Голод львят

— Входи! — сказал он.

Появилась Валерия, белокурая, тонкая, белокожая. На ней был хорошенький желтовато-коричневый костюмчик, отделанный черной тесьмой. Жан-Марку льстила ее элегантность. Но способен ли был Дидье оценить изысканность женского туалета? Он поздоровался с Валерией, сказал напоследок Жан-Марку: «Значит, сегодня вечером, точно, старик, да?» — и быстро ушел.

Валерия окинула взглядом комнату:

— Здесь прелестно! Ты легко ее нашел?

— Да, через одного приятеля.

— А сейчас живешь здесь один?

— Как видишь…

— Я совершенно ничего не вижу! Может, тут целый гарем, за этой ширмой!

— Нет, это душ!

Она со звонким смехом прошла, села на край диван-кровати и откинулась назад, опершись локтями на матрас. Втянув голову в плечи, выставив вперед грудь, Валерия в упор смотрела на Жан-Марка. Но он видел только свои стоптанные башмаки, валявшиеся на полу. Желтая кожа на них деформировалась, истончилась, поизносилась и почернела от чистки. Это старье, уже никуда не годное, с которым он никак не решался расстаться, неожиданно вызвало у него ужас.

— Ну как твое впечатление от Штатов?

Этот вопрос, который ему задавали раз сто, вывел его из себя. Повторяя одно и то же, чтобы объяснить свое восхищение, он в конце концов начал в нем сомневаться. Он чувствовал себя актером, которому надоела его лучшая роль.

— Потрясающе! — сказал он просто. — А ты, кажется, была в Шотландии?

— Да.

— Хорошо?

— Замечательно! Я целыми днями скакала на лошади.

— И все?

— Нет. Хочу еще сообщить тебе, что я уже больше не девственница.

Она произнесла это каким-то развязным тоном, задрав кверху нос, прищурившись и сверкая глазами.

— А! — сказал он. — Мои поздравления.

Он вовсе не удивился. Но эта новость, вместо того чтобы его обрадовать, поскольку избавляла от сложностей, скорее, расстроила. Как если бы Валерия лишила его всякого повода для уважения, как если бы теперь он уже не был свободен в своем выборе! Жан-Марк достал из шкафа бутылку виски, принесенную накануне из отцовского погреба, минеральную воду «перье», стаканы и расставил все на полу перед диваном. Одновременно быстрым движением задвинул башмаки с глаз долой. Но они натолкнулись на ножку дивана и остались стоять на виду.

— Ты не хочешь спросить, как это было? — поинтересовалась Валерия.

— Ну, знаешь, это всегда происходит более или менее одинаково…

— Невинности меня лишил друг моего отца.

Намеренное уточнение не вызвало никакой реакции у Жан-Марка. Он сел по-турецки прямо на коврик и налил виски.

— Потрясающий тип, — продолжала Валерия. — Старик! Сорок пять лет! Но красивый, спортивный, умный. Грек, который читал Верлена, представляешь, что за человек? Он, как и я, был в гостях у Донагов. Ночью пришел ко мне в комнату…

— И сейчас ты его любовница? — спросил Жан-Марк.

— Ты что! У него жена-прилипала, дети-пиявки… Я быстренько отступила!..

— У тебя после этого были другие?

Закинув назад голову, она сделала большой глоток виски.

— Нет.

— Ты сожалеешь?

— Я тебе это скажу чуть позже.

Она настойчиво его изучала. Он делал вид, что не понимает значения ее взгляда, чтобы дать себе время ощутить желание. Но чем больше повторял, что она красива и доступна, тем меньше волнения он испытывал.

— Иди ко мне, — сказала Валерия, поманив его пальчиком.

Он сел рядом с ней на диван. Она дотронулась до его руки. Но Жан-Марк вспомнил другую руку, прикоснувшуюся к нему, когда он держал руль автомобиля. Как он был взволнован тогда и как холоден сейчас! Чего ему не хватало? Кожи Кароль, духов Кароль, музыки ее слегка хрипловатого голоса? Он упорно гнал от себя воспоминания, которые буквально переполняли его, и изо всех сил старался увлечься молодым лицом, медленно к нему приближавшимся. Это лицо было для него неизвестной планетой. Бледной, необъятной, холодной. Их губы встретились. Жан-Марк продлил поцелуй, ощутив какую-то жалкую слабость у себя в паху. Кароль по-прежнему стояла у него перед глазами: ее обнаженный силуэт в полумраке, ее грудь, ее движения, когда она снимала белье. Он откинул назад голову. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Валерия протянула руку, развязала Жан-Марку галстук, распахнула воротник, расстегнула пуговицы на сорочке, погладила кожу у него на груди. Кароль делала это по-другому. Лучше! А эта маленькая ручка подростка с сухой ладонью, это лицо порочного ребенка, на котором жизнь еще ничего не отметила… Дура набитая! Даже не попросила мужчину задернуть шторы, создать интимную обстановку! Эта уж, наверное, не побоялась бы и при полном свете показаться голой, потому что была уверена в своих бедрах, груди, шее! Ей было нечего скрывать! А значит, и нечего дать! «Да нет, она потрясающая! Любой бы на моем месте…» Жан-Марк весь дрожал, но ничего не мог сделать и готов был расплакаться в тот момент, когда она, с полузакрытыми глазами, с легкой улыбкой на губах, кончиками пальцев гладила его грудь, словно нащупывающий дорогу слепой. Одним прыжком он вскочил, задернул двойные шторы и вернулся к ней. Может, в полумраке все пойдет лучше. Он раздел ее. Она позволяла ему это делать и помогала, шепча:

— Я люблю тебя, люблю…

Он положил ее, уже обнаженную, на диван. Луч света, проникавший через неплотно задернутые шторы, достаточно освещал девушку, чтобы вызвать желание. Наклонившись над ней, он смотрел на нее, вдыхал ее запах. У нее были длинные ноги, плоский живот, маленькие и круглые груди с твердыми сосками, торчащими, как наперстки. И все это, молодое, упругое, ничем не благоухало. Жан-Марк ласкал ее. Она слегка постанывала. А он никак не решался. Он разделся, не переставая смотреть на нее. Белокожая! Блондинка!

— Что-то не так, Жан-Марк? — прошептала она.

Говоря это, она слегка привстала, держа на груди руки с раздвинутыми пальцами, словно морские звезды. Эту позу Кароль часто принимала в постели. Она стеснялась своей груди, которую считала уже немолодой. Это было от избытка кокетства. Временами Валерия была похожа на Кароль. Кароль, перекрасившуюся в блондинку. Смешно! Нелепо! Он бросился на нее, опрокинул, овладел ею — быстро, плохо, грубо и потом отстранился, чувствуя отвращение. Валерия обнимала его, обвивая руки вокруг его шеи и тесно прижимаясь к его бедрам. Несомненно, она была разочарована, но для нее, как и для него, честь была спасена, — сейчас уже можно было изобразить нежность.

— Ты знаешь, так хорошо, — сказала она. — Ты сильный!.. Ты замечательный!..

Он молчал, вдыхая ноздрями воздух. От ее тела, которое только что ничем не благоухало, исходил отчетливый аромат — нежный, сладкий и одновременно терпкий запах напоминал бензойную смолу, нет — ладан…

Кран в раковине капал, издавая легкий хрустальный звук. «Кароль, прости!» Если бы только она была мертва! Не видеть ее больше никогда! А сегодня обед с Дюурионами, Шалузами…

— Ты знаешь, — сказала Валерия, — тот тип в Шотландии, друг моего отца, часами держал меня голую на коленях. Это была какая-то свинья. Я в конце концов ему все сказала. Он ушел в бешенстве. А вот ты мне нравишься… Ты будешь мне верен?.. Лично я тебе ничего не обещаю! Если ты не будешь со мной очень милым…

Она засмеялась, прильнула к нему, приложилась губами к его губам. Потом они закурили. В семь часов Жан-Марк выпроводил ее. Она удалилась сияющая. Для нее это была победа! Вот идиотка! Он открыл окно и вдохнул полными легкими. Наконец-то воздух, холодный, здоровый, свежий, в котором не пахло женщиной! Ему нужно было подготовиться к ужину. Мысленно он уже выбрал галстук — темно-синий в тонкую зеленую полоску.

Это был настоящий театр: все персонажи играли роли, начиная с Кароль и Филиппа, разыгрывавших счастливую семейную пару, и кончая Даниэлем, поглощавшим обед с чисто английской изысканностью, пока преобразившаяся в преданную служанку Мерседес, внимательная и добрая, уходила и приходила, кружила вокруг стола, сверкающего серебром и хрусталем. Даже у Франсуазы лицо было каким-то необычным. Жан-Марк заметил, что она выглядела радостной, загадочной и напряженной. Она была лучше причесана, чем накануне. Он улыбнулся ей через жардиньерку из китайского бело-голубого фарфора и поднял свой бокал. Что за идея возникла у Кароль — пригласить Шалузов и Дюурионов после того, как она поссорилась с ними во время круиза! Светское примирение? Впрочем, Поль Дюурион — крупный клиент конторы Эглетьера!