Железная хватка графа Соколова

Валентин Викторович Лавров

Железная хватка графа Соколова

ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕНИЯ СЫСКА

Читатели одолели меня вопросами! «Что стало с героем вашей книги “Граф Соколов — гений сыска”? Когда увидим обещанное продолжение?»

Признаюсь, я и сам полюбил этого атлета-красавца, славившегося прямотой могучего ума, грубоватой простотой обращения, умевшего из самых сложных положений выходить с блеском.

Так что, отложив все насущные дела, я принялся за новую книгу о графе. Приглашаю моих читателей броситься в стремительный водоворот новых опасных приключений знаменитого графа.

ПОБЕГ

Похоронив на Пятницком кладбище при громадном стечении рыдавшего народа друга и ученика Колю Жеребцова, граф Соколов впал в несвойственную ему меланхолию. День за днем безвылазно он проводил в своей громадной квартире на Садовой-Спасской в доме под номером девятнадцать, пил французские белые вина и предавался печальным размышлениям о бренности существования.

Однажды позвонил по телефону начальник сыска Кошко. С очевидным раздражением сказал:

— Граф, по какой причине вы не являетесь на службу? Больны, так сообщите об этом рапортом!

Соколов ответил:

— А ты, гроза карманных воришек, не слыхал, что от рук террориста погиб на боевом посту твой лучший подчиненный и мой любимый друг Жеребцов? — И далее добавил такое, что оскорбленный начальник со злобой грохнул трубкой о рычаг.

Последствия этой грубости для Соколова и, быть может, для всей России стали самыми неожиданными.

Сюрприз приятный...

Сидение в четырех стенах окончилось в канун Рождества Пресвятой Богородицы — седьмого сентября. Утром, тщательно сбрив густую щетину, одевшись во все темное, Соколов вместе с супругой пешком отправился на соседнюю улицу — Новую Басманную, к бывшей невесте Жеребцова — Танечке Ермоленко. Граф помнил, что именно сегодня молодые должны были венчаться.

В печальных разговорах провели более часа. Когда возвращались домой, то проходили мимо собора во имя святых Петра и Павла.

Вдруг прямо над головой ударил колокол. Тягучие звуки сладостно отозвались в сердце. Соколов перекрестился:

— Добрый знак, знаменует поворот жизни к лучшему...

Мари, вдруг таинственно улыбнувшись, взяла мужа за руку, снизу вверх сквозь густые ресницы заглянула в его лицо, застенчиво и счастливо сказала.

— Милый Аполлинарий Николаевич, примета уже сбылась: у нас будет... ребеночек.

— Наследник?! — задохнулся Соколов. — Я не ослышался? — Он с любопытством уперся взглядом в чресла супруги, и тогда на его лице явственно прочиталось сомнение.

Мари рассмеялась:

— Это еще не сегодня, думаю — весной!

Соколов подхватил могучими ручищами легкое тело супруги и закружил, громко приговаривая:

— Наследник, наследник, наследник!

Прохожие, разинув рты, глядели на столь необычную сцену. Даже проезжавший мимо ломовой возчик с тяжело груженным возом остановил лошадь. Городовой, бдевший возле будки на горбатом мостике через железную дорогу, придерживая левой рукой «селедку» — шашку, а правой заправив в рот свисток и выдувая из него трель, бросился к месту происшествия. Но, разглядев в нарушителе уличного благочиния важного господина генеральского вида, подался восвояси.

Разочарование

Всякая печаль имеет свой конец. И вот, с необычной нежностью поддерживая супругу под локоть, преисполненный радости и гордости, Соколов заботливо произнес:

— Тебе, мой ангел, теперь нужен покой! Со службой я, хвала Господу, покончил. Меня более не тешат ни знаменитость гения сыска, ни открытки с моим портретом по копейке за штуку. Кошко — славный парень, но он служит ради жалованья. Мы с тобой, Мари, богаты и, стало быть, независимы.

Княгиня, не веря ушам, с надеждой спросила:

— Аполлинарий Николаевич, неужто вы уйдете в отставку?

— Да, конечно! Раньше меня поддерживал азарт. Каждый раз, как я принимался за новое дело, весь прямо-таки загорался: «Неужели меня преступники перехитрят? Не бывать тому!» И всегда выходил победителем.

— Газеты так и пишут: «Граф Соколов — феномен. Он, кажется, единственный в мире сыщик, который не провалил ни единого дела, распутал все, даже самые сложные преступления».

Соколов вздохнул, с грустью заметил:

— Это тот редкий случай, когда газеты обо мне не врут. Но теперь пришел момент, когда мне стало скучно. Я вдруг осознал: сколько бы убийц и воров ни поймал, меньше преступлений не становится. Возмездие? Преступник — слуга дьявола, ибо он лишен главного человеческого достоинства — сострадания, жалости к ближнему. И Господь наказывает его уже на этом свете.

Жизнь любого преступника — сплошной ужас, ибо на душе его вечный мрак.

Княгиня давно мечтала об этом часе. Каждый раз, как Соколов отправлялся в погоню за очередным злодеем, она от беспокойства не находила себе места. Но сейчас ей вдруг стало жалко своего великого супруга.

— И чем же вы, Аполлинарий Николаевич, займете свой досуг? Станете гран-пасьянс в гостиной раскладывать? Это при вашей-то бурной натуре?

— Признайся, Мари, тебя подмывало сказать «буйной натуре»? — Соколов расхохотался. — Займусь охотой, хозяйством. Усадьбу улучшить следует. — Решительно взмахнул рукой: — Все, с приключениями закончено. Завтра же утром — в Мытищи. Пыльная и шумная Москва, мой ангел, в твоем положении вредна.

Сладкие грезы

Обещание Соколов выполнил. Он перебрался в свою подмосковную усадьбу, возведенную более сотни лет назад любимым зодчим Екатерины Великой — Иваном Старовым, создателем Таврического дворца.

Вечерами, взявшись за руки, Соколов и Мари бродили по обширному заброшенному парку, наполненному запахом смолы и преющей хвои.

— Как сладостен сей мир, как утешает он меня во всех проявлениях! — с душевным порывом произносил Соколов — Вот эти быстро бегущие фиолетовые облака на светлом фоне вечереющего неба, птичий гомон, сырой холодок низины, и воспоминания, воспоминания...

— У вас еще вся жизнь впереди, вам ли, Аполлинарий Николаевич, предаваться утехам старцев?

— Не о себе — думаю беспрестанно о стремительно ускользающем времени. И возбуждает мои воспоминания этот старинный парк. Кажется, только вчера среди мраморных монументов, каскадов вод, живописных руин, павильонов, мостиков здесь бродили изящные дамы в кринолинах и мужественные их спутники в треугольных шляпах и обшитых золотым позументом мундирах.

Уединившись в какой-нибудь беседке «Прощальный поцелуй», они клялись в любви вечной.

Мари в тон подхватила:

— А в это время с грозным шипением черноту ночи озаряли россыпи огней — то был праздничный фейерверк. Затем возлюбленные, до боли натрудив в поцелуях губы, переходили в дом. Здесь, в паркетной зале... — ...при тысячах свечей начинались церемониальные танцы, — продолжил Соколов. — Помнишь, милая, наш первый танец на балу твоей тетушки Голицыной?

— Это был вальс, — с тихой задумчивой улыбкой произнесла Мари. — Как же вы, Аполлинарий Николаевич, были ловки! Как красиво за мной ухаживали...

— Предмет моих воздыханий стоил того! — рассмеялся Соколов. И он вдруг привлек к себе княгиню и нежным поцелуем приник к ее устам.

Воспитатели

Однажды Соколов сказал:

— Милая Мари, пожалуй, нынче же навещусь в Москву. Надо проститься честь честью: подать рапорт об отставке и сдать дела. И, как заведено, устроить прощальный ужин для сослуживцев.

— Представляю, Аполлинарий Николаевич, сколь вам трудно расставаться с товарищами.

— Очень тяжело! Как вспомню отца и сына Гусаковых, судебного эксперта Гришу Павловского, вечного балагура и великого эрудита Юрия Ирошникова — слеза набегает. Но решение мое твердое: в полицию больше не вернусь. Пока буду оберегать твой покой: женщина, носящая в себе ребенка, — это сосуд божественный. А потом... потом родишь сына, стану его растить, играть с ним. Стрелять из пистолета научу и приемам английского бокса.