Страница 3 из 132
В своей литературной теории, в теории романа Мориак придерживался принципа правды как принципа основополагающего. В специальной работе «Роман» (1928) условием правдивости Мориак счел согласование «французского порядка и русской сложности». Не забывая об опыте французского реализма, о примере Бальзака и других классиков XIX века, Мориак особенно настаивал на необходимости модернизации романа по тем образцам, которые сумели показать сложность человеческой души. К этим образцам Мориак относил в первую очередь Достоевского («Достоевский на всех нас, или почти на всех, глубоко повлиял»), Марселя Пруста. Мориак все же считал пример Бальзака устаревшим, потому что изображение «групп» предполагал заменить изображением отдельных индивидуумов. «Целым миром» Мориак считал мир человеческой души и звал погрузиться в ее тайники, «оставляя героям нелогичность, неопределенность, сложность». Вкус к нелогичности и тайникам души появился у Мориака вследствие прямого влияния Марселя Пруста. Пруст сопровождал Мориака всю его жизнь. «Мое восхищение остается столь же живым», — писал он через 30 лет после встреч с Прустом, после возникшей к началу 20–х годов и вскоре прерванной смертью Пруста дружбы.
Однако, восхищаясь Прустом, Мориак позволял себе сомневаться в методе Пруста. Сомнения питались тем, что в «Поисках утраченного времени» «лица персонажей стираются», а главное, тем, что метод Пруста влечет за собой, как казалось Мориаку, распад человеческой личности, разложение и утрату нравственной перспективы. Мир Пруста тоже мир «без бога», и это пугало Мориака.
Когда мы говорим «писатель–католик», мы ожидаем в произведениях встречи со святыми, однако, читая Мориака, мы оказываемся в мире если не дьяволов, то грешников. Мориак постоянно повторял мысль, особенно для него дорогую: ангел не стоит внимания, внимания стоит только грешник. Не иконы надо любить, говорил Мориак, не легендарных героев, на крестах распятых, а человека, обычного человека, обычная жизнь которого и есть тяжкий крест. «Не грехи отдаляют нас от бога, наоборот, с их помощью, по их вине и благодаря им мы с ним объединяемся». К богу ведет правда, повторял Мориак, правда же горька, правда «на уровне человека» есть открытие его греховности, изображение «пустыни любви», семейных «клеток», гадюк, сплетающихся в мерзкие клубки.
И в свое «чистилище» Франсуа Мориак допускал только людей, пришедших из ада земного. Людей обыкновенных, то бишь грешных, страдающих, ибо только страсти и страдания делают человека человеком, по глубочайшему убеждению писателя.
Так Мориак стал выдающимся мастером изображения страданий, воссоздания души как живого, подвижного, противоречивого организма. Определить с точностью, что в «темных сплетениях» безусловно зло, а что несомненно добро, затруднительно. Любовь незаметно перерастает в ненависть, а добрые порывы дают дурные последствия; «тайники» сердец все время источают злобу, которая у героев Мориака часто бывает ответом на любовь. Нередко эти герои кажутся словно скроенными по модели, созданной Достоевским, модели «человека из подполья» с его болезненным самолюбием, патологической злобой.
Только грешники истинно значительны среди героев Мориака. Значительна Тереза Дескейру — и незначительна дочь ее Мари (в романе «Конец ночи», 1935) как раз потому, что она слишком заурядна, чтобы грешить, чтобы страдать и искать. Жених Мари Жорж потому внезапно и предпочел мать дочери, что Тереза — необходимость, условие подлинного существования. Мари способна обеспечить лишь мещанское самодовольство, Тереза же вызывает тревогу, не дает успокоиться. Жоржу необходимо то ощущение собственного несовершенства, которое возбуждает в нем Тереза Дескейру.
Франсуа Мориак предпочитает грешников и потому, конечно, что только путь грешников поучителен, только грешник способен покаяться, только страдающий может научиться любить. Нравственный вакуум буржуазного общества Мориак попытался заполнить любовью и богом. «Бог есть любовь», — писал Мориак. Страсти — это жизнь, это правда. Но страсти в мире без бога ведут к распутству, к разврату. Людей растленных, развратников Мориак рисовал нередко. Таков герой романа «Огненный поток» Даниель. Разврат царит в романе «Зло» (1924). До пределов нравственного падения доходит герой романа «Черные ангелы» (1936) Габриель Градер.
Разнуздавшиеся страсти Франсуа Мориак усмиряет с помощью любви. Именно любви поручает писатель спасение душ. С того момента, как в его мире появляется любовь, земной ад и превращается в чистилище, в преддверие неземного рая.
Ад семейной жизни в «Поцелуе прокаженному» кончается в тот момент, когда в сердце Ноэми пробуждается любовь к мужу. Это случилось накануне смерти Жана, но смерть не отняла его у жены. Напротив, у его смертного одра она вдруг ощутила его живым и прекрасным. В такой же момент, в момент смерти, Фердинан в «Прародительнице» как бы впервые увидел свою жену, она как бы обрела вторую жизнь благодаря вдруг вспыхнувшей любви.
Любовь создает человека; не только любящий, но и любимый преображается. Достаточно было Мари в романе «Пустыня любви» взглянуть на Реймона, как в нем пробудился иной человек, прояснилась его подлинная суть. Правда, полагал Мориак, суть эту определить не просто, она уклончива и меняется в зависимости от того, кто бросает на человека свой отблеск, кто смотрит на него. Возможно, что такое понимание человека сложилось у Мориака под влиянием Пруста. Ио в отличие от Пруста суть героев Мориака — всегда нечто полноценное, всегда царство добра.
Самый поразительный пример внезапного обновления героев Мориака — это роман «Клубок змей». Чем сильнее ненависть, чем более она объяснена сущностью алчного общества, тем удивительнее столь успешное приобщение «гадюк» к царству любви. Правда, в романе «Клубок змей» особенно очевидно, что Мориак видит в любви единственный противовес алчности. Рассказчик и жену свою потому так ненавидит, что она лишила его единственной ценности — любви, а тем самым оставила на его долю только алчность, превратив его в «лавочника». Вместо чувства люди подают камень — так нередко происходит в романах Мориака, и такое надругательство над потребностью любви вызывает ненависть. Где любовь, там и бог — герой «Клубка змей», «гадюка», вмиг превращается в «единственного, истинно религиозного человека».
Ощутив за своей спиной «высшую силу», Мориак действовал с соответствующей решительностью. Даже в Габриеле Градере из «Черных ангелов» совершенно внезапно просыпаются «нетронутые силы добра и любви». В конце романа Габриель умирает, но «убийца улыбался счастливой улыбкой». Умирает он в доме священника, который к тому же в свою очередь трансформируется, узкий ригоризм уступает в нем место терпимости и человечности.
С письма Габриеля Градера священнику начинается роман «Черные ангелы», с письма–исповеди, за которой следуют эпизоды ужасного прошлого этого человека. «Черные ангелы» доказывают, что нередкий у Мориака прием возвращения в прошлое и обрамление прошлого настоящим выполняют еще одну важную задачу: изображаемый им мир оказывается миром с обязательным конечным выводом. Мориак не позволяет надеяться на иной исход, нежели приобщение к любви, к богу. Свобода его героев, как бы растленны они ни были, ограничена этим жестким кольцом настоящего времени. В прошлом — ад, грехи, муки, в настоящем — чистилище.
Была еще одна причина, которая заставляла Мориака так цепко держаться бога и любви. Мы не полностью привели выше слова Пьера Костадо о сути буржуазного общества. Он сказал следующее: «Мы живем в таком мире, где сущность всего — деньги. Мать права: взбунтоваться против нее — значит восстать против всего нашего мира, против его образа жизни… Остается только… Революция… или бог…».
Слова эти, показавшиеся участникам разговора «такими огромными, непомерными», — действительно «огромные» слова, самое глубокое и смелое обобщение Франсуа Мориака. Итак: или алчное общество, или революция, или бог. Мориак отверг алчное общество — в этом его сила. Мориак предпочел бога революции — в этом его слабость.