Страница 15 из 31
Тут где-то раздался треск наподобие грома, и мы услышали полные ужаса крики. Световые прожилки на стенах мигнули и погасли. Мгновение спустя мимо нас, спасаясь, пробежали какие-то люди. Вслед за ними хлестала вода, которая мигом дошла нам до щиколоток. До нас донесся глубокий, угрожающий рокот. «Идем!» — приказал Тремартин, и мы пошли, хотя все, как я думаю, понимали, что мы движемся навстречу опасности, а не прочь от нее.
Мы еще дважды свернули за угол. Серые блоки, из которых прежде были сложены стены, сменились гладким черным камнем с серебристыми жилками. После еще одного марша низких ступеней коридор внезапно расширился и потолок стал выше, словно мы из помещений для слуг перешли в господские покои. В нишах вдоль стен больше не было статуй. Поскользнувшись на мокром полу, я оперлась рукой о стену и вдруг увидела, что вокруг толпятся люди в странных одеждах. Это был базарный день, свет сиял, слышались громкие разговоры, пахло горячей сдобой. В следующий миг Тремартин оторвал меня от стены и предупредил: «Не прикасайтесь к черному камню. Он уводит в мир призраков. Идите за мной». Вдали показался огонь, затмевающий неверный искусственный свет.
Это горел факел Ретио, с головы до ног покрытого грязью. Даже увидев нас, он не перестал отгребать жижу грубым деревянным ковшом. Грязь струилась по коридору, и даже дюжина человек с ней бы не справилась. Видно было, что если Олпи не откроет дверь в скором времени, грязь зальет весь коридор и он окажется в западне.
Я ступила в ямку, которую все это время очищал Ретио — и обняла его, не смущаясь грязью на нем, не смущаясь подруги и сына. Будь у меня время, я сделала бы то, в чем обвинял меня муж. Быть может, в душе я ему уже изменила. Меня это мало заботит — главное, что я сохранила верность моим друзьям.
Наше объятие за недостатком времени длилось недолго. Мы стали звать Олпи через дверь, но он молчал, пока не услышал, как плачут его сестренки. Тогда он сердито велел нам убираться прочь. Мать умоляла его выйти, говоря, что город рушится, и грязь скоро запрет его в комнате. Он ответил, что жил здесь всегда, здесь и умрет. Пока мы звали и упрашивали, Ретио угрюмо продолжал свою работу, отгоняя грязь от порога. Видя, что просьбы не помогают, он и Тремартин навалились на дверь, но крепкое дерево не уступало сапогам и кулакам, а инструментов у нас не было. Тремартин тихим шепотом, со слезами, сказал, что придется оставить мальчика здесь. Грязь прибывала быстрее, чем мужчины успевали вычерпывать, и с нами были еще трое детей.
Громкий рокот за нами заглушил протестующий крик Челлии. Что-то рухнуло, и грязь теперь потекла с обеих сторон. Тремартин поднял факел. Оба конца коридора уходили во тьму. «Открой же дверь, Олпи! — взмолилась я. — Открой, не то все мы утонем в грязи. Впусти нас, во имя Са!»
Не думаю, что мои слова возымели действие — Олпи скорее послушался Карлмина, который, внезапно повысив голос, произнес что-то властное на неведомом мне языке. Загремели засовы, и дверь открылась наружу, преодолевая вязкую грязь. Мы ввалились в комнату, и свет ослепил нас. Тремартин и Ретио захлопнули дверь, но Ретио пришлось стать на колени, чтобы расчистить ей путь.
Эта комната сохранилась лучше всех, которые я видела раньше. Нас всех ошеломила ее роскошь, и на короткое время мы почувствовали себя в безопасности. На полках из полированного дерева стояли изящные вазы, фигурки из камня и почерневшего от возраста серебра. Винтовая лесенка вела куда-то наверх, и каждая ее ступенька была ярко освещена.
Убранство комнаты могло бы купить нам всем милость сатрапа — все эти предметы отличались как красотой, так и редкостью. Олпи нагнулся и заботливо отогнул ковер, чтобы его не испачкала грязь. Это движение потревожило пыль, и проглянули яркие краски. Несколько мгновений мы все молчали. Потом Олпи выпрямился, и я ахнула. Длинное одеяние на нем переливалось всеми цветами радуги, голову украшал обруч из металлических дисков, которые, казалось, излучали собственный свет. Челлия не посмела обнять его. Мальчик заморгал, как совенок, и она нерешительно спросила, узнает ли он ее.
«Я как-то видел тебя во сне, — медленно проговорил он, обвел глазами комнату и добавил с тревогой: — А может, это я очутился во сне. Очень трудно понять».
«Он трогал черный камень, — проворчал Тремартин. — Камень, пробуждающий призраков и крадущий разум. Два дня назад один человек, я сам видел, сидел, прислонившись к такой черной стене. Он улыбался, и размахивал руками, и говорил с людьми, которых там не было».
Ретио мрачно кивнул, соглашаясь с ним. «Даже если его не трогать, он отнимает у тебя волю, и ты перестаешь чураться призраков, когда подольше побудешь здесь, в темноте. — Он помолчал и неохотно договорил: — Может быть, уже слишком поздно, чтобы вернуть нам прежнего Олпи, но попытаться можно. За своим рассудком мы все тоже должны следить. Будем все время разговаривать. И как можно скорее уведем отсюда детей».
Я хорошо понимала, о чем речь. Олпи отошел в угол, к столику, наклонил пустой серебряный штоф над серебряной чашечкой, проглотил, вытер рукой рот и сморщился, точно воображаемый напиток показался ему слишком крепким.
«Если идти, то прямо сейчас», — сказал Ретио. «Пока не поздно» ему добавлять не пришлось — мы все думали точно так же.
Однако мы уже и так опоздали. Из коридора все время просачивалась вода, и когда мужчины попытались открыть дверь, у них ничего не вышло. Даже когда все мы, взрослые, налегли плечами на дверь, она не сдвинулась с места, а свет в комнате начал мигать.
Грязь и вода давят на дверь все сильнее, и дерево потрескивает. Пора закругляться. Винтовая лестница уходит в кромешный мрак, а факелов, которые мы соорудили, разломав кое-какую мебель, хватит ненадолго. Олпи точно одурманен, и Карлмин не лучше — он почти не отвечает, когда к нему обращаешься. Мужчины понесут их, а мы с Челлией будем вести за руки девочек. Мы постараемся найти какой-нибудь другой путь, ведущий в драконий зал.
Не знаю который день
первого Дождевого года
Я озаглавливаю эту запись так, поскольку мы не знаем, сколько прошло времени. По мне, уже несколько лет. Я дрожу — то ли от холода, то ли от стараний остаться тем, кто я есть. Кем я была. В голове мутится, и я утону в этой мутной воде, стоит мне уступить. Но если мой отчет может хоть чем-то помочь другим, я должна собраться и привести мысли в порядок.
Когда мы поднимались по лестнице, свет в нижней комнате мигнул в последний раз и потух. Тремартин храбро поднял факел, но тот освещал лишь его голову и плечи. Никогда я еще не бывала в такой беспросветной тьме. Другой рукой Тремартин сжимал запястье Олпи и вел мальчика за собой. Следом шел Ретио с Карлмином на руках, следом Челлия с перепуганными девочками. Я замыкала шествие с охапкой факелов, обмотанных кусками разной материи. Ломка мебели привела Олпи в бешенство. Он накинулся на Ретио и стал его бить, пока тот не отвесил ему пощечину. Это ошеломило мальчика и ужаснуло его мать и сестер, но по крайней мере сделало Олпи послушным.
Лестница вывела нас в комнату для прислуги. Раньше аристократ в нижнем покое наверняка звонил в колокольчик, и слуги спешили на его зов. Там стояли деревянные лохани, вероятно, для стирки, и стол с принадлежностями для шитья. За единственной дверью тянулся в обе стороны темный коридор.
Слышно было, как трещит горящий факел и капает вода. Тишина пугала меня — за ней чудились музыка и призрачное пение.
«Огонь горит ровно, — заметила Челлия. — Сквозняка нет».
Я об этом не подумала, но она, конечно, была права. «Значит, где-то тут есть дверь, — сказала я, сама сомневаясь в своих словах. — Надо найти ее».
«Куда идти-то? В какую сторону?» — спросил Тремартин. Я давно уже сбилась с дороги и потому промолчала, а Челлия сказала: «Вон туда. Мне кажется, мы пришли с той стороны. Может, увидим что-то знакомое, или свет снова зажжется».
Ничего лучшего я предложить не могла. У каждого из них был кто-то, за кого он держался, обороняясь от здешних призраков, я же несла только факелы. Мои друзья смутно маячили между мной и нашим слабым светильником. Если я поднимала глаза, этот свет слепил их. Опуская взгляд, я видела бесовскую пляску теней у себя под ногами. Сначала я слышала только наше неровное дыхание, шарканье наших ног по мокрому камню и треск факела. Потом мне стал мерещиться звон водяных капель, а однажды вдали что-то словно подалось или рухнуло.