Большой вопрос

— Опомнись, Мария! — закричал Федор Иванович.

Но Маша не опомнилась.

В народном суде в качестве «государственного арбитра» по семейным делам выступал судья Курский. В суде сравнительно легко были установлены истинные причины семейного разлада супругов Гвоздевых. Маша с появлением у нее Наденьки, как это правильно подметил Федор Иванович, стала матерью только своего ребенка. В Володе и Нине она видела единственную причину всех недоразумений. Против них выдвигалось одно обвинение за другим — и ленивы, и непочтительны, и огрызаются, и грубят… Какой только напраслины не возводила на пасынка и падчерицу когда-то столь любившая их Машенька, которую теперь все, знавшие семью Гвоздевых, чаще, чем по имени, называли мачехой. Мужа же своего Маша обвиняла в злостном попустительстве детям и их дурным наклонностям. Спрашивается, как она, Мария Родионовна Гвоздева, после всех своих забот о детях мужа и после их черной неблагодарности, должна вести себя?!. Может ли Федор Иванович требовать, чтоб она плясала перед ними, заглядывала им в глаза, гладила по головкам, говорила нежные слова? Нет, всякий непредубежденный человек не осудит ее за то, что она не уделяет этим распущенным детям прежнего внимания.

Ругая и осуждая Федора Ивановича, Маша тут же, как ни в чем не бывало, заверяла судей, что она любит мужа и на развод с ним не согласна.

Выход, по ее мнению, будет в том, что отец приструнит Вовку и особенно Нинку. — «Что получается, граждане судьи… На том основании, что девчонка похожа на свою покойную мать, отец ей слово боится сказать, на коленках готов перед ней ползать… А послушайте, что он говорит знакомым о своей старшей дочери, как гордится ею, как восторгается!..»

Федор Иванович, слушая жену, не проронил ни слова: чем хуже, тем лучше — пусть раскроет себя до конца!

Говорил судья Курский. Голос его был суров, слова звучали гневно, тяжело. Курский признался, что судьба Нины и Володи взволновала его. Ему трудно сдержаться, да он и не особенно стремится к этому… Откуда взялись у этой молодой женщины, нашей современницы, такие чувства, на каком основании она разграничивает детей?!

Ответ на это может быть только один. Мария Родионовна поддалась ревности. Она ревнует мужа к умершей женщине, к детям от нее… Вот почему так ненавистна ей Нина: девочка плоха потому, что походит на мать! Стыдно, Мария Родионовна! Разве у Нины и Володи есть иная, кроме вас, мать?! Разве вы не добровольно и без добрых намерений к детям приняли на себя обязанности их матери? Зачем же вы сами убили то лучшее, что украшало вас как женщину, как советскую женщину, как мать? Зачем оскорбили память другой женщины-матери, которая так рано и так трагически ушла из жизни?!

Федору Ивановичу судья предъявил менее серьезный счет, его упрекнул мягче, но всё же упрекнул. Напрасно он, Гвоздев, понадеялся на формулу «стерпится — слюбится». В семьях, созданных без любви, трудно надеяться на хорошее воспитание детей, на полноценную супружескую жизнь, на счастье, которое все мы должны строить с умом и сердцем… Он, Гвоздев, забыл об этом, женился на ответчице не по любви. Правда, Гвоздева на этот шаг толкнула забота о детях, любовь к ним. Всё же, этого мало… Это и послужило источником для ревнивых чувств Марии Родионовны.

Впрочем, тут же Курский обратился к Гвоздеву и с похвальными словами. Совсем не плохо, что он не уступил жене, не дал в обиду детей — Нину и Володю. Частенько бывает обратное.

Слова судьи сильно задели Машу.

Она ревнует? Нисколько! И еще раз повторила свои оскорбительные доводы, что вынудило мужа заявить:

— Всякому терпению бывает конец… Я твердо решил, граждане судьи, отказаться от плохой жены в пользу хороших детей…

Примирение супругов Гвоздевых в народном суде не состоялось.

Павлова занялась делом Гвоздевых до судебного заседания, и ей стала ясна картина семейного конфликта. Да, Курский прав, в основе его ревность! До рождения Нади Гвоздевы хорошо относились друг к другу. Почему этого не может быть и впредь? Жена может стать и станет для него снова Машенькой… Она любила детей Гвоздева от первого брака — Нину и Володю. Почему этого не может быть и впредь? Надо усмирить ревность, для которой нет почвы, ибо Гвоздев, сначала к своей второй жене равнодушный, потом горячо полюбил ее. Ревность можно и нужно одолеть, прежде всего, в интересах детей, особенно Наденьки, которую так любит и о которой проявляет такую заботу мать. Надо Машеньке так разъяснить всю нелепость ее поведения, чтоб она нашла в этом разъяснении силу обуздать свои низменные побуждения. И надо смягчить ожесточение Гвоздева.

Следовательно, нечего спешить с судебным разбирательством, нужны встречи и беседы, и прежде всего — с Машенькой.

Гвоздев зашел в суд справиться, на какое число будет назначено слушание дела…

— Еще неизвестно, — заявила секретарь суда.

— Вы уже трижды даете мне один и тот же ответ!

— Товарищ Гвоздев, ваше дело задержала у себя судья. Зайдите завтра…

— А завтра вы мне скажете: зайдите послезавтра!.. — День идет за днем… Дома у меня ад… Вы не имеете права принуждать меня жить в домашнем аду… Я буду жаловаться!

Выйдя на многолюдный проспект, Гвоздев остановился, озираясь, словно искал человека, которому можно было бы пожаловаться на непристойную волокиту в суде. Кто-то толкнул Гвоздева и сказал:

— Отошли бы, гражданин, в сторонку!

Гвоздев медленно зашагал; раздражение не утихало. Может быть, зайти в «полуподвальчик» залить свои неприятности доброй порцией «крепкого»? Нет, не сто́ит. Никогда он не пил, а из-за Машеньки и подавно не станет. Домой идти тоже не хотелось. Что его ждет дома? Очередная стычка, Машенькины слёзы и упреки… Пропади всё пропадом! Не отправиться ли на завод? Не поговорить ли по душам с Абрамовым, председателем завкома? Абрамов — умный мужик и большой знаток законов. Пусть вмешается в судебную волокиту. Гвоздев убежден, что судья Павлова неспроста затормозила дело. Она что-то замышляет; по всей вероятности, она против развода. Посмотрим! Абрамов покажет тебе, как измываться над людьми!.. Абрамов встретил Гвоздева приветливо.

— А ну, ну, давай, выкладывай, друг мой ситцевый, — добродушно басил он. — Что там у тебя стряслось? Не судят? Не хотят?.. Экие канальи!

— Сил больше нет, товарищ Абрамов, — взмолился Гвоздев, — помоги!.. Несколько дней обивал я пороги в народном суде, — то не так написал заявление, то не так переписал его, дважды до суда судья Курский вызывал к себе — уговаривал помириться… Больше месяца, понимаешь ли, ждал, пока наступил мой черед опозориться в газете — оповестить знакомых и незнакомых, всех друзей и недругов о столь важном событии, о том, что, дескать, я, Гвоздев, и моя супруга, Гвоздева, полезли на стенку… Дважды в народном суде откладывалось дело из-за неявки Машеньки… Не помирились. Казалось бы, всё ясно. Так нет, теперь в городском тянут жилы… Да что они у меня воловьи, что ли? Видите ли, даже не могут назначить день слушания дела!..

Абрамов, к удивлению Гвоздева, не выразил ему сочувствия.

— Хорошо, очень хорошо! — убежденно сказал он.

— Что ж тут хорошего? — изумился Гвоздев. — Где же четкость, оперативность, чуткость?.. Выходит, для суда эти качества не обязательны? Разве можно мириться с такой изнуряющей медлительностью?

— А зачем тебя, Гвоздев, понесло в суд?

Гвоздев не понял вопроса:

— То есть как это «понесло»? Где же я должен искать правду, как не в своем, народном суде?

— Да за правдой ли ты пошел в суд? Сдается мне, скорее за кривдой… Погоди, не горячись, друг мой ситцевый! Это хорошо, что дело еще не назначили к слушанию, есть, стало быть, у тебя время подумать, да одуматься…

— Не собираюсь я, товарищ Абрамов, менять линии, у меня серьезные основания для развода.

— Что же ты не пришел ко мне и не рассказал про свои серьезные основания? — Абрамов смотрел строго, без улыбки.

— А чем бы ты помог моему горю?