Страница 63 из 64
Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.
– Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.
– Монастырь? – иронически подхватила Флёр. – О нет! Моя мать католичка, и всё-таки – нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение – семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.
Динни улыбнулась:
– Мне остаётся лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?
За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счёт за четырёх игроков, заложивших русскую пульку, он подошёл и встал рядом с ней.
– В доме ликование, – бросила она, приписывая Флёр девять очков. Как фермеры?
– Самонадеянны.
– Неужели?
– Это ещё больше осложняет дело.
– Такая уж у них манера держаться.
– Чем вы занимались сегодня, Динни?
– Собирала цветы, гуляла с Флёр, играла с Катом, возилась со свиньями… Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнёру то, что хочешь получить от него.
– Русская пулька! – задумчиво протянул Дорнфорд. – Странно слышать такое название от людей, ещё отравленных религией.
– Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.
– А вы со мной поедете?
– О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.
Он посмотрел на неё таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал её после долгого отсутствия:
– Значит, в четверть десятого на моей машине…
На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:
– Опустить верх?
– Пожалуйста.
– Динни, это прямо как сон!
– Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же лёгкими, как ход у вашей машины.
– Вы часто их видите?
– Да.
– Приятные или дурные?
– Обыкновенные – всего понемногу.
– А бывают повторяющиеся?
– Один. Река, которую я не могу переплыть.
– А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?
– Не знаю.
Они помолчали, затем он сказал:
– Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?
– Я просто ничего в них не понимаю.
– А ведь вы несовременны, Динни.
– Да. У меня всё получается хуже, чем у других.
– Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.
– Вы имеете в виду моё умение подбирать букеты?
– И понимать шутку, и быть такой милой…
Динни, убеждённая, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:
– В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?
– В Ориеле.
И разговор опять иссяк.
Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно ещё лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием,
– Боюсь, – неожиданно признался Дорнфорд, – что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удаётся побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмём лодку.
– Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.
Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.
– Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, – усмехнулась Динни. – Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?
– Конечно. Но иногда так даже лучше.
– Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чём угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.
Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затенённой деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето – его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зелёную душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.
Когда они вернулись в поместье, Динни почувствовала, что ей не часто выпадали на долю такие же молчаливые и отрадные утра, как это. Но она видела по глазам Дорнфорда, что между его словами: "Благодарю, Динни, я замечательно провёл время", – и его подлинными переживаниями – огромная дистанция. Его умение держать себя в узде казалось ей прямотаки сверхъестественным. И, как всегда бывает с женщинами, сочувствие скоро сменилось у неё раздражением. Всё, что угодно, – только не эта вечная принуждённость, идеальная почтительность, терпение и бесконечное ожидание! Если все утро она провела с ним вместе, то всю вторую половину дня старалась избегать его. Глаза Дорнфорда, смотревшие на неё с грустью и некоторой укоризной, только усиливали раздражение Динни, и она изо всех сил притворялась, что ничего не замечает. "Экая вредная!" – сказала бы её старая няня шотландка.
Пожелав ему спокойной ночи у лестницы, она с искренней радостью заметила, какое растерянное у него лицо, и с не меньшей искренностью обозвала себя скотиной. Она ушла к себе в странном смятении, злясь на себя, на него, на весь мир.
– А, чёрт! – пробормотала она, нащупывая выключатель.
Тихий смех заставил её вздрогнуть. Клер в пижаме курила, забравшись с ногами на подоконник.
– Не зажигай, Динни. Иди сюда и посиди со мной. Давай подымим в окно.
Три настежь распахнутые рамы смотрели в ночь, простёртую под синим ворсом неба, на котором трепетали звезды. Динни выглянула в окно и спросила:
– Где ты пропадала с самого завтрака? Я даже не заметила, как ты вернулась.
– Хочешь сигаретку? Ты что-то нервничаешь.
Динни выдохнула клуб дыма.
– Да. Я сама себе противна.
– То же было и со мной, – тихо отозвалась Клер, – но теперь стало легче.
– Что ты для этого сделала?
Клер снова рассмеялась, и смех прозвучал так, что Динни немедленно задала вопрос:
– Ездила к Тони Круму?
Клер откинула голову, обнажив белую шею:
– Да, дорогая, я побывала у него вместе с нашим фордом. Мы подтвердили правоту закона, Динни. Тони больше не похож на обиженного сиротку.
– О! – сказала Динни и снова повторила: – О!
Голос у сестры был такой тёплый, томный, довольный, что щеки девушки вспыхнули и дыхание участилось.
– Да, как любовник он лучше, чем как друг. До чего же всеведущ закон, – он знал, чем мы должны стать. А в коттедже у Тони после ремонта очень мило. Только надо переделать камин на втором этаже.
– Значит, вы теперь поженитесь?
– Как можно, дорогая! Нет, сперва поживём в грехе. Потом посмотрим, а пока что приятно проведём время и все хорошенько обдумаем. Тони будет приезжать в город в середине, а я к нему – в конце недели. Словом, все как по закону.
Динни рассмеялась. Клер внезапно выпрямилась и обхватила руками колени:
– Я давно уже не была так счастлива. Нехорошо мучить людей. Женщина должна быть любимой, – она в этом нуждается. Да и мужчина тоже.
Динни высунулась в окно, и ночь постепенно охладила ей щеки. Прекрасная, глубокая, тёмная ночь! Она задумчиво простёрлась над землёй, смягчая все контуры. Из звенящей тишины донеслось далёкое жужжание, стало властным гулом бегущего мимо автомобиля. Дини увидела, как фары его на мгновение сверкнули за деревьями и снова исчезли во мраке. Жужжание начало замирать, и вскоре опять наступила тишина. Пролетел мотылёк; с кровли, кувыркаясь в неподвижном воздухе, плавно спустилось белое голубиное пёрышко. Клер обвила рукой талию сестры: