Свидетель защиты

— А иди, — ответила Клавдия Михайловна. — Кто-нибудь видел, что он в тебя стрелял?

— Но я сама видела, как он убегал, — сказала соседка.

— Иди, иди, никто тебе не поверит…

Соседка с возмущением рассказывала об этом происшествии во дворе, но к участковому не пошла, полагая, что не будет от этого проку.

Народные заседатели, задавая свидетелям вопросы, пытались доискаться хотя бы одного случая, когда Николая дома приструнили, наказали за хулиганские проделки. Свидетели отвечали, что они такого случая не припомнят. Заседатели откровенно пожимали плечами — невероятно.

Андрей Аверьянович не задавал вопросов и не удивлялся. Все так и было, как показывали свидетели. Дома, когда оставались они одни, Клавдия Михайловна иногда журила сына:

— Опять на тебя жаловаться приходили, сколько раз говорила — не связывайся с дураками.

Говорила не строго. Иногда грозилась:

— Ох, доберусь я до тебя.

Но в этой угрозе явно звучали ласковые нотки.

Клавдия Михайловна понимала, что сына нужно воспитывать и родительскую власть употреблять, но понятие о родительской власти у нее было свое и право взыскивать с сына она признавала только за собой. Отцу не разрешалось повысить на Колю голос, а о посторонних и говорить нечего. Клавдия Михайловна гордилась тем, что соседи побаивались ее и не желали связываться. Участковому она ставила обильное угощение и прикидывалась перед ним кроткой и беззащитной. Если надо, она умела стать ласковой, пролить слезу.

Когда участковый уходил, Клавдия Михайловна распускала застывшую на лице улыбку и говорила, не стесняясь, в присутствии сына:

— Дурак красномордый… А что поделаешь: хочешь жить, умей крутиться.

Последнее произносилось явно в назидание: Клавдия Михайловна полагала, что умеет жить, и сыну хотела передать это умение.

Пройдя восемь классов, Николай Чижов оставил школу. Отец было заикнулся, что надо закончить десятилетку. Клавдия Михайловна с ним не согласилась.

— Зачем ему десятилетка? — спросила она насмешливо.

— Кончит десятилетку — в институт пойдет.

— Кончит институт и будет получать восемьдесят рублей, как сынок вашего диспетчера.

Она все знала, особенно насчет того, кто сколько получает.

— Так то для начала, — попытался возразить Петр Петрович.

— Ага, — Клавдия Михайловна посмотрела на мужа снисходительно, как на малого несмышленыша, — а через пять лет будет сто получать, еще через пять лет сто десять. Оч-чень веселая жизнь для сына.

Петр Петрович хотел еще что-то сказать, но жена махнула на него рукой.

— А-а, помолчи уж лучше. Коле скоро в армию идти, пусть до армии специальность получит — шофера хотя бы. Шофером-то служить будет легче, это уж я знаю.

Николай поступил на курсы шоферов. В это же время Петр Петрович Чижов приобрел разбитого «Москвича», перебрал его, отремонтировал, и сын теперь мог практиковаться на собственной машине. Не пристало великовозрастному парню охотиться с духовым ружьем за кошками, Николай стал гонять по окраинным улицам на «Москвиче», пугая зазевавшихся прохожих.

Занятия на курсах были вечерние, днем мог бы Николай где-то работать, но его не неволили: «Пусть мальчик учится». Когда он получил шоферские права, мать подарила Николаю магнитофон, угадав его желание.

В ту пору зачастили к Николаю ребята с соседней улицы. Были они на два-три года постарше Чижова, а внимание их льстило Николаю. Верховодил в той компании Сашка Бородулин, ученик киномеханика из кинотеатра. «Смена». Долговязый, неряшливый — из серого, с глухим воротом свитера вырастала тощая немытая шея, на ней укрепилась патлатая, востроносая голова. Девятнадцатилетний Сашка по умственному развитию остановился где-то на уровне шестиклассника, тем не менее он поигрывал в картишки, выпивал. При всем при том был у Сашки характер — ребята ему подчинялись. И бывал он и злым, как хорек, его побаивались.

Николай Чижов интересовал Сашку потому, что у того была автомашина: можно катнуть в загородный ресторан, на водохранилище и вообще помотаться по городу, помахивая лапой из окошка знакомым.

Николай попал под влияние Бородулина. Чтобы воспринять нехитрую жизненную философию нового приятеля и наставника, ему не пришлось напрягаться и пересматривать привычные жизненные правила: Сашка Бородулин, как и Клавдия Михайловна, никого не уважал, людей делил на две категории — одни были сильней его, другие — слабей. Первых он боялся и ненавидел, другими помыкал. Чижова он выделял среди своей свиты: как-никак в его руках автомашина и магнитофон.

Однажды компания поехала в загородный ресторан: у Мартына — так звали они Петра Мартынова, краснощекого, упитанного малого, — завелись, деньжата. Днем Мартын на мотороллере с фанерной будкой развозил булочную мелочь, между делом поторговывал «шмутками» иностранного происхождения (джинсы, курточки с яркой подкладкой). В ресторане выпили. Послушали оркестр: Сашка заказывал музыку.

Николай пил минеральную водичку: за рулем, нельзя, да и не любил он спиртного. Когда очень уговаривают приятели, выпьет стопку и больше ни в какую.

На этот раз его и не уговаривали.

Домой собрались часов в десять вечера. Ехали веселые, собой и жизнью довольные. Дорога шла под гору, на поворотах крепко прижимало к бортам, фары выхватывали из темноты хвойные лапы, белые придорожные столбы.

У поворота на магистраль Николай притормозил.

— Останови совсем, — сказал Сашка.

Николай остановил.

— Парочка в кустах, — объяснил Сашка, — пойдем посмотрим.

Они вышли из машины. Николай остался за рулем.

— Я здесь побуду, — сказал он Сашке.

— Правильно, посиди тут, если что — позовем.

Николай видел, как они перепрыгнули через кювет и подошли к парню и девушке, сидевшим на скамеечке у громадного клена. Парень встал им навстречу. О чем они там говорили, Николай не слышал, только парень медленно стал расстегивать поясной ремень и снимать брюки.

В это время с магистрали на дорогу, где стоял «Москвич», стала медленно поворачивать машина. Первой заметила ее девушка. Она метнулась в сторону, перескочила через кювет и побежала той машине навстречу. Сашка и его приятели, оставив парня, бросились на дорогу, но не за девушкой, а к «Москвичу», втиснулись в него, захлопнули дверцы.

— Гони! — почему-то шепотом скомандовал Сашка.

Николай с места рванул вовсю, обогнал девушку, миновал встречную машину и, выбравшись на магистраль, дал полный газ.

Погони не было. Отдышавшись, ребята принялись смеяться, они прямо задыхались от смеха, вспоминая, как покорно стал снимать брюки парень.

Николай тоже смеялся. Нравились ему эти ребята, нравились их выдумки.

Въехав в город, достали папиросы, но не оказалось спичек — обхлопали все карманы, но спичек не нашли. Увидев идущего по тротуару человека, остановили машину. Вышли и попросили огонька. Он сказал, что не курит и спичек у него нет.

— Как это нет? — возмутился Мартын. — Брешешь!

Николай на этот раз вышел из машины и хорошо видел, как Мартын ударил человека на тротуаре в лицо. Тот был коренаст, на ногах крепок и, видимо, не трус. Он дал сдачи Мартыну. Тогда Сашка Бородулин сзади, широко размахнувшись, кастетом ударил человека по голове. Тот рухнул Николаю под ноги. Мартын двинул упавшего острым носком ботинка в живот. И Николай, не желая отставать от приятелей, ударил.

Снова втиснулись они в машину и долго колесили по улицам. И на этот раз не было погони, и они смеялись, вспоминая, как Мартын врезал этому некурящему по морде, а Сашка треснул по голове.

На другой день веселую компанию арестовали. Был суд. Четверо получили разные сроки тюремного заключения, Николай Чижов по тому делу проходил свидетелем. Чего стоило это Клавдии Михайловне, она никому не рассказывала, даже матери.

Беседуя с защитником, Клавдия Михайловна несколько раз вспоминала о суде над Бородулиным и компанией, настойчиво обращая внимание Андрея Аверьяновича на то обстоятельство, что Николай был свидетелем, только свидетелем.