Страница 4 из 5
Такая пустота случается, наверное, раз в миллион лет. Это когда ничего не осталось. Совсем. Даже мысли, словно пыль, ложащаяся на старинные предметы в доме, не витают в этой пустоте. Действительно нет ничего. Так было и с волчицей. Она просто двигалась по воле инстинкта, зову природы, но при этом сама ничего не желала. Наверняка, дошло бы до беды и самка погибла, только внезапно в пустоту ворвался шорох, а потом странные звуки. Сначала волчица не обратила на них никакого внимания, мало ли что там шуршит, но по мере того, как громкость звуков росла, увеличивалось и беспокойство самки. Наконец, когда в отдалении раздался плач, она не выдержала, побежала в ту сторону, откуда доносился шум. Нечто подобное волчице раньше уже приходилось слышать, ведь она бывала вблизи человеческих жилищ. Так голосили детеныши двуногих…
Страха не было. Скорее, происходящее казалось странным. Никакого человеческого жилья рядом нет, так что, как здесь мог оказаться ребенок оставалось загадкой. Впрочем, волчице разгадывать смыслы было некогда, потому что как только она приблизилась к существу, нерастраченный материнский инстинкт всколыхнулся внутри.
Под кустами, завернутый в одеяльце, лежал малыш. Ручками и ножками он шевелил так активно, что все его укрытие оказалось разворошенным. Надрываясь, он громко плакал. Волчица инстинктивно почувствовала, что малыш хочет есть. Подошла ближе. От приближения непонятного зверя, которого видит впервые в своей короткой жизни, состоящей не больше чем из нескольких месяцев, ребенок испугался еще сильнее. Не надеясь особо, что это успокоит крикуна, волчица лизнула его в оголившийся животик. Малышу стало щекотно, вместо плача послышался смех.
Волчица уловила перемену настроения своего найденыша, стала действовать смелее. Исхитрившись, очень скоро самочка сумела накормить голодного человеческого детеныша собственным молоком. Забавно было слышать, как он причмокивает губками, а потом ровно дышит, увлекаемый снами в неведомые миры, про которые волчице никогда не узнать.
Когда ребенок заснул, пригревшись в теплой шерстке своей необычной кормилицы, она не решилась отходить от него. Какая-то сила не позволяла просто так взять и отвернуться, безразлично махнув хвостом на прощание. Казалось, что они нашли друг друга: одинокая волчица и брошенное на погибель существо. Самым же ярким воспоминанием той ночи для спасенного младенца стали большие глаза, в которых отражалось столько понимания и тоски, столько доброты, что в них хотелось смотреть и смотреть, чтобы успокоиться. Чтобы заснуть…
Глава 4. Бегство
Родные глаза. Мамины глаза. Они запоминаются на всю жизнь. Их больше никогда не получается вычеркнуть из памяти. Взгляд своей мамы, той, которая была с ним рядом 18 лет, он запомнит навсегда. И как бы не убеждали его потом, что волчица не заменит настоящую мать, то есть женщину, он не поверит. Спорить не станет, но и верить тоже. Для него истинной матерью останется степная волчица. Такой же истинной, как солнце на свободе. Как ветер и трава сочного зеленого цвета. Она приятно щекочет ступни, если по ней ступать босыми ногами. Это так здорово, что аж дух захватывает! Вот ты идешь и чувствуешь, как дышит земля. Да, только сбросив обувь можно на самом деле ощутить, как вздымается и опускается грудь земли. Почему здесь заставляют носить тапки или ботинки? Он никогда этого не делает. Справедливости ради стоит сказать, что почти все из того, что положено здесь совершать, для него пытка. И зачем он только напал на того парня? Дикость. Словно озверел, в самом деле. Какое-то помутнение нашло от всех его разговоров про побег и бунт. Вот и получил свой бунт. Наверное, этот человек испугал. Да, он не так прост, раз сумел его понять.
А что если все это было нарочно придумано? И на самом деле тот парень вовсе даже не разгадал секрет Азамата? Эта мысль вспыхнула в мозгу, словно лампочка в темноте. Резко, но вместе с тем долгожданно. Только теперь стало еще хуже. Руки и ноги привязаны к кровати тугими ремнями. Он дергается, но освободиться не получается. Что за напасть такая? Так и хочется завыть, но нельзя, этот урок он усвоил твердо. Провалиться бы снова в сон, где были мамины глаза, такие родные! Так много знаков вопросов, а где же ответы? Нужно действовать, а не валяться здесь, распластанным беспомощно на постели… Дальнейшее развитие событий подсказала женщина, вошедшая в палату. На этот раз это была не та девушка с голубыми глазами. У этой глаза недобрые, а руки – грубые. Почувствовать их грубость Азамат смог, когда она отстегивала уверенными движениями ремни. Но только радоваться оказалось рано, потому что пациента вовсе не спешили освободить окончательно.
Как только последний ремень был сброшен, мощным движением женщина потянула Азамата с кровати, взяв за воротник пижамы, которая у всех пациентов была в лечебнице одинаковой. Пленник поневоле и не думал сопротивляться. Большим умником быть не надо, чтобы понять, что кулак у санитарки тяжелый, так что она очень даже быстро может обеспечить ему не то что сон с мамиными глазами, а травму. Ноги послушно зашаркали по полу. По-прежнему босые. Персонал давно отступился от странностей необычного пациента, списав все это на психическое расстройство. Пусть так, ему же проще. По крайней мере, было проще до того момента, как женщина не повлекла его в подвал. Спускаться пришлось по металлическим ступеням, холодным и неприятно ребристым. При каждом шаге кажется, что все нутро съеживается, даже душа сжимается в комочек. Стоило дать полумраку подвала поглотить Азамата по частям, как предчувствие боли вцепилось в его тело мертвой хваткой, отказываясь отпустить. Даже волосы на голове зашевелились от страха. Холод, которым дышало помещение, дополнял картину. А то, что увидел перед собой ведомый, было картиной еще той…
Посреди помещения, занимая большую его часть, высилась кушетка. Над кушеткой (которая, без сомнения, есть не что иное, как ложе для пыток), висит внушительных размеров нечто, похожее на блин с маленькими лампочками-глазками. Такую штуковину Азамат видел впервые. Его пугают эти погасшие глаза-лампочки. Чудится, что как только они зажгутся, начнется самое главное злодейство с ним в главной роли. Причем едва ли роль окажется комедийной…
Рядом с кушеткой стоят непонятного вида приборы, на которых прыгают какие-то зигзаги и короткие линии. И все это дополняется множеством проводов, которые тянутся к кушетке и обратно. От увиденного колени сами собой начинают дрожать. А руки санитарки тем временем тянут в сторону этого страшного ложа. На этот раз Азамат начинает упираться, сопротивляться. Как ни странно, но женщина оказывается сильнее его. Наверняка сказывается недоедание и слабость от таблеток, которыми его здесь пичкают.
– А ну не брыкайся, иначе хуже будет! – одернула его спутница. – Он только вроде собирался что-то возразить, но передумал, когда нечаянно заметил в верхней части подвала, вроде как у потолка, окно. Оно было совсем небольшое, но если постараться, то худому человеку протиснуться можно. А самое главное – никаких решеток! Это шанс выбраться на свободу, который нужно использовать. Все-таки общение с тем бунтарем пошло на пользу, самому бы ему вряд ли пришло в голову думать о том, что отсюда можно убежать. Что ж, теперь только осталось сообразить, какой момент окажется подходящим… Но тут очередной поворот не дал сосредоточиться. Санитарка пихнула его на кушетку, в помещении появился широкий мужчина, один из тех, что скручивают тебя в три погибели, из тех, кто лишает возможности двигаться. Да, против такой силищи устоять получится вряд ли.
Азамата пристегнули ремнями к кушетке, на голову стали прикладывать какие-то штуки с проводами. Названия этих штуковин он не знал, но догадывался, что они ничего хорошего не принесут. Боль и только боль. Но прежде чем отдаться ей всецело на растерзание, ему дали заметить, что в подвале находится еще один человек. Тот самый парень, который сперва затевал бунт… Он стоял и смотрел, как над товарищем собираются учинить нечто страшное. В глазах светился страх и беспомощность. Ясно, что пришел он сюда не сам, а его привели, чтобы показать, как наказывают смутьянов и драчунов.