Избранное

Формальное образование Хоакина ограничивается средней школой. Писать начал в 1937 году, первые произведения привлекли внимание читателей, но все же не выдвинули его в ряды ведущих писателей. Во время войны он выступал как поэт, эссеист, рассказчик и переводчик на английский язык произведений национального героя Филиппин Хосе Рисаля, писавшего на испанском языке. После войны доминиканский орден предоставил ему стипендию в колледже св. Альберта в Гонконге, где он учился два года — отсюда «католический реквизит» многих его произведений. Но скоро он понял, что карьера священника его не привлекает, и променял сутану на перо.

Вернувшись в Манилу, Хоакин начал сотрудничать во многих периодических изданиях страны и в конце концов прочно обосновался в журнале «Филиппинз фри пресс». Почти каждую неделю на страницах журнала появлялись его статьи, по мнению многих самые передовые и самые глубокие по анализу. Статьи были подписаны псевдонимом Кихано де Манила, представляющим анаграмму его фамилии (Кихано — Хоакин) и в то же время полным глубокого смысла, особенно для испаноязычного мира: Алонсо Кихано Добрый — одно из имен Дон Кихота.

В 1952 году он издал свои рассказы и стихотворения отдельным сборником под названием «Проза и поэзия», включив туда и пьесу «Портрет художника-филиппинца». Критика сразу же оценила эту книгу как самое значительное явление в англоязычной литературе Филиппин за пятьдесят лет. Хоакин становится ведущим писателем и продолжает много работать, публикуя новые рассказы, эссе, пьесы, но основное внимание уделяя журналистике. За ним закрепляется слава первого писателя Филиппин. Он становится лауреатом практически всех существующих в стране литературных премий, а в 1976 году ему присваивают высшее для филиппинских деятелей культуры звание — народного художника. Его широко издают за рубежом, прежде всего в англоязычных странах. Филиппины и филиппинцы многого ждут от находящегося в расцвете творческих сил Никомедеса Маркеса Хоакина.

И. Подберезский

ЖЕНЩИНА, ПОТЕРЯВШАЯ СЕБЯ

РОМАН

NICK JOAQUIN

The Woman who had two Navels Manila, 1961

Перевод И. Подберезского © Перевод на русский язык «Прогресс», 1979

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПАКО

Когда она сказала, что у нее два пупка, он сразу поверил — так она была серьезна и такое отчаяние звучало в ее голосе, а кроме того, какой смысл возводить на себя подобную напраслину, спрашивал он себя, пока она допытывалась, не может ли он помочь ей, не может ли он придумать «что-нибудь хирургическое», какую-нибудь операцию.

— Но я всего лишь ветеринар и занимаюсь лошадьми, — сказал он извиняющимся тоном, на что она ответила: что ж, если он умеет лечить лошадей… и опять настойчиво повторила, что это крайне необходимо, что вся ее жизнь зависит от этого…

Он спросил, сколько ей лет, и отметил, что, отвечая на этот вопрос, она впервые с тех пор, как вошла в кабинет, старалась не смотреть на него, и он специально надел очки, чтобы разглядеть ее получше: его интересовало, не сбросит ли она несколько лет, но она уверенно заявила, что ей тридцать, а на ее лицо, вполне соответствовавшее стандартным представлениям о красоте, налагали отпечаток лишь переживания последних часов, но никак не лет.

— А разве возраст имеет какое-нибудь значение? — испуганно спросила она.

— Вы замужем?.. — продолжал он, не ответив на ее вопрос.

Она кивнула и сняла перчатку с левой руки — кольцо на безымянном пальце почти сливалось с золотистой кожей.

— …И дети есть?

— Нет. — В ее голосе снова зазвучала настороженность. — Но я недавно замужем, — быстро сказала она и добавила с вызовом. — Собственно говоря, я вышла замуж сегодня утром.

Он смутился, и смущение отразилось на его лице, но она, не обратив на это внимания, принялась рассказывать о своей жизни.

— Когда я была маленькой, я думала, что у всех людей два пупка… Ну, конечно, вы улыбаетесь, вам ни разу в жизни не приходилось попадать в положение, когда надо что-то таить от других. Вы, несомненно, были послушным мальчиком — ведь верно, доктор? — и вас любили, оберегали… Это сразу видно. Вы всегда жили в мире, в котором у людей столько пупков, сколько положено. Я тоже жила в этом мире, но очень недолго, только в раннем детстве, и уже в пять лет стала Евой, вкусившей плод от древа познания. Вот тогда-то я все и выяснила.

Однажды жарким днем я гуляла по нашему саду со своей куклой и мы подошли к пруду, где плавали золотые рыбки. Я решила, что Минни — так звали мою куклу — хочет искупаться. Мы сели возле пруда, и тут я обнаружила, что у Минни всего один пупок. Мне стало так жаль ее, что я расплакалась. Я принялась качать маленькое голое тельце, всячески утешала Минни и пообещала никогда не выбрасывать ее, что я обычно делала с другими куклами. Но затем я задумалась. Вокруг темнело, надвигался дождь. Кого, собственно, мне жаль: ее или себя? Может быть, это как раз у меня не все в порядке? Я тихо сидела у пруда, по щекам текли слезы и капли дождя. Я тщательно обследовала Минни и обнаружила, что у нее еще кое-чего не хватает; поначалу это немного утешило меня, но я уже стала недоверчивой и сомневалась во всем. Никто не должен был знать, какие подозрения зародились у меня в голове. Бедняжку Минни пришлось принести в жертву — я никак не могла надеть на нее снятое платье. Не обращая внимания на грозу, я быстро отыскала бечевку и камень, привязала к нему Минни, поцеловала ее в последний раз и бросила в пруд. Потом я бросила туда же и свой браслет. Промокшая до нитки, я прибежала домой и сказала взрослым, что на меня напал грабитель и отобрал браслет и куклу. Конечно, они не поверили мне: у нас в доме всегда полно вооруженной охраны — отодвинь кресло, и за ним — детектив, — но притворились, что верят. Со мной ничего не случилось, не считая того, что в ту же ночь мне приснилось, будто Минни пожирают золотые рыбки, а я рядом, в пруду, смотрю на все это и мне нисколечко не жаль. Вот тогда-то я и стала Евой, вкусившей запретный плод. Я тщательно следила за тем, чтобы никто не увидел мою наготу, особенно когда играла с другими детьми. Скоро я точно установила, сколько у них пупков, они же так ничего обо мне и не узнали.

— А ваша семья?

Она единственный ребенок, сообщила она.

— Мама, конечно, знает. Насчет отца сказать не могу. Когда мама или служанки мыли меня, они напускали на себя такой безразличный вид, что мне часто хотелось рассмеяться и ткнуть себе пальцем в живот. Я знала, что они знают, что я знаю, но мы все вместе притворялись, будто никто не знает ничего. Эта ситуация была мне только на руку — я делала что хотела, и меня никогда не наказывали. Ведь если у вас ребенок урод, то, вполне возможно, вы сами не без изъяна. Теперь вы понимаете, какое у меня было детство? Если только оно вообще было.

А когда я подросла… Вы, наверное, знаете, что для девушки даже пустяковый прыщик может быть источником величайших терзаний, так что постарайтесь понять, через что мне пришлось пройти. Потом, правда, я успокоилась: какой смысл лить слезы, если все равно ничего не изменишь? Только однажды я очень перепугалась — в моду вошли платья с вырезом на животе. Вы только вообразите — голый живот, с которого поглядывает пара этаких свиных глазок… Но я сказалась больной и не выезжала до тех пор, пока мода не прошла. Несколько раз я влюблялась, несколько раз мне делали предложение, но я неизменно отвечала отказом. Мне было страшно даже подумать, что произойдет, когда муж увидит мое уродство… Ведь кто угодно придет от такого в ужас — а я бы этого не вынесла. Ну и потом, муж всегда мог сказать, что я его обманула. Так я все откладывала и откладывала свое замужество, пока мне не стукнуло тридцать, и тут я впала в отчаяние.

Я представляла себе, как постепенно старею и мне приходится накладывать на лицо все больше косметики, я уже видела себя пожилой и одинокой светской дамой, занятой кипучей деятельностью в клубах и различных благотворительных учреждениях и время от времени заводящей короткие интрижки со все более молодыми людьми, которые тайком сопровождают ее в заграничных поездках с «деловыми и развлекательными целями». Уф! Может быть, такая вольная жизнь и не плоха, только не всем она по вкусу. И тогда я окрутила самого подходящего, на мой взгляд, молодого человека и вышла за него замуж. Сегодня утром.