Избранное

— Тревога! Тревога!

Это крикнул часовой, находившийся поблизости. За ним закричал другой, третий… Они тоже увидели черное пятно. Потом его заметили солдаты, отдыхавшие в караулке. Все сгрудились у бруствера и смотрели вниз с любопытством, к которому примешивался и страх.

— Ты что, не видишь? — говорил один. — Ну вон же, прямо под нами. Вот, остановилось.

— Наверно, это туман, — предполагал другой. — В тумане бывают просветы, и тогда видно, что´ там, под ним. Вроде бы что-то шевелится, а на самом деле это дыры в тумане.

— Да-да, теперь и я вижу, — послышался еще один голос. — Но эта темная штуковина стоит на одном и том же месте, похоже, что там просто черный валун, вот и все.

— Какой еще валун! Разве не видишь, оно двигается? Ты что, ослеп?

— А я говорю — валун. Я его давно приметил, черный валун, похожий на монашку.

Кто-то засмеялся.

— Пошли, пошли отсюда. Сейчас же все в помещение, — вмешался Тронк, опередив лейтенанта, которого эти разговоры встревожили еще больше.

Солдаты неохотно возвратились в караулку, и опять стало тихо.

— Тронк, — спросил Дрого, не отваживавшийся на самостоятельное решение, — вы не думаете, что надо объявить тревогу?

— В смысле — сообщить в Крепость? В смысле — пальнуть в воздух, господин лейтенант?

— Да я и сам не знаю. Как по-вашему, стоит поднимать тревогу?

Тронк покачал головой.

— Я бы подождал, когда развиднеется. Если выстрелим, всю Крепость поднимем на ноги. А окажется, что там ничего и нет.

— Пожалуй, — согласился Дрого.

— К тому же, — добавил Тронк, — это было бы не по уставу. В уставе сказано, что тревогу можно объявлять лишь в случае опасности, прямо так и говорится: «В случае опасности, при появлении вооруженного противника и если подозрительные лица приблизятся к пограничной стене на расстояние, не превышающее ста метров». Вот что говорится в уставе.

— В общем, да, — сказал Дрого, — а тут, наверное, побольше ста метров будет, правда?

— Я тоже так думаю, — кивнул Тронк. — И потом, мы ведь не уверены, что это человек.

— А что же, по-вашему? — возразил Дрого несколько раздраженно. — Привидение?

Тронк ничего не ответил.

В нерешительности, дожидаясь, когда пройдет эта бесконечная ночь, Дрого и Тронк стояли, опершись о парапет, и напряженно смотрели вниз, туда, где начиналась Татарская пустыня. Загадочное темное существо вроде бы остановилось, уснуло, и Джованни понемногу стал успокаиваться, думая, что там и впрямь ничего нет — просто черный валун, по очертаниям напоминающий монахиню, или это обман зрения, нелепая галлюцинация — все от усталости. Теперь он даже испытывал смутное разочарование: так бывает, когда самые важные часы жизни проносятся мимо, не задев нас, и их грохот затихает вдали, а мы остаемся в одиночестве среди взвихренных сухих листьев, сожалея о том, что упустили опасный, но славный момент.

Ночь все тянулась, и из темной долины снова повеяло страхом. Ночь тянулась, и Дрого чувствовал себя ничтожным и одиноким. На дружескую поддержку Тронка рассчитывать не приходилось: слишком уж они были разными. Вот если бы рядом находились его товарищи — хотя бы один, — тогда другое дело, тогда у Дрого достало бы сил даже на шутку и ожидание рассвета не было бы таким мучительным.

А языки тумана все ползли и ползли по равнине, образуя призрачный архипелаг в черном океане. Один из них протянулся у самого подножия Редута, накрыв тот таинственный предмет. Все вокруг было пронизано сыростью; шинель Дрого пропиталась влагой и обвисла тяжелыми складками.

Какая долгая ночь! Он уже потерял надежду, что она когда-нибудь кончится, но небо вдруг начало бледнеть, и порывы ледяного ветра возвестили о близком рассвете. И тут на Дрого навалился сон. Продолжая стоять у парапета, он уже дважды ронял голову и дважды, вздрогнув, поднимал ее. В конце концов она безвольно свесилась на грудь, и налитые тяжестью веки сомкнулись. Нарождался новый день.

Проснулся Дрого оттого, что кто-то тронул его за руку. Он с трудом стряхнул с себя сон, поражаясь тому, что уже совсем светло. Раздался чей-то голос — Тронка, конечно:

— Господин лейтенант, это лошадь.

Только тут он вернулся к действительности, вспомнил о Крепости, о Новом редуте, о загадочном черном пятне. И сразу же глянул вниз, горя желанием все узнать и в глубине души трусливо надеясь увидеть там одни лишь камни и кусты — ничего, кроме равнины, какой она была всегда — безлюдной, пустынной.

Но голос рядом все повторял:

— Господин лейтенант, это лошадь.

И Дрого действительно увидел эту фантастическую лошадь, неподвижно стоявшую у подножия скалы.

Небольшая, приземистая, но упитанная лошадка, по-своему даже красивая — с сухими ногами и длинной гривой. Выглядела она странно, но больше всего поражала ее масть: иссиня-черная, резко выделявшаяся на фоне тусклой равнины.

Откуда она взялась? Чья она? Ни одно живое существо — кроме ворон и гадюк — уже много лет не заносило в эти места. А тут лошадь, да к тому же сразу видно, что не дикая, а отличный экземпляр, настоящая боевая лошадка (разве что ноги чуть тонковаты).

Это было поразительно, это настораживало. Дрого, Тронк, часовые, да и другие солдаты, выглядывавшие из бойниц нижнего этажа, не могли оторвать от нее глаз. Появление лошади не укладывалось ни в какие уставы, воскрешало в памяти древние легенды о севере, о татарских ордах и битвах, наполняло своей таинственностью всю пустыню.

Сам по себе этот факт был не таким уж значительным, но ведь вслед за лошадью должно непременно появиться что-то еще. На лошадке было хорошо притороченное седло, как будто совсем недавно кто-то ехал на ней верхом. В общем, история была непонятная, и то, что до вчерашнего дня считалось нелепым предрассудком, сегодня могло оказаться правдой. Дрого мерещилось присутствие врагов, татар, распластавшихся в кустах, в расщелинах скал, замерших в неподвижности с крепко стиснутыми зубами: они ждали лишь наступления ночи, чтобы совершить свой набег. А за это время могли подтянуться их главные силы: грозная кишащая орда, выныривающая из северного тумана. Без музыки, без песен, без сверкающих сабель и красивых знамен. Оружие у них матовое, чтобы его не демаскировали солнечные блики, и даже кони приучены не ржать.

Но одна лошадка — именно так сразу же и подумали на Новом редуте — одна лошадка сбежала и, опередив противника, тем самым выдала его. Враги, вероятно, еще не заметили пропажи, поскольку животное сбежало из лагеря ночью.

Таким образом, лошадка принесла важную весть. Но насколько она опередила своих хозяев? До наступления вечера Дрого ничего не сумеет сообщить командованию Крепости, а татары между тем вот-вот могут нагрянуть.

Выходит, надо объявить тревогу? Тронк не советовал: в конце концов, это всего-навсего лошадь, а оказалась она возле Редута потому, что отбилась от хозяина, а ее хозяин — возможно, охотник-одиночка — по неосторожности заехал в пустыню и погиб там или заболел. Лошадь осталась одна, стала бродить по пустыне, ища спасения, и, почуяв в Крепости присутствие людей, ждет, что ей принесут овса.

Так утверждал Тронк, ставя под сомнение версию о том, что к Крепости приближается враг. Животное в такой необитаемой местности вряд ли покинет свой лагерь. И потом, говорил Тронк, он слышал, что кони у татар почти все как есть белые. На старинной картине, висящей в одном из залов Крепости, изображены татары верхом на белых скакунах, а эта лошадь черная как смоль.

И Дрого после долгих колебаний все же решил дожидаться вечера. Небо между тем порозовело, солнце залило все своим горячим светом, и солдаты, согревшись, приободрились. Да и Джованни с наступлением дня немного успокоился: соображения насчет татар утратили свою убедительность, все вновь обрело нормальные пропорции, животное оказалось обыкновенной лошадью, и ее появление можно было объяснить как угодно, а вовсе не обязательно наступлением противника. И тут, позабыв о ночных страхах, он вдруг понял, что готов к любым приключениям, и душа его наполнилась радостным предчувствием: уж не сама ли судьба стучится к нему в дверь? Счастливая судьба, которая может возвысить его над всеми прочими людьми.