Избранное

Хозяин пропавшей овцы воспользовался приходом милиционера, чтобы заявить о своей пропаже, потому что власти обязаны быть в курсе, знать обо всем, что убежит или пропадет; хозяин улетевшего пчелиного роя тоже воспользовался приходом Ивана Мравова, чтобы объяснить ему, как бескорыстна и трудолюбива пчела, как она работает на максимуме, собирает мед без всяких понуканий, но зато когда приходит срок роиться, то удирает вместе с маткой, и тогда какой-нибудь бесчестный человек может поймать рой и присвоить твоих пчел, а власть на то и власть, чтобы схватить за руку того бесчестного, который хватает чужих пчел, и отправить его куда следует, да еще и штраф с него взять, чтоб в другой раз помнил. Пастухи, которые принесли отрезанные свиные хвосты, чтобы обследовать их в ветеринарной лечебнице, спросили, можно ли пригнать стадо в Кобылью засеку, ведь они второй уж день таскают в мешке эти свиные хвосты, которые уже «того-этого», а когда будет ветеринар — неизвестно… Потом, рассказывал Амин Филиппов, Иван Мравов с Матеем отошли в сторонку, потолковав ли о чем-то с монахом, умылись у чешмы, покурили и ушли, а мы остались вести с учителем Славейко переговоры насчет нашего дела.

Что же произошло после того, как фальшивые монеты были конфискованы, и почему Матей с Иваном Мравовым отправились в монастырь?

Напомню читателю о тех двух безусых-безбородых и о третьем, с реденькими усиками и с фибровым чемоданом, из-за сломанных замков для верности перевязанным бечевкой, которые утром сошли на станции Разбойна, а также о том, что они показались Ивану Мравову личностями подозрительными. Глядя на них, он вспомнил о набившихся в монастырь сборщиках лекарственных трав, черепах, грибов и прочего и решил в течение дня наведаться туда, проверить на месте, с какой целью собрался там весь этот народ. Чертов лог, через который он проехал, отодвинул подозрительный сброд в монастыре на задний план, голова была целиком занята попытками восстановить, объяснить события того трагического дня села Разбойна — дня, когда был убит Илия Макавеев, — найти ниточку, за которую можно было бы ухватиться, и, так и не найдя ниточки, Иван покатил дальше вниз по склону.

Выстрел, раздавшийся возле противоящурного кордона, оттеснил все иные мысли, а о том, что было дальше, читатель уже знает.

По дороге в монастырь Иван Мравов с Матеем отвинтили вентиль, камера спустила, и таким образом сержант и Чубатый Матей с тонкими цыганскими усиками и проницательным взглядом имели повод войти во двор святой обители, чтобы заклеить камеру, оглядеть собравшийся в монастыре подозрительный сброд и повидать монаха. Тут пора упомянуть о том, что монах тоже вызывал у Ивана Мравова подозрение. Хотя молодой служитель божий дни напролет сидел за швейной машинкой, готовился к отъезду в церковное представительство в Торонто, Стамбул или на Афон, хотя он трудился, как апостол Павел, шил одежду своим собратьям из других монастырей, Иван Мравов подозревал, что того больше занимают иконописные богатства монастыря, заброшенных часовен и старинных церквушек не только на его участке, но и на участке Мемлекетова и что, ознакомившись с иконами, деревянной резьбой и прочим, эта швея божья попытается кое-что из этих древностей прибрать к рукам. Перекупщиков найти можно было, сержант знал это из секретных циркуляров. Со своей стороны молодая швея божья тоже подозревала, что молодой милиционер хоть издали, но следит за тем, не посягнет ли она на предметы старинного искусства.

Итак, приятели явились в монастырь под предлогом, что у велосипеда проколота камера, считая, что этим они рассеют любые сомнения насчет того, что они завернули сюда не случайно. Поэтому-то Матей сразу положил велосипед на землю и снял камеру. Он не успел еще закончить свой обманный маневр — вроде бы он зачищает резину шкуркой, смазывает клеем, дует на клей, чтоб скорей подсох, и т. д. и т. п., — когда Иван Мравов, подсев на веранде к учителю Славейко, к Амину Филиппову и прочим сомнительным личностям, за несколько минут понял, что никакие они не сомнительные. Потому-то он и сказал Матею, что у них и в том, и в другом смысле прокол.

Выяснилось, что разношерстный подозрительный сброд, слегка заросший щетиной, за исключением тех безусых-безбородых, которые рано утром сошли на станции с поезда (они тоже уже были в монастыре), занимается сбором черепах, собирает и сушит лекарственные травы и грибы между прочим, без особого рвения, чтобы не сказать без всякого рвения. Почему? Да потому, что все это были кладоискатели, привлеченные в здешние края отзвуками одной молвы, из-за чего они явились сюда со всех концов света и в два дня оккупировали монастырек. Кто в одиночку, кто вдвоем, кто группами, поездом, автобусом или пешком добирались они в эту тесную котловину, дорогой и впрямь собирая медовку, черепах и грибы. В глазах у всех застыла ребячья мечтательность, наивность, таинственный огонь, ожидание, что вот-вот произойдет чудо или разразится землетрясение и что, если реющие в воздухе пушинки одуванчика коснутся сейчас дощатого помоста с клепалом, помост рухнет, будто опрокинутый ураганом; именно так восприняли они и тот грохот, который раздался, когда пасечник выронил дохлую сороку и один из кладоискателей закружился, как дервиш, вокруг своей оси.

Точно отец семейства в кругу детей, возвышался надо всеми Амин Филиппов, в нем было, может быть, два метра росту, из слишком коротких штанов высовывались голые щиколотки, рукава рубахи тоже были коротки, и до того он был худой, что, казалось, малейшее усилие, и он выскользнет изо всего, что на нем надето. Похоже, они с учителем Славейко видались и прежде, потому что беседовали они, как старые знакомые. Иван Мравов видел Амина Филиппова впервые. В мире кладоискателей Амин Филиппов был человеком известным, он чуть ли не по всей Болгарии знал места, где зарыты клады, все считали, где Амин Филиппов появится, там обязательно найдут клад, если только на месте клада не окажется медведь, черт с обгоревшими штанинами или борзая собака — стоит ей помочиться на клад, как он уйдет в землю еще на девять метров глубже. Амин Филиппов вел переписку с другими известными кладоискателями, обменивался с ними информацией по поводу мест, где зарыты клады, по каким приметам надо эти клады искать, не обнаружилась ли где новая карта или тетрадка, какая им нынче цена, какие условные знаки там указаны, как их разгадать и прочее.

Учитель Славейко, историк и археолог-любитель, тощий, седовласый, мягким голосом отвечал на расспросы Амина Филиппова — тайные знаки, мол, возможно, и имеются, но точного их смысла мы не знаем, и даже, когда в тетрадках подробно описывают местность, где зарыт клад, нет полной уверенности, что это не приманка, нарочно подброшенная нам для того, чтобы отвести от истинного места. Слушатели смотрели на него разинув рот, до крайности распаленные, готовые хоть сейчас вскочить и, похватав кирки и лопаты, зарыться в землю не хуже землеройных машин. Из всех слов, сказанных учителем, они запомнили только, что клады в земле есть и что тайные знаки существуют. Сам учитель Славейко в несколько приемов раскапывал римские развалины на холме Илинец и надеялся откопать захоронение с древними украшениями. Он рассказывал и о том, как по картам и после изучения многих материалов была обнаружена Троя и как подтвердились предположения археологов, которые, приступив к работе, тут же наткнулись на золотую маску Агамемнона.

При описании золотой маски кладоискатели оживились, задвигались, а человек с реденькими усиками, который утром сошел с поезда, подтащил ближе свой перевязанный бечевкой чемодан и пристроился на нем. От тяжести бока чемодана осели, но его владелец был так захвачен рассказом учителя, что этого не заметил. В свою очередь Амин Филиппов сказал, что искать надо не только в земле, в курганах, у родников, под вековыми деревьями, но и в пещерах, в расщелинах между камнями, возле молельных камней и, бывает, в таких местах, где и вообще не ждешь. В старинных тетрадках и картах все это описано, но трудно эти тайные знаки прочесть, будь они неладны! А что в земле полным-полно всяческих сокровищ, тут и сомневаться нечего.