Избранное

Насвистывая песенку, Мартин прошел через песчаный небольшой пустырь, по краям которого стояли ларьки и бакалейные лавчонки. Он разглядел сквозь окна только мыло, метелки, мочалу, синьку, щелок и несколько бочек маслин. На пороге одной из лавок лежала тощая кошка, с грустью вспоминая старые добрые времена. «Что было и что стало!» — подумал Мартин. Спешить было некуда, и он посидел немного на солнышке.

Нудное дело ожидало его — разобрать письма. Во-первых, там были письма на батарею, товарищам, — их он клал в левый карман; потом письма учителям и детям — в правый карман; и, наконец, кому-нибудь из местных — их он совал еще в какой-нибудь карман. Владельцы усадьбы «Рай» получали иногда письма с заграничным штемпелем, а Филомена, тамошняя служанка, относила ответы в интернат, прилагая марки точно на нужную сумму.

Однажды они позабыли запечатать конверт, и Элосеги не удержался, прочитал письмо. Писал какой-то Роман или Романо барышне по фамилии Венке. В этом письме были очень странные места; одно из них Мартин хорошо запомнил.

«Ты пишешь о блокаде и о войне, а я, как ни стараюсь, не пойму, что тебя тревожит. Какое нам дело до того, что люди сражаются и умирают, если богата наша внутренняя жизнь? Я все там же, со мною мама, и ничто постороннее меня не интересует. Когда стемнеет, при мерцающем свете звезд я слушаю, как она играет на рояле, и огромная нежность ко всему живому растет во мне».

Служащая гостиницы, которая иногда выполняла обязанности почтальона, вручила ему уже готовый пакет писем, по-приятельски взяла за руку и загадочно улыбнулась.

— Вас тут ждет пассажир, — сказала она. — Такой забавный…

Она повела его в гостиную и пальцем показала на качалку. В качалке сидел мальчик лет десяти-одиннадцати, русый, с тонким лицом, в смешной форменной курточке. Багажа у него не было — только коробка из-под ботинок, перевязанная пестрой лентой. Услышав голос женщины, он вскочил и посмотрел на Мартина синими испуганными глазами.

— Иди сюда, мальчик, — сказала женщина.

Она говорила очень ласково, чтобы завоевать его доверие, и нежно привлекла его к себе.

— Ты скажешь сеньору, как тебя зовут?

— Меня зовут Сорсано, — ответил мальчик. — Авель Сорсано, к вашим услугам.

— Он сирота, — шепнула она Мартину. — Мать застрелили в Барселоне в начале войны, а отец погиб на «Балеаресе».

— Сеньора мне говорила, что вы живете недалеко от усадьбы «Рай». А я как раз туда еду, и я думал, может быть, у вас найдется место…

— Ну, конечно, подвезу! — воскликнул Мартин. — Можешь кататься на грузовике, когда хочешь. И вообще, раз мы с тобой теперь соседи, давай-ка пожмем друг другу руки, а?

Он пожал холодную маленькую руку. «Как у головастика, — подумал он. — Как у саламандры».

— Рад познакомиться, сеньор, — сказал Авель.

— Я также, я также. И слушай, никакой я не сеньор. Зови меня Мартином. Просто Мартин.

— У меня тут багаж, — сказал мальчик, показывая на коробку. Он встал и опустил ее на пол. — Она маленькая, я ее могу везти на коленях.

— Не беспокойся. Мы ее положим назад. А ты поедешь со мной в кабине, поболтаем по пути.

Он взял письма, которые женщина оставила на столе, и положил руку мальчику на плечо.

— Значит, в любое время… Машина тут ждет, за углом…

Мальчик взял коробку за кончик ленты и вежливо протянул руку женщине.

— Большое спасибо за все, сеньора. Вы были ко мне так добры.

Она наклонилась к нему и звонко поцеловала его в щеку.

— До свиданья, дорогой. Надеюсь, сеньор Элосеги сдержит слово, привезет тебя как-нибудь утречком.

— Я тоже надеюсь.

Они спустились по лестнице — оба несли по пакету, — пересекли песчаный пустырь и вышли на улицу, где их ждал Жорди.

На углу Авель обернулся и помахал женщине рукой: «До свиданья, до свиданья».

Элосеги с интересом на него взглянул.

— Откуда ты знаешь, что она смотрит?

Авель отбросил золотую прядку, упавшую ему на глаза.

— Такие женщины, как сеньора из гостиницы, очень любят сирот, — важно сказал он.

Жорди сидел в кабине по ту сторону руля и жевал лепешку. Мартин подсадил мальчика и представил его другу:

— Авель. Мы отвезем его в «Рай». Жорди, мой приятель.

— Очень рад, сеньор, — сказал мальчик.

Жорди вынул изо рта лепешку и уставился на него. В конце концов он протянул ему руку.

Элосеги с удовольствием на них смотрел.

— Ах ты, какая досада! — сказал он Жорди. — Тебе придется сесть в Кузов. Мы тут все не поместимся.

— Ради бога, не беспокойтесь! — воскликнул Авель. — Я пойду назад и багаж возьму, я там очень хорошо устроюсь.

— Ни в коем случае, — сказал Мартин. — В кузове поедет Жорди. Он очень любит природу и с удовольствием тебе уступит. Ты поедешь со мной.

Жорди недовольно хрюкнул и покорно вылез из кабины. Потом с немалым трудом он вскарабкался на грузовик и долго стоял, отдуваясь.

— Захлопни дверцу, — сказал Мартин. — Так. Теперь устраивайся поудобней. — Он завел мотор. — Хорошо ездить с такими тощими! С Жорди не особенно разъездишься.

Последний домик остался позади, грузовик выехал на шоссе. Мальчик высунулся в окно, и ветер трепал его кудри. Машину подбрасывало — на дороге было много рытвин, — и коробка съехала у него с колен.

— Смотри не простудись, — сказал Мартин.

Авель сел прямо, но коробку не поднял.

— Нам далеко ехать?

Элосеги вынул трубку и набил ее табаком.

— Километров десять.

Он вынул походную зажигалку, высек искру и подождал, пока разгорится фитиль.

— Ты издалека?

— Из Барселоны, — сказал Авель. — Мы там жили с бабушкой и с дядей еще с начала войны. Только бабушка месяц назад умерла, а у дяди с тетей нет средств меня содержать. Вот я и решил поехать сюда. В деревне, знаете, жизнь легче, и потом, с другой стороны, свежий воздух…

На шоссе не было столбиков, и на поворотах Элосеги сбавлял скорость.

— Надолго ты сюда?

— Не знаю. У меня еще нет определенных планов. Мои тетя и дядя очень хорошие люди, но им самим трудно живется. В наше время нелегко жить на ренту. Хотя тетя говорит: «Где двое едят — и третий наестся», но я, знаете, решил избавить их от лишних расходов.

По-видимому, он не хотел говорить подробнее, и Мартин не стал расспрашивать.

Авель смотрел в окно; возделанные поля, обсаженные дубками, сменились рощами пробкового дуба, зарослями дрока и можжевельника. На поворотах машина поднимала клубы пыли, которая белым слоем оседала на агавах и кактусах, росших вдоль кювета.

Они проехали место, откуда вела дорожка к интернату. Дом, где собирался поселиться Авель, стоял метров на четыреста дальше. Туда тоже вела дорожка (между двумя столбами была натянута цель), ветки дубов и сосен сплелись над ней, а в глубине стоял старый дом в колониальном стиле, запущенный и разоренный дом, который назывался «Раем».

— Вот и приехали, — сказал Элосеги. — По этой лестнице выйдешь на галерею. Вряд ли там есть звонок. Иди просто так. Если хочешь, я посигналю.

— Не беспокойтесь, ради бога! — воскликнул Авель. — Я прекрасно справлюсь сам.

Он открыл дверцу левой рукой, а правую протянул Мартину.

— Помните, прошу вас, что здесь вы всегда дома, — сказал он, ступая на землю. — Я надеюсь, мы с вами увидимся, если у вас найдется свободное время.

Он попрощался с Жорди, повернулся спиной к машине и пошел к дому. Когда он шел по террасе, Элосеги его окликнул:

— Эй, багаж забыл!

Авель вернулся, увидел коробку и весело рассмеялся.

— Она пустая. То есть там камни. Я боялся, меня высадят из поезда, если я буду без багажа. Она была в мусорном ведре, и я придумал взять ее с собой.

Круглые блестящие глаза вращались быстро, как вентиляторы. Хорошая, спокойная улыбка осветила его лицо.

Мартин смотрел, как он идет по тропинке и цветы люцерны гнутся под ветром, словно двойная шеренга слуг склоняется перед ним.