Страница 4 из 36
В то же время в Москве большая группа авторитетных и уважаемых советских писателей ознакомилась в оригинале с содержанием сборника. Секретариат Московской писательской организации устроил специальное совещание, на котором писатели свободно и откровенно выразили свое отношение к прочитанному. Вот что они говорили.
Юрий Бондарев: «…Большая часть прозы альманаха вызывает ощущение стыда, раздражения, горькой неловкости за авторов, ибо отсутствует здесь чувство реальности и сообразности, чувство меры и умения распоряжаться словом. Проза эта натуралистична, неряшлива, грязно замусорена, и говорить всерьез о ее художественной стороне, пожалуй, нет оснований.
Между тем литература слишком серьезная вещь для того, чтобы утверждать себя скандалом».
Сергей Наровчатов: «Откровенно говоря, ожидал от этого альманаха чего угодно, но не такого низкого уровня. Добрую его половину заполняет эдакая приблатненность. Будто уголовникам разрешили без контроля администрации выпустить свой литературный орган. Представление о «воле» чисто блатное — беспрерывные попойки, девицы с задранными юбками и поножовщина для выяснения отношений.
Другая часть материала — отходы производства писателей-профессионалов. То, что заведомо не могло пойти в любые журналы по причинам художественной несостоятельности, отдано многотерпеливым страницам «Метрополя».
Об ответственности перед обществом говорить бессмысленно, раз сама ориентация альманаха антиобщественна. Но здесь нет даже ответственности писателя перед самим собой. Она утеряна полностью».
Григорий Бакланов: «Не могу представить себе американского читателя, который бы по доброй воле прочел весь этот альманах. Я этого сделать не смог, так как художественный уровень большинства произведений оставляет желать лучшего. Я уже не говорю о рассказах, например, Ерофеева, которые вообще не имеют никакого отношения к литературе».
Виктор Розов: «Мы печатать этого не собираемся, потому что это не художественного уровня издание».
Борис Полевой: «Я уверен, что сборник этот адресован не советскому читателю. Это подсказывает мой жизненный опыт. Сборник, судя по стилю его редакционной передовой статьи, был адресован нашим идейным врагам за границей».
Римма Казакова: «…Это мусор, а не литература, что-то близкое к графомании».
Сергей Залыгин: «Я думаю, что целый ряд авторов этого альманаха, которых я прочитал, просто не являются писателями и не могут делать профессиональную литературу… Это не литература, это нечто другое».
Как бы подводя итог мнениям писателей об альманахе, руководитель Московской писательской организации критик Ф. Кузнецов в статье «Конфуз с «Метрополем» отмечал: «Эстетизация уголовщины, вульгарной «блатной» лексики, этот снобизм наизнанку, да, по сути дела, и все содержание альманаха «Метрополь» в принципе противоречит корневой гуманистической традиции русской советской литературы. Весь этот бездуховный «антураж», как и эти слабые подражания Кафке или театру «абсурда», не более чем «задняя» европейской «массовой культуры».
Как говорится, туда всему этому и дорога!
Не надо только при этом превращать Савла в Павла, выдавать отходы писательского ремесла за художественные достижения, бездарность — за литературный талант, беспомощность — за мастерство, аморализм — за нравственность, а пустую и ничтожную затею, не нужную никому, кроме горстки зарубежных политиканов, — за что-то серьезное.
Не надо варить пропагандистский суп из замызганного топора и представлять заурядную политическую провокацию заботой о «расширении творческих возможностей советской литературы» («Московский литератор», 1979, 9 февраля).
Отвечая пяти американским писателям, Ф. Кузнецов писал в «Литературной газете»: «Несостоятельным… в художественном отношении сочинениям, которых так много в «Метрополе», у нас, как, надеюсь, и в любой другой стране, и в самом деле трудно найти издателя, что говорит не об отсутствии «свободы слова», а о наличии художественного вкуса у наших редакторов и издателей. И это не беда, а благо! Отсутствие такого вкуса и требовательности, снижение этических и эстетических критериев ведут к разрушению литературы как художественной ценности, к полной моральной и эстетической вседозволенности и бездуховности… Серьезная большая литература несовместима с политиканством и скандалом, а уж тем более с обслуживанием враждебных пропагандистских спецслужб» («Литературная газета», 1979, 19 сентября, с. 9).
Обсуждение в Московской писательской организации пресловутого «альманаха» показало высокую идейно-политическую зрелость советских литераторов, их требовательную заботу о судьбе отечественной литературы. При всем различии творческих манер, стилей и пристрастий они были едины в основном, в главном.
Недоброе чувство к нашей стране, к ее народу и культуре движет советологами. Они плодят ложь в невиданных размерах. По любому поводу, по любому вопросу.
Вот, например, Э. Браун решился сделать «критический анализ» IV съезда советских писателей в своей книге «Русская литература со времен революции» (издание 2-е, 1973 г.). В главе под названием «Русская литература в 60-е годы» автор использует ссылку на съезд для обоснования своих спекулятивных размышлений об отношении советских писателей к своему профессиональному творческому союзу.
Как известно, IV съезд, состоявшийся в канун 50-летия Октябрьской социалистической революции в России, с особой убедительностью продемонстрировал всему миру верность советских писателей делу ленинизма, их нерушимую сплоченность вокруг Коммунистической партии, их неразрывную связь с народом, строящим коммунизм. Съезд оказал большое консолидирующее воздействие на все отряды советской художественной интеллигенции. Но именно этим съезд и не устраивает Э. Брауна.
Стремясь во что бы то ни стало перечеркнуть значение съезда, он выдвинул гипотезу о некоем «…бойкоте съезда значительным числом писателей»[12]. Этот потрясающий вывод сделан на основании «скрупулезного» подсчета присутствовавших и отсутствовавших на IV съезде делегатов. И вот какие любопытные политические «открытия» сделал Э. Браун из своих арифметических упражнений. «Согласно отчету, — пишет советолог, — опубликованному 26 мая 1967 года в «Правде», на IV съезд было избрано 525 делегатов, а присутствовало 473. Это означало только одно: по той или иной причине 52 делегата не сочли для себя возможным присутствовать на съезде…»[13].
Советолог подсчитывает дальше: 52 делегата — это, мол, десять процентов всех избранных. Отсюда он делает уже слышанный нами ранее вывод о «бойкоте съезда значительным числом писателей».
Что ж, обратимся к первоисточнику и почитаем доклад мандатной комиссии съезда. Вот что говорилось в докладе:
«Писательскими съездами союзных республик было избрано 525 делегатов на IV съезд писателей СССР.
Комиссия с прискорбием извещает о том, что двенадцать делегатов ушли от нас навсегда до начала работы съезда. Смерть не тронет их произведений, вошедших в сокровищницу нашей советской литературы.
Сорок делегатов не смогли прибыть на съезд по уважительным причинам»[14].
Таковы факты. Выходит, что под пером Эдварда Брауна даже безвременно умершие делегаты IV съезда писателей СССР превратились в тех, кто, по его словам, «не счел для себя возможным» присутствовать на писательском форуме, кто «бойкотировал» съезд.
Казалось, в XX веке появление Чичиковых больше невозможно. Верилось, что гоголевская сатира абсолютно исключила вероятность нового появления любителей заниматься спекуляциями на мертвых душах.
Однако — жив Курилка! — пример с Эдвардом Брауном существенно поколебал представление о всемогуществе жанра сатиры…
В стремлении извратить реальные факты нашей советской жизни Э. Браун не одинок. Сфера его интересов в основном замыкается на тенденциозном толковании истории развития советской литературы. Но в США немало готовится специалистов по широкому кругу вопросов, относящихся к жизни советского общества. Их отбирают, щедро оплачивают все расходы, связанные с подготовкой и обучением, а затем посылают в СССР в качестве корреспондентов газет или информационных агентств. Одновременно такой «специалист» получает четкий социальный заказ: написать по заранее сформулированной концепции книгу о советском народе, о советском образе жизни. Написать так, чтобы у непосвященного читателя возникало отрицательное отношение к социалистическому обществу, возникали недоверие и подозрительность к Советскому государству, к политике КПСС, к советскому человеку.
12
Brown E. Russian Literature since the Revolution. N. Y., 1973. p. 297.
13
Brown E. Russian Literature since the Revolution, N. Y., 1973, p. 297.
14
Четвертый съезд писателей СССР. Стенографический отчет. М., 1968, с. 85.