткая дисциплина и т. д.

Мне было обидно за Олега, обидно из‑за того, что некоторые чуть ли не прямым текстом говорили, что хотели бы для своего малыша тренера получше, чем Олег (как будто такое вообще возможно!). Дисциплины им, видите ли, жёсткой подавай. Такой, чтобы дети по струнке ходили и даже пикнуть не смели, не то, что “баловаться”. А у Олега даже на наших тренировках редко бывает тихо, а на малышовых – вообще то и дело раздаётся восторженный визг. Малыши чувствуют себя счастливыми у него на тренировках, а когда человек, тем более в таком возрасте, счастлив, ему трудно вести себя тихо, “ходить по струнке” и “не баловаться”.

Олег терпеливо объяснял родителям, что “баловство” детей – это на самом деле чаще всего игра, самое естественное для ребёнка состояние, в котором он лучше всего развивается, учится всему, что ему нужно будет в жизни. Учится прежде всего тому, чтобы воспринимать неизбежные в жизни трудности и проблемы не как повод для уныния, а как причину для радости, как предвкушение азартной игры. Что без игры ребёнок вообще не может нормально жить, что лишить его игры означает лишить детства, сделать несчастным и ущербным, фактически – инвалидом, и он останется таким и в будущем, в предстоящей взрослой жизни.

Родители внимательно слушали, но видно было, что далеко не все были согласны с Олегом. Некоторым хотелось всё‑таки, чтобы с их малышом обращались “пожёстче”, приучали к строгой дисциплине, которая им казалась куда важнее в жизни, чем умение радоваться этой жизни вместе с её трудностями.

И ведь некоторые и впрямь заберут своего пацана от нашего Олега и отдадут к какому‑нибудь тренеру–недоумку, который будет ребёнка просто ломать, превращать из доброго и весёлого непоседы в затюканного, угрюмого и озлобленного зверька. А недоумки–родители будут ещё и довольны переменами, происходящими с сыном, дескать, собраннее стал, дисциплинированнее, понял наконец, что в жизни не радоваться надо, а напрягаться, бороться за место “под солнцем”, иначе останешься неудачником. Как прошлый твой тренер, у которого дети на головах ходят и совершенно его не боятся…

Мне было обидно за Олега и хотелось вмешаться. Я сдержался, конечно. Представил, как бы глупо это выглядело, если бы пацан, которому ещё и пятнадцати не исполнилось, начал настырно объяснять взрослым людям, что лучше для их детей. Я стоял, молча переживал за Олега и…