Страница 8 из 9
И еще об Отечественной: «У нас, – говорит, – история войны обросла враньем». Это кто же постарался? Кто эти лжецы? Шолохов в романе «Они сражались за родину» и в «Судьбе человека»? Алексей Толстой в «Рассказах Ивана Сударева» и в «Русском характере»? Тихонов в поэме «Киров с нами»? Фадеев в «Молодой гвардии»? Леонов в пьесах «Нашествие» и «Взятие Великошумска»? Эренбург в пламенной и почти ежедневной публицистике? Твардовский в «Василии Теркине»? Светлов хотя бы в стихотворении «Итальянец»? Вера Инбер в «Пулковском меридиане»? Антокольский в поэме «Сын»? Соболев в «Морской душе»? Корнейчук в пьесе «Фронт»? Симонов в повести «Дни и ночи», в двухтомнике военных дневников и в таких стихах, как эти:
Или Некрасов «В окопах Сталинграда»? Бондарев в «Горячем снеге» и в «Батальоны просят огня»? Сергей Смирнов в «Брестской крепости»? Константин Воробьев в «Убиты под Москвой» и «Это мы, Господи!», Гудзенко, Павел Шубин или Юрий Белаш в стихах? Вершигора в «Людях с чистой совестью»? Полевой в «Повести о настоящем человеке»? Или Ковпак в «От Путивля до Карпат»? Или Медведев в «Сильные духом»? Или врали Шостакович в Седьмой симфонии, Калатозов в фильме «Летят журавли», Чухрай в «Балладе о солдате»? Или врали художники Корин и Дейнеко, Пластов и Кривоногое? Ну назови хоть одно имечко! Надо же отвечать за свои слова. Некоторые из перечисленных имен и произведений Гранин упоминает в «Блокадной книге» с почтением и уважением. Так это же в советское время. А теперь – вранье!
Снова: «У нас до сих пор нет истории Великой Отечественной». И вот он один знает правду и откроет ее нам. И никто не остановит человека, который просто плохо собой владеет. Мало того, Валентина Матвиенко дает ему звание «почетного гражданина города». Это Ленинграда-то, города-Героя!.. На самом деле, помимо художественных произведений у нас великое множество документальных книг и о войне в целом, и об отдельных сражениях, и о действиях разных родов войск, и о полководцах. Тут и книга Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза», и воспоминания самых высокопоставленных военачальников – Жукова, Василевского, Рокоссовского, Конева, Баграмяна, адмирала Кузнецова, Штеменко, Голованова, – тут и воспоминания многих командующих армиями, командармов корпусов, дивизий, полков, партизанских отрядов, наконец, знаменитых героев войны, как Александр Покрышкин, и ее рядовых участников. Есть и 5-, и 6-томная «История Великой Отечественной войны», есть и 12-томная «История Второй мировой войны», есть несколько энциклопедий. Я уж не говорю о «Книгах памяти», о «Книге потерь», о многотомном издании «Русский архив» – «Великая Отечественная», где собраны и приказы наркома обороны, и документы Ставки, включая записи переговоров по прямому проводу, и приказы Верховного Главнокомандующего, и документы командования фронтов, флотов, армий.
Конечно, некоторые книги не без недостатков. Так, если тебе дорога истина, читай, сопоставляй, ищи.
Гранин и не знает об этих книгах, он их не читал. Они ему неинтересны. Ему важно навязать свой взгляд, свою точку зрения, как мы уже видели, часто невежественную и лживую.
Вот, говорит, книга В. Астафьева «Убиты и прокляты». Он сожалеет, что она «не всколыхнула общественность». Да ведь и не могла всколыхнуть, ибо этот ротный телефонист был военным невеждой и всегда лгал о войне, но в советское время с тремя плюсами, а в антисоветское – с пятью минусами. Кому это надо? Как верить писаниям о войне человека, который откровенно признается, что до войны работал он где-то в вагонном депо и получал 250 рублей в месяц, а потом попал в редакцию и стал получать 600 рублей. Где такие зарплаты были, ума не приложу! Но дело не в этом, а в бесстыдном признании: теперь, при 600 рублях, «что от меня ни требовали, я все писал. Пропади все пропадом! Я любую информацию напишу – мне за нее пять рублей дадут» (Известия. 12 августа 1988).
Как можно верить писаниям о войне человека, который не просто признается в своей продажности, а публично хвастается ею, если в другой раз он утверждает, что на фронте «все часто думают: скорее бы меня убили» (там же). Можно с солдатами, думающими так, победить врага? Можно было с такой армией гнать немцев от Сталинграда до Берлина и взять его? Вспомните хотя бы, что у Толстого думал и чувствовал Николай Ростов в минуту смертельной опасности: «Меня, которого все так любят, могут сейчас убить? Это невозможно! Немыслимо!». И т. п.
Так Астафьев откровенничал с критиком Валентином Курбатовым. И тот ни разу не удивился, не переспросил, не сказал писателю: «Виктор Петрович, полно вам наговаривать-то и на себя, и на всех фронтовиков!». Нет, критик молча выслушал этот вздор и бесстыдство, все записал и – на газетную полосу.
А критик Большакова А.Ю., почему-то не ставшая в нынешнюю пору академиком, нахваливает Астафьева «за смелость в изображении войны с самой неприглядной стороны». Разумеется, в любой войне, даже в Отечественной, могли быть весьма неприглядные факты и обстоятельства. Ведь на фронт брали не по Кодексу строителя коммунизма, а только по двум пунктам: возраст и здоровье. А у человека в руках оружие. И порой рядом нет никакого начальства. Зачем далеко ходить? Сам Астафьев со смаком рассказал в «Правде», что на фронте развлекался стрельбой по воробьям и «попадал в беднягу за сто шагов». Но однажды «в Польше из карабина врага убил… Котелок у него на спине под ранцем был. Цель заметная. Под него, под котелок, я и всадил точнехонько пулю». Чувствуете? Точнехонько… То есть немец-то, может, уже совсем немолодой, отступал, бежал, и молодой телефонист от нечего делать (воробьев поблизости не было) убил его не в бою, а в спину. И хвастается! Уж куда неприглядней. Я знаю еще только одного писателя, который так же увлеченно рассказывал, как его герой убивал в спину немцев – это Гранин в «Моем лейтенанте».
Большакова восхищается бесстрашием Астафьева при описании «штрафных лагерей, подлого казарменного быта»… Во-первых, никаких «штрафных лагерей» не существовало, а были штрафные роты и батальоны, в которые направляли сроком до трех месяцев или до ранения военнослужащих, совершивших военные или уголовные преступления. И были лагеря, в которых проверяли тех, кто побывал в плену. Как во всех армиях мира. Во-вторых, «подлый казарменный быт»? Я тоже сей быт знаю, изведал. Но ведь Астафьев так же злобно писал и о быте прекрасных писательских Домов творчества. Как ему верить!
Большакова в восторге от мужества, с которым Астафьев «разоблачает изощренный механизм подавления и унижения человека вплоть до полной нивелировки личности вплоть до физического уничтожения». Да какая же тут смелость была нужна в 1994-то году?
Большакова просто млеет от героизма, с которым Астафьев «вскрывает пороки тоталитарной системы». Да какое же мужество мадам, какой героизм, если новая власть сама этим занималась и хотела, чтобы в книгах и кино именно таким и было размалевано советское время. С самой неприглядной стороны – сплошным «штрафным лагерем» с подлым бытом, с изощренным унижением человека. Это не мужество, а лживость и холопство, измена и угодничество, чем ныне пробавляетесь и вы, мадам. И за это именно власть и церковь давали премии, ордена, издания. Взгляните на Гранина. Его власть наградила своим высшим орденом – Андрея Первозванного – и кучей других, и церковь тоже своим высшим орденом – Даниила Московского.
А ведь в Советское время Астафьев был достаточно скромным и разумным человеком, не претендовал на эпохальные открытия вроде всеобщей жажды смерти на фронте, признавал, что, как рядовому бойцу, ему на фронте со своей «кочки зрения» «не так уж много было видно» да еще и ссылался на свою «недоученность», провинциальность, признавал, что «правда о войне складывается из огромного потока книг, посвященных этой теме», и перечислял те и них, которые «могли бы служить «фундаментом» для будущего великого произведения о войне» (Правда. 25 ноября 1985). Но, как только власть переменилась, как только стал он получать свои «600 рублей в месяц», тотчас все, что говорил раньше, выплюнул, и вскоре явилось долгожданное «великое произведение» – «Убиты и прокляты». Верно сказал недавно о нем Юрий Бондарев: «примкнувший к пятой колонне» (Правда. 14 марта 2014).