Избранное

Дрого ничего об этом не знал, но на всякий случай решил отделаться ничего не значащей фразой:

— Конечно, можно…

Ортиц прервал начатый разговор: казалось, тема эта его нисколько не интересует. Но теперь лед был сломан, и Джованни все же решился задать ему вопрос:

— Неужто всем, кто служит в Крепости, засчитывается год за два?

— Кому — всем?

— Я имею в виду офицеров.

Ортиц хмыкнул.

— Как же, всем! Скажете тоже! Младшим офицерам, естественно. В противном случае никто бы сюда не просился.

Дрого сказал:

— Я не просился.

— То есть как? Вы не подавали прошения?

— Нет, господин капитан. Только два дня назад мне сказали, что я назначен в Крепость.

— По правде говоря, это странно. Да уж…

Они снова помолчали. Каждый, казалось, думал о своем. Вдруг Ортиц заметил:

— Разве что…

Джованни встрепенулся:

— Простите, господин капитан?!

— Я хотел сказать: разве что других желающих не нашлось… и они направили вас сами.

— Вполне возможно, господин капитан.

— Да уж… Скорее всего, так оно и есть. Действительно.

Дрого видел вырисовывающиеся на дорожной пыли четкие тени двух лошадей, двух голов, согласно кивающих на каждом шагу; слышал дробный перестук копыт, жужжанье приставших к ним больших надоедливых мух и — все. Дорога тянулась бесконечно. Время от времени на повороте далеко впереди можно было разглядеть высеченный в отвесных склонах серпантин. Но стоило добраться до того места и посмотреть вверх, как дорога опять оказывалась перед глазами и снова ползла в гору.

— Простите, господин капитан… — сказал Дрого.

— Да-да, я вас слушаю.

— Нам еще долго ехать?

— Не очень. Таким шагом часа два с половиной, а может, и все три. Да уж, к полудню, думаю, приедем.

Снова наступило долгое молчание. Лошади вспотели; та, на которой ехал капитан, устала и едва переставляла ноги.

— Вы из Королевской академии, не так ли? — спросил Ортиц.

— Да, господин капитан, из Академии.

— Тогда скажите, там ли еще полковник Магнус?

— Полковник Магнус? Что-то не слышал о таком.

Лощина стала сужаться, солнечные лучи в нее уже не попадали. Время от времени в отвесных стенах открывались устья мрачных боковых ущелий, из которых дул ледяной ветер; впереди и выше виднелись очень крутые конусообразные горы: казалось, и трех дней не хватит, чтобы добраться до их вершин, так они высоки.

— А скажите, лейтенант, — вновь прервал молчание Ортиц, — майор Боско все еще там и по-прежнему ведает огневой подготовкой?

— Нет, господин капитан, и такого я не знаю. Огневую подготовку у нас ведет Циммерман, майор Циммерман.

— Ах, Циммерман, слышал я эту фамилию. Действительно… Столько лет прошло… Ясное дело, все давно сменились.

И опять оба погрузились в свои мысли. Дорога теперь вилась по солнечному склону, за горами вздымались горы, еще более крутые, скалистые.

— Я видел ее вчера вечером издали, — сказал Дрого.

— Что? Крепость?

— Да, Крепость. — Из вежливости Дрого немного помолчал, потом продолжил: — Мне она показалась огромной, грандиозной…

— Грандиозной? Ну что вы, это одна из самых маленьких крепостей очень давней постройки. Просто, когда смотришь издали, она впечатляет, — ответил капитан и, подумав, добавил: — Да, очень уж она старая, устаревшая во всех отношениях.

— Но ведь она — одна из главных, правда?

— Нет-нет, это крепость второй категории, — ответил Ортиц.

Казалось, ему доставляет удовольствие говорить о Крепости плохо, но тон у него при этом был какой-то особый: так порой отец любит подчеркивать недостатки своего сына, ибо уверен, что они — ничто по сравнению с его неисчислимыми достоинствами.

— Здесь у нас участок мертвой границы, — добавил капитан. — Ее никогда не пересматривали, и она осталась, какой была сто лет назад.

— Что значит: мертвая граница?

— Граница, о которой можно не заботиться. За ней — сплошная пустыня.

— Пустыня?

— Да уж, камни и иссушенная земля. Она называется Татарской пустыней.

— Почему Татарской? — спросил Дрого. — Здесь что, были татары?

— В древние времена, возможно, и были. Но, скорее всего, это легенда. Ни в одну из войн никто к нам не подходил с той стороны.

— Значит, Крепость никому не была нужна?

— Никому, — ответил капитан.

По мере того как дорога уходила вверх, деревьев становилось все меньше, и наконец их вовсе не стало; то там, то здесь виднелись лишь редкие кусты. А дальше тянулись выжженные солнцем луга, скалы, осыпи краснозема.

— Простите, господин капитан, а есть здесь поблизости какие-нибудь деревни?

— Поблизости нет. Есть тут одна деревушка — Сан-Рокко, но до нее километров тридцать будет.

— В общем, как я вижу, не очень-то у вас повеселишься.

— Да уж, действительно, не очень.

В воздухе посвежело, склоны гор стали более покатыми, появилось ощущение, что до последних гребней уже недалеко.

— И не скучно вам там, господин капитан? — спросил Джованни доверительным тоном, усмехаясь и как бы желая сказать, что его-то такие вещи мало беспокоят.

— Дело привычки, — ответил Ортиц и добавил назидательно: — Я здесь уже около восемнадцати лет, хотя что´ я говорю — ровно восемнадцать.

— Восемнадцать лет?! — удивленно воскликнул Джованни.

— Восемнадцать, — подтвердил капитан.

Стая ворон пролетела у них над головой и скрылась в глубине лощины.

— Вороны, — произнес капитан.

Джованни не отозвался, он думал о том, какая жизнь его здесь ждет, чувствовал, как чужд ему этот мир, это одиночество, эти горы.

— А из младших офицеров, — спросил он, — потом кто-нибудь остается?

— Теперь-то немногие, — ответил Ортиц, уже жалея, что так нелестно говорил о Крепости, ибо заметил, что у Джованни сложилось о ней превратное представление. — В общем, почти никто. Всем подавай блестящую гарнизонную жизнь. Когда-то служить в крепости Бастиани почитали за честь, а теперь эту службу отбывают вроде как наказание.

Джованни слушал молча, но капитан не унимался:

— Мы ведь на границе служим. И кадры у нас в основном отборные. Граница есть граница. Да уж…

Дрого молчал, на душе у него вдруг стало нехорошо. Горизонт раздвинулся, вдали вырисовывались замысловатые силуэты скалистых гор, на фоне неба громоздились отдельные острые пики.

— Сейчас и в армии на все смотрят по-другому, — продолжал Ортиц. — Да, было время, когда служба в крепости Бастиани считалась очень почетной, а теперь говорят: мертвая граница, мертвая граница, но нельзя же забывать, что и на мертвой границе может случиться всякое, ничего не узнаешь наперед.

Дорогу пересек ручей. Они остановились, чтобы напоить коней, а сами, спешившись, стали разминать затекшие ноги.

— Зато знаете, что у нас действительно первоклассное? — со смехом спросил Ортиц.

— Что, господин капитан?

— Кухня. Вот увидите, какая в Крепости кормежка. Да уж… Из-за этого и частые смотры: каждые две недели обязательно какой-нибудь генерал наезжает.

Дрого из вежливости посмеялся. Он никак не мог понять, то ли Ортиц дурак, то ли скрывает что-то, то ли просто болтает, что на ум взбредет.

— Вот и отлично, — сказал он, — я ужасно проголодался!

— Ну теперь уж немного осталось. Видите вон тот бугор с осыпью? Прямо за ним Крепость.

Снова тронулись в путь. За бугром с осыпью галечника офицеры действительно сразу же выбрались на слегка наклонное плато и впереди, метрах в пятистах, увидели Крепость.

Она и впрямь была много меньше, чем показалось Дрого накануне вечером. От центрального форта — по виду это была обычная казарма с окнами, прорезанными на большом расстоянии одно от другого, — отходили две невысокие зубчатые стены, связывавшие строение с боковыми редутами: их было по два с каждой стороны. Таким образом, крепостные стены являли собой весьма ненадежную защиту стиснутого с обеих сторон высокими отвесными скалами перевала шириной примерно в полкилометра.