Ничего личного

Это его "легальную, оптимизированную схему снижения налогового бремени" будут использовать практически все будущие российские "олигархи" — от Гусинского до Прохорова: покупать у самих себя сырье — нефть, металлы, уголь по внутренним ценам, а продавать через свои оффшорные предприятия по мировым и прятать прибыль в кипрские, швейцарские, английские банки. Абсолютно не облагаемую никакими налогами. Хотя, насчет "будущих олигархов" я погорячился. Не будет этих людей в истории моей страны. Пусть едут израильские нивы засеивать зеленым горошком и огурцами.

ЕРАА — вот первооснова подобных манипуляций и Рич в своеобразном прочтении этого закона сильно преуспел. Мне такой "оптимизатор" в России не нужен был совершенно. Я и без "доброго" Марка мог поставлять зерно в СССР в обход любых "афганистанских" эмбарго. Да и прошли те времена уже давно.

Глава 9

К моей досаде итальянская история не закончилась для нас единственным визитом Гернсбека и Паццони. Во второй раз макаронник явился один, он пришел ко мне домой, и его английский оказался совсем не так плох, как представил его коллега из ФБР.

Я уже собирался ложиться спать, время приближалось к полуночи, когда в дверь постучал Алекс:

— Сардж, — не входя в комнату, сказал он из‑за двери, — приперся этот итальянец. Настаивает на встрече.

Я как был — в полосатой пижаме и халате — спустился со второго этажа и вышел к гостю.

Сеньор Паццони стоял посреди гостиной, разглядывая обои на стенах и теребя в руках какой‑то из журналов, что в были сложены на столе в высокую стопку. В легком светлом плаще и фетровой шляпе, он был похож на героя какого‑то старинного черно–белого кино: ни дать ни взять, благородный полицейский явился в бандитское логово выводить погрязших в преступлениях злодеев на чистую воду.

— Бонанотте, сеньор Паццони. Чем обязан? — я старался быть вежливым, хоть мне и не нравилось, когда мешали спать.

— Завтра заканчивается моя командировка, и я улетаю, — сообщил мне итальянец таким тоном, словно ждал, что я начну его упрашивать остаться.

— Увидите Родину, сеньор Паццони, и я вам даже немного завидую. У меня‑то она всегда перед глазами, вспоминать нечего. Нет этого сладкого чувства вернувшейся потери. Оливки–маслины, моцарелла–тарантелла, пицца–лазанья–паста, темноглазые сеньориты. Я бы сам с вами поехал, мне Италия по душе. Но — дела, будь они неладны! Так чем обязан?

— Вы позволите? — он показал глазами на кресло.

— Конечно, комиссар. Чай? Может быть, немного виски?

Он молча уселся в облюбованное кресло и положил мой журнал себе на колени.

— Не нужно.

— Итак…

— Я знаю, что это вы устроили взрыв в отеле, мистер Саура. Вы и ваш друг Майнце.

Мне стало смешно: так глупо "на пушку" нас еще брать никто не пытался. Алекс, стоявший в дверном проеме, хмыкнул неопределенно.

— У вас есть доказательства? Может быть, мне прямо сейчас написать явку с повинной?

— Вы зря иронизируете. Я найду доказательства. И когда найду — вам будет не до шуток. — Он обхватил голову руками. — Тогда вы ответите за свое преступление.

Я все‑таки плеснул в стаканы понемногу бурбона и поставил один перед итальянцем.

— Выпейте, мистер Паццони. Хуже не будет, но может быть, тогда немного спадет ваша необоснованная агрессия? Я не вызываю полицию только по тому, что вы мне чем‑то симпатичны, мистер Паццони. Может, на дядюшку похожи? Я не желаю вам неприятностей…

Черт! А неприятности‑то уже произошли!

Сегодня умерла его приемная дочь. Глупая случайность — она проходила мимо злосчастного отеля в момент взрыва и получила два осколка стекла в горло и один в глаз. Одна из целой компании друзей и подружек. Месяц она пролежала в коме и сегодня, когда он звонил в больницу, ему сказали, что соболезнуют…

У меня затряслась рука со стаканом, я одним глотком осушил его. И беспомощно оглянулся на Алекса.

Паццони уныло посмотрел на меня:

— Я найду доказательства, — повторил он. — Ей ведь было всего девятнадцать, понимаешь ты это, сопляк? Всего девятнадцать. Чем она заслужила такое?

Не произнося ни звука, я сел в кресло напротив, хотел что‑то сказать, но в горле одновременно и пересохло, и заворочался тугой комок.

— Кому, комиссар? О чем вы говорите? — вступил в разговор Вязовски, видя, что я слегка "поплыл" от своего прозрения.

— Моей Софии, — на его небритых щеках блеснули влажные дорожки. — Она умерла сегодня. Из‑за устроенного вами "розыгрыша". Почему она, мистер Саура? Вы держали ее в своих планах? Почему взрыв произошел в тот миг, когда она проходила мимо?

— Случайность… — я прошептал в стакан, который так и держал у пересохших губ. — Красные бригады…

— Мне уже безразлично, кто это был, мистер Саура, — перебил меня комиссар, — вы, Красные бригады, рука Господа. Я знаю, что вы к этому были причастны, и вы за это ответите. Меня, скорее всего, отстранят от ведения этого дела. Но тем для вас хуже. Тем хуже. Мне уже пора на пенсию и я уйду сам. Теперь я не буду связан условностями и процедурами. Я пришел объявить вам войну, мистер Саура. Либо вы сдадите мне исполнителей, либо остаток своей жизни я буду занят уничтожением вашей.

Он резким движением смахнул со столика стакан с виски и тот, ударившись в стену книжного шкафа, раскололся на части с громким хлопком.

— Пошел вон, — спокойно произнес Вязовски. — В следующий раз, когда пожелаешь увидеть мистера Сауру, озаботься получением ордера от судьи. Проваливай, пока я не решил, что ты нарушил неприкосновенность частной собственности. Бегом.

В его руке, твердой и спокойной, уже обосновался "кирпич с курком" — Ruger Р85.

Паццони, к его чести, не испугался. Он встал, бросил на столик журнал, отряхнул плащ, поправил свою дурацкую шляпу и положил передо мной на столик фотографию:

— Это она, моя Софи. Запомни ее, говнюк.

С этими словами он пошел к двери. На пороге оглянулся и сказал в лучших традициях американского кино:

— Я вернусь.

— В добрый час, — пожелал ему Вязовски и закрыл за итальянцем дверь.

Он сел напротив меня, в то кресло, где только что сидел Паццони, и прямо из горла хлебнул несколько глотков.

— Что произошло? — вытерев рукой с пистолетом тонкий потек по подбородку, спросил Алекс.

В нескольких предложениях я рассказал ему историю комиссара. Вязовски выслушал не перебивая и продолжал молчать, когда я уже закончил.

— Наверное, нужно позвонить Заку? — невпопад спросил я.

— Зачем? Зак умеет воскрешать усопших девиц? Не думаю. Никто не застрахован от случайностей. А они будут всегда. И чем непрофессиональнее исполнители, тем больше таких случайностей.

— Ты бы сделал лучше?

— Я бы не взялся. У меня другой профиль — противоположный.

— Я больше не хочу таких случайностей, Алекс. — Мне стало так тоскливо, что захотелось напиться.

Я протянул руку и Вязовски, понимающе хмыкнув, отдал мне бутылку, в которой еще оставалось чуть больше половины.

— Только сегодня, — чуть придержав ее, предупредил Алекс. — Если ты захочешь и завтра, я тебя отлуплю.

— Стоило бы, — согласился я и приложился к горлышку.

Бурбон вдруг стал на удивление безвкусен — не обжигал, не пьянил — вода водой.

— Таких засранцев, как мы с Заком — еще поискать. Стоило бы отлупить, чтобы думали мозгами, а не шапкой.

— Пей, моралист, — Алекс достал из бара еще одну бутылку. — Лучше было бы, когда бы Блэк тебя сдал своим хозяевам?

Я протянул ему свою — чтобы чокнуться, но Алекс отстранился.

— Не за здоровье пьем. Думай, вспоминай, командир, что там дальше в твоей пьесе? Сильно он нам напакостит?

Я задумался, не забывая иногда прихлебывать:

— Нет, как он сможет напакостить? Лет пять он будет ждать нашей промашки, собирать компромат, вынашивать свою месть. На этой почве несколько раз явится предъявлять улики и дважды спровоцирует расследования, которые кончатся извинениями. В девяносто четвертом решит, что мы ему не по зубам и начнет искать контакты в среде местной мафии. Найдет подходы к семье ДеКавалканте из Нью–Джерси и "сдаст" нас им. Вернее, "закажет": Зака, меня и тебя. Отдаст все, что имеет, включая доставшийся от дяди участок земли на Сицилии. Но жадные мафиози придут сначала к Снайлу и предложат ему крышевание. И из кабинета Тома отправятся прямиком в Марион, или куда там положено здесь сажать особо буйных преступников? ФБР произведет облаву, прихватив помимо ДеКавалканте еще и кого‑то из Дженовезе и Гамбино. Возьмут многих, но пара капо останется на свободе и они‑то и отомстят Паццони за подставу. Пока что так. Если мы не решим что‑то изменить.