Страница 3 из 193
Максим улыбнулся и посмотрел в окно – поезд как раз выбрался на поверхность и проезжал по мосту через Сену. И вот она – башня! А вот станция «Бир-Хакем», но с нее башню смотреть не хочется – неудобный ракурс, как будто из-за угла подглядываешь. Иное дело – с «Трокадеро», с холма Шайо, – вот тут вид так вид, отец именно туда приводил Макса. Отец… Как-то он быстро сдал, слишком уж быстро. Хотя, с другой стороны, пятьдесят семь лет, Максим ведь у него поздний ребенок. А маме тогда было всего двадцать! Совсем молодая девчонка, в два раза моложе отца.
Отец был археологом, они на раскопках и встретились, кажется, где-то на юге… Или нет, под Новгородом. Мать увлекалась Древним Египтом, и сколько книг от нее осталось! На разных языках, не только на русском. Осталось…
Эх, мама, мама… Как говорил отец – и дернул же черт! Даже могилы и той не осталось. Раз в год, восьмого мая, – именно тогда погибла мама – Максим с отцом обязательно ездили на Вуоксу, к тому самому порогу. Сложили из камней памятник, даже эмалевую фотографию прикрутили – пересняли с той, что была: «Тимофеева Яна Тавовна».
А фотография-то оказалась веселой – других просто не было, и мама – красивая молодая девчонка! – улыбалась так задорно, весело, словно бы говорила: «Ничего! Прорвемся!» Прорвемся – это было ее любимой слово. Макс, правда, этого не помнил – слишком уж мал был.
Со стороны матери родственников не имелось, она была детдомовская и, по словам отца, о детстве своем вспоминать не любила. Отец тоже жил одиноко – все родственники погибли в блокаду, отец скончался от ран, а мать, Максимова бабушка, умерла еще в семидесятом. Такие вот дела.
Ага!
Максим посмотрел в окно – где хоть едем-то? «Распай». Уже на следующей выходить. Отыскать площадь, улицу… Ну, карта есть, да и спросить можно.
А все ж интересно – что ж это был за круглолицый нахал?!
Глава 2
Denfert Rochereau
Госпиталь Сен-Венсан де Поль
Если тело твое христиане,
Сострадая, земле предадут,
Это будет в полночном тумане,
Там, где сорные травы растут.
Станция называлась «Данфер Рошро», так же именовались и площадь с лежащим на постаменте львом, и улица – авеню, – отходившая от площади сразу за бульваром Распай. Росшие вдоль авеню тополя и липы давали приятную тень, а прорывающиеся сквозь их густую листву солнечные лучики приобретали зеленовато-желтый оттенок, падая на мостовую этаким вполне осязаемым дождиком. Солнечным дождиком.
Госпиталь Сен-Венсан Максим отыскал не сразу. Задумался, пока шел, вспомнил и тренера, и ребят, и недавний бой в одном из нормандских коллежей. Ах, какой славный бой был!
Соперник оказался сильным, технически грамотным. Поначалу нападал редко, больше выжидал, и Максим попытался сломать его стремительной атакой: сделав пару ложных выпадов, ударил крюком. И тут же получил апперкот слева. А потом – еще удар и еще… Целую серию!
Глаза юноши затуманились, он даже не понял: что произошло, как оказался на полу?
– Нок! Раз, два, три… – рефери начал счет.
А перед глазами Макса вдруг взорвалось пламя! Бурное, до потолка… точнее, до самых сводов огромной пещеры какого-то ужасного тайного храма с закопченными статуями богов и главным идолом – медным, ухмыляющимся, гнусным! Перед ним, перед его широко, по-хозяйски расставленными ногами располагалась огромная медная чаша с низкими краями. В чаше жарко горел хворост… пожирая его, Макса! Он тоже был здесь, в чаше, прикованный к ее краям цепями!
Боже, как больно! И как страшно!
Нет! Не-е-ет!!!
– …восемь, девять…
Широко распахнув глаза, Максим прыжком поднялся на ноги…
И выиграл-таки этот бой, выиграл, хотя никто – ни ребята, ни даже тренер – в победу уже не верили.
Выиграл… Подтвердил свое звание – кандидат в мастера спорта. Благодаря вот этому жуткому пламени, жадно пожиравшему его тело и душу. Пламени, которое Макс видел иногда в собственных кошмарных снах.
Н-е-е-ет!!!
Юноша вздрогнул, остановился, сверился с картой. Ого! Оказывается, он уже почти до самого Монпарнаса дошагал. Что тут за памятник? Мужик с саблей… Куда ж дальше идти? Любопытства ради Максим подошел к памятнику поближе, прочел надпись: «Маршал Ней». Постоял, подумал, вернулся на несколько десятков шагов обратно и оказался перед мрачноватым зданием с фасадом псевдоклассического стиля – с пилястрами, фронтоном и круглой сине-голубой розеткой с лепным изображением мальчика и каких-то то ли ангелов, то ли зверей. «Госпиталь Сен-Венсан» – было написано на черной мраморной табличке.
Вокруг госпиталя тянулась глухая каменная ограда, переходящая в чугунную решетку с заостренными прутьями, высотой метра полтора-два. Тут же, чуть дальше, имелись и ворота, и проходная – сложенная из угрюмого камня будка, куда и вошел Максим.
– Здравствуйте, месье. Вы к кому?
– Добрый день. Я хотел бы видеть месье Озири, если это возможно, конечно. Говорят, он у вас.
– Месье Озири? – Служитель, как показалось Максиму, удивленно захлопал глазам. – Ах да, да, конечно. Вы ему родственник?
– Нет. Он знакомый моего отца. Отец просил ему кое-что передать.
– Увы, вряд ли это возможно, месье. – Изобразив на худом лице скорбь, служитель развел руками.
– Почему же? – на этот раз удивился Макс. – У вас что, тюремное заведение?
– Видите ли, месье… Не знаю даже, как и сказать. В общем, месье Озири не может ничего у вас принять, поскольку он… поскольку он с час назад умер… вот так получается!
– Умер? – Юноша почесал затылок. – Как так – умер?
– Да вот только что, как раз перед вашим приходом.
– Вот незадача… – Максим покачал головой и задумался. – Что ж мне теперь делать-то? Кому передать? А родственники у него остались? Может, они возьмут?
Служитель обрадованно кивнул:
– Подождите немного, месье. Я сейчас наведу справки.
Он наклонился к телефону, расположенному здесь же, на проходной, черному эбонитовому аппарату в старинном стиле, куда-то позвонил, спросил, выслушал и, положив трубку, с горестной миной взглянул на посетителя:
– Боюсь, месье, ничем не могу вам помочь. Господин Пьер Озири одинок. У него нет родственников. По крайней мере в карточке никто не записан и никто его не навещал за все время болезни.
– Нет родственников? А друзья?
– Я же вам говорю, месье, никто не навещал. Неужели друзья бы не пришли, если б они были? Да и что говорить, этот господин Озири ведь не парижанин, приезжий… был. Пусть земля ему будет пухом. Аминь.
– Аминь, – вежливо отозвался Максим и, поблагодарив служителя за труды, в задумчивости вышел на улицу.
Так и шел, не торопясь и соображая, что дальше делать. Дойдя до небольшого садика, уселся на лавочку у фонтана, любуясь изящными статуями. Рядом пробежала пара девчонок в спортивных трусах и майках. Потом еще пара моложавых мужчин, потом – целая стайка женщин. Спортсмены… Хотя нет, скорее – просто любители. День сегодня хороший – вот и бегают. Ну да, во-он там, совсем рядом, – Люксембургский сад, уж там-то этих бегающих полным-полно.
– Извините, месье, можно я присяду рядом?
– Да-да, пожалуйста. – Максим обернулся… и обомлел, увидев перед собой круглолицего!
Того самого!
Смуглый, с черными маслянистыми глазами и хищным крючковатым носом! Только одет сейчас по-другому: не в бесформенное рубище, как тогда, на Дефансе, а в дорогой красивый костюм – светло-серый, полосатый, с искрой. И туфли – коричневые, явно из натуральной кожи, тоже, видать, стоили немаленьких денег.
– Меня зовут Якба. Мишель Якба, – улыбнувшись, представился незнакомец. – Я друг несчастного Пьера. Вы ведь уже знаете, что с ним случилось… Да-а, бедный, бедный Пьер.
– Друг? Но ведь привратник сказал, что…
– Что у умершего не было друзей? – Господин Якба грустно улыбнулся. – Увы, мы долгое время были в ссоре с беднягой Пьером. Почти не виделись, и вот только сегодня я собрался наконец его навестить. Увы, увы… слишком поздно!