Страница 6 из 10
– Хватит слюну глотать! – услышал он голос, беспощадно разорвавший холст с волнительным пейзажем джайляу и пышным тоем. – Пошли!
Сын кочевого народа протяжно вздохнул, разогнал лёгкий туман ностальгии и затянул на манер акына:
В его исполнении это звучало пародией.
Через полчаса таскания испорченного продукта, рыхлая куча загнившего картофеля приобрела очертания холмика. Его высота превысила высоту стоявшей рядом под трубой водослива деревянной бочки, служившей резервуаром для сбора дождевой влаги.
Сгрузив очередную порцию гнили, Острогор бросил носилки и подошёл к бочке. Глянув в неё, он разделся по пояс и кинул напарнику:
– Ну-ка, наклони, умыться хочу.
Танкист оглянулся. Конвоир сидел на крыльце, блаженно щурился на солнце, досрочно, ещё в феврале растопившее весь снег, и задумчиво курил. Явно грезил о гражданке, манкируя обязанности службы. Утрата контроля за арестантами была умышленной. Осознанная халатность ему даже нравилась. Да и куда эти навозные жуки денутся?
– О-о-о!!! Хоррро-о-о-шо-о-о!!! – блаженно плескался Острогор, смывая с себя потно-торфяную эмульсию. – Тебе полить?
– Не-е-е!!! – заблеял казах и поёжился. – Бр-р-р-р!!!
– А зря! Ну-кась, наклони побольше!
Острогор расставил ноги пошире и залез на полкорпуса в бочку, фыркая от удовольствия.
– Мыла бы!
– И верёвку! – добавил танкист и засмеялся затёртой солдатской шутке. Острогор по инерции глухо хохотнул из деревянного чрева и едва не упал.
Бочка ударила его по голове, выплеснула остатки воды на сапоги и тяжело покатилась, грозя утащить попавшую в ловушку жертву.
– Чтоб тебя! – ругнулся Острогор, мотнув головой и рассеивая брызги. – Ты чего?
Его земляк, вытянувшись в струнку насколько это ему позволял короткий рост и колченогость, застыл каменным истуканом, держа руки по швам.
Рядом с ним высилась мощная фигура, превышавшая бурханчика раза в полтора. Она давила на него сверху вниз тяжёлым взглядом, в котором начисто отсутствовала удовлетворённость Пигмалиона своим творением. Оно и понятно: неказистое создание никак не походило на изящную Галатею. Даже в обезображенном виде.
Начальник гауптвахты полковник Дубов, Острогор с голым торсом и вросший в землю сын степей образовали чудную композицию, к которой с большой натяжкой подходил эпитет «три тополя на Плющихе». Максимум – «два тополя и один саксаул».
Угасающая динамика катящейся бочки, мягко ухающей опорожняющимся нутром, степенно подводила ситуацию к апогею своими замирающими звуками. Когда пустая тара остановилась, звенящая тишина залила уши горячим воском.
Полковник Дубов поманил Острогора пальцем.
– Товарищ полковник, сержант Острогор… – начал рапортовать арестант, но был пресечён.
– Что ж это ты, сержант, банно-прачечные процедуры тут учинил?
– Вспотел, хотел умыться, товарищ полковник! – Острогор был немного удивлён. Он-то ожидал гром и молнии, а с ним говорили спокойно, чуть ли не по-отечески. Это пугало ещё больше. Говорили, что Дубов любил изощрённые наказания, коих в его арсенале было предостаточно.
– На это есть специально отведённый день, – наставлял полковник. – Суббота. Слыхал? Или у вас в части иначе?
– Никак нет! ПХД и баня по субботам!
– А сегодня, какой день недели?
– Четверг, товарищ полковник!
– Вот видишь, – душевно проворковал полковник, и Острогору на мгновение показалось, что он вот-вот ласково погладит его по головке или дружески похлопает по плечу, – до субботы дожить надо!
За спиной Дубова материализовался конвоир. Его физиономию покрывала морщинистая сетка злобы, а глаза пытались испепелить арестантов.
– А ты куда смотрел? – обернулся на шаги полковник.
– Я в подвале был, товарищ полковник, – соврал солдат.
– Разве там нет присмотра?
– Есть, но…
– Зайдешь ко мне после обеда, – оборвал полковник автоматчика и вперил взгляд в полураздетого собеседника, покрывающегося гусиной кожей.
– Закаливание полезно, сержант, не так ли?
– Так точно, товарищ полковник!
– Острогор, Острогор… Дубов перебрал в памяти личные дела арестантов. – Это не ты ли с ножом на своего ротного покушался?
– Там всё совсем не так было, – прошлёпал посиневшими губами сержант.
– Я просто…
– Как там было на самом деле – уже никого не интересует. Даже историков. Ты здесь, значит за дело. Твой старшина даже бочку берлинского клея презентовал, лишь бы билет тебе сюда поскорее выправить. Кстати, о бочке. Она тут стоит не просто так. А для сбора и хранения дождевой воды.
Острогор знал, что Дубов увлекался разведением растений, и в его кабинете было множество кадок и горшков с цветами, для полива которых чаще всего использовалась дождевая вода из бочки.
– Это я тебе, Острогор, для общей информации рассказываю, – продолжал полковник. – Воду ты израсходовал, и хотя дожди ещё будут, статус-кво надо восстановить.
Огромная фигура едва заметно подалась в сторону танкиста:
– Поставь-ка бочку на место. А ты принеси кружку! – кинул он за спину, и конвойный застучал сапогами, побежав в столовую.
– Вот тебе задание, сержант. Видишь на том конце плаца колонку?
– Вижу, товарищ полковник.
– Так вот, орёл, будешь набирать из колонки воду в кружку и носить её сюда, наполнять бочку. Начнёшь прямо сейчас, – начальник гауптвахты посмотрел на часы. – На моих 10.43. Думаю, ты и за сутки не управишься. Тут сорок вёдер. Ну и источник далече, – он скосил рот в подобии улыбки.
– Пока не наполнишь до краёв, приём пищи для тебя запрещён!
– А если я успею до ужина? Полковник приподнял брови:
– А ты нахальный, оптимист! Это нонсенс, сержант!
– Ну, а всё же?
– Скорей всего, небо упадёт в Дунай, нежели у тебя это получится!
– А Суворов, между прочим, Измаил-то взял!
Дубов смерил Острогора долгим взглядом холодных глаз, в которых вспыхнула и тут же погасла искорка азарта. Он взял подбородок в ладонь.
– Хм. Заинтриговал. Историю, смекаю я, ты знаешь. А вот силы свои переоцениваешь. Ладно, Диоген! Если управишься до 15.00, выпущу из-под ареста!
Сидя на втором этаже административного блока, полковник бросал взгляды в окно и наблюдал за спорой беготнёй сержанта по плацу.
Водонос, выработав свою методу сизифова труда, рысцой мчался от бочки к колонке, а обратно двигался быстрым, семенящим шагом со склонённой головой к полной кружке, намертво зажатой в ладони. Проливать мимо было непозволительной роскошью, каждая оброненная капля приравнивалась к секунде, если не минуте истраченного вхолостую времени.
За 45 минут перемещения по маршруту бочка – колонка – бочка, Острогор расплескал весь свой энтузиазм, стал выдыхаться и снизил темп скорости, выискивая в умозрительных вариантах более эффективный способ решения задачи. Старая модель «в час по чайной ложке» не лезла ни в какие ворота. Вода в ёмкости едва поднялась до щиколотки.
«Думай, думай! – подстёгивал свой разум Острогор, а поймав на себе взгляд Дубова, заводился ёще пуще. – Соображай, соображай, хомо сапиенс! Ищи выход!» Ему казалось, что стриженая бобриком голова из главного кабинета тюрьмы беззвучно хохотала, потешаясь над его бесплодными потугами. От этого становилось горько и обидно. Но более всего его угнетала мысль о невозможности (или его интеллектуальной неспособности?) найти ответ на буравящий извилины вопрос: «Как наполнить бочку за короткий срок? Как?!».
За 5 минут до обеда полковник Дубов уложил бумаги в сейф, встал из-за стола и подержал на ладони зреющий плод лимонного дерева – гордость своей комнатной плантации. Определив примерный вес набирающего желтизну фрукта, он посмотрел в окно, за которым начал моросить дождик. Острогор по-прежнему таскался с эмалированной кружкой, а уровень воды в бочке – сверху это было видно отчётливо – не достиг даже середины.