Страница 12 из 31
Мужа нет с нами. Он, несмотря на долгую разлуку, предпочитает дебаты обществу жены и сыновей. Заметил ли он хотя бы, что я разрешилась от бремени, но на руках у меня нет ребенка? Сомневаюсь.
Не знаю, куда делась Челлия с дочерьми. Весть о том, что Эте не вернулся, сломила ее. Муж погиб, Олпи пропал, если не хуже. Я боюсь за нее и скорблю вместе с ней. Я думала, что обрадуюсь, когда вернутся разведчики, а теперь не могу разобраться в собственных чувствах. Знаю только, что это не радость и даже не облегчение.
Седьмой или восьмой день
Золотой луны 14-го года
правления сатрапа Эсклепия
Он пришел ко мне поздней ночью, и я, несмотря на сердечную боль и спящих рядом двух сыновей, не отказала ему в том, чего он хотел. Одна часть моей души жаждала ласки, другая насмехалась над первой — ведь он пришел, лишь когда покончил с более срочным делом. Он говорил мало и утолял свое желание впотьмах. Могу ли я его за это винить? От меня остались кожа да кости, лицо огрубело, волосы высохли, как солома. Кожная болезнь, поразившая детей, ползет вверх и по моей спине. Я боялась, как бы он не коснулся этой чешуи и не напомнил мне, что она там, но он не коснулся. На ласки он времени не тратил. Я смотрела поверх его плеча в темноту и думала не о нем, а о Ретио, простом матросе с портовым выговором.
Во что я здесь превратилась?
Середина того же дня
Итак, я снова жена Джатана Каррока, и он снова распоряжается моей жизнью. Решение принято. Поскольку Олпи исчез, а Ретио с Тремартином нигде не могут найти, Джатан заявил, что потаенный город открыт его сыном и это дает ему как отцу первоочередное право на все сокровища, которые там лежат. Петрус проводит его и других мужчин в башню, и все найденное там позволит нам вернуть милость сатрапа. Он очень горд открытием Петруса и тем, что львиная доля сокровищ должна принадлежать Каррокам. Его не волнует, что Олпи до сих пор нет и что Челлия и ее дочки места себе не находят. Он говорит только о сокровищах, которые обеспечат нам триумфальное возвращение. О несчетных лигах болот и моря, отделяющих нас от Джамелии, он как будто и не помнит.
Я сказала ему, что древний город — опасное место и что не нужно об этом забывать, поддавшись жажде наживы. Рассказала о тамошней магии, об огнях, которые загораются и гаснут сами собой, о голосах и о музыке, но он отмахнулся от этого, как от «бабьих сказок». Мне он велел оставаться в моем «обезьяньем гнезде» до его возвращения. Тогда я сказала прямо, что у Компании нет ни провизии, ни сил для похода на побережье. Без должной подготовки мы все умрем по дороге, с сокровищами или без них. Я считаю, что нам нужно как следует запастись перед выходом или же дожидаться корабля здесь. Сдаваться рано. Мы еще можем преуспеть, если бросим всех мужчин на сбор съестного и научимся собирать дождевую воду. Можем достроить древесный город, который будет не только удобным, но и красивым. В ответ он только тряс головой, точно слушал ребенка, толкующего об эльфах в цветочных чашечках. «Ты все так же помешана на своем искусстве. Даже голодная и оборванная, ты не отличаешь мечту от действительности». Еще он сказал, что восхищен заботами, которыми я занималась без него, но теперь он вернулся и будет сам заботиться о своей семье.
Мне захотелось в него плюнуть.
Петрус не хочет идти в башню. Он думает, что она забрала Олпи себе и мы больше его не увидим. О подземелье он говорит со страхом. Карлмин сказал отцу, что никогда не бывал в подземном городе, а потом стал сосать большой палец, чего не делал с двух лет.
Джатан, выслушав предостережения Петруса, засмеялся. «Я уже не тот неженка, что отплыл из Джамелии. Буки, которых боится твоя глупая маменька, меня не пугают». На это я резко заметила, что и я уже не та женщина, которую он бросил одну в диком лесу. Он надменно ответил, что ему это слишком ясно и остается лишь надеяться, что возврат к цивилизации приведет меня в подобающий вид. И заставил Петруса вести их к кургану.
Я не пошла бы туда вновь ни за какие сокровища, будь там хоть весь пол усеян бриллиантами, а потолок увешан жемчугом. Опасности, таящиеся под землей, не плод моего воображения, и я ненавижу Джатана зато, что он опять тащит туда сына.
Я проведу этот день с Марти. Ее муж вернулся благополучно, но снова покидает ее ради охоты за сокровищами. Она в отличие от меня в полном восторге от его планов и думает, что он вернет им положение в обществе и богатство. Мне противно слушать всю эту чушь. «Мое дитя вырастет в благословенном городе Са», — говорит она, тонкая, как шнурок, и живот выпирает впереди, как грубо завязанный узел.
Восьмой или девятый день
Золотой луны 14-го года
правления сатрапа Эсклепия
Не смешно ли каждый раз писать эти даты? Здесь эта луна не сулит житниц, полных золотого зерна, да и сатрап для меня больше ничего не значит.
Вчера Петрус показал мужчинам ведущее в башню окно, а сам убежал вопреки сердитому зову отца. Он вернулся ко мне бледный, весь дрожа, и сказал, что пение в башне стало таким громким, что он не может думать самостоятельно вблизи от нее. В коридоре он мельком видел чьи-то странные фигуры — они появлялись и снова пропадали, как их мигающий свет.
Я успокоила его, но он успел расстроить Марти. Весь вчерашний день я готовилась к зиме, хотя это идет вразрез с планами Джатана. Настелила еще один слой на кровли обеих наших висячих хижин, используя широкие листья, переплетенные лианами. Как жилища, так и мостики, связывающие их с большим помостом, надо будет укрепить в преддверии зимних ветров и дождей, Марти мне не помощница — из-за беременности она стала неуклюжей и вялой, а главное, крепко верит в то, что скоро мы возвратимся в Джамелию.
Поздно ночью вернулись некоторые из охотников за сокровищами. Этот город совсем не такой, как Джамелия, говорят они — все его коридоры соединяются, будто в лабиринте. Кое-какие его кварталы, возможно, всегда располагалась под землей, ибо в нижних покоях нет ни дверей, ни окон. Верхние этажи, по всему судя, служили жилищами, а внизу помещались лавки, хранилища и рынки. Часть города со стороны реки разрушена. В некоторых комнатах стены сырые и мебель сильно прогнила, но в других даже ковры и гобелены хорошо сохранились. Мужчины принесли с собой посуду, стулья, статуэтки, украшения и разные инструменты. На одном из них плащ, мерцающий, как вода, мягкий и льнущий к телу. В каком-то хранилище они нашли запечатанные амфоры с вином, золотистым и таким крепким, что все сразу же захмелели. Веселые искатели звали всех в город, чтобы выпить за богатые находки. Дикий блеск в их глазах не понравился мне.
Потом явились другие, сильно напуганные. Эти не желали рассказывать ничего и собирались уходить к реке завтра же на рассвете.
Джатан не вернулся вовсе.
Люди из первой партии совсем потеряли голову, опьяненные старым вином и безумными мечтами. Двое все в синяках — подрались из-за какой-то вазы. Куда еще заведет нас жадность? Я чувствую себя одинокой в своих невеселых предположениях.
Этот город не сдавался нам на разграбление — скорее он похож на покинутый храм какого-то неведомого бога, которого следует уважать. Все боги — лишь разные ипостаси Са, разве нет? Но эти слова пришли ко мне слишком поздно. Теперь уж меня никто не послушает. Ужасное предчувствие говорит мне, что эта грабительская оргия не пройдет нам даром.
Сегодня с утра моя древесная слободка совсем опустела — кладоискательская лихорадка охватила почти всех. В поселке остались только больные да женщины с малыми ребятами. Мне горько видеть, как гибнут мои мечты. Здесь, возможно, были бы уместны более высокие слова, которыми я когда-то щедро пользовалась в стихосложении, но я скажу лишь, что испытываю сильнейшее разочарование и поражена тем, что чувствую.
Мне трудно не опускать глаз перед причиной этого разочарования, а писать эти строки еще труднее — ведь они впоследствии обличат меня. Но искусство прежде всего должно быть честным, и я прежде всего художник, а потом уж жена, мать и даже женщина. Поэтому я напишу все как есть. Дело не в том, что я теперь предпочитаю своему мужу другого мужчину, хотя и в этом я сознаюсь. Мне все равно, что Ретио простой матрос, на семь лет моложе меня, без образования и знатных предков. Значение имеет лишь то, что он привлекает к себе мой взор и мое сердце. Я отдалась бы ему хоть сегодня, если бы это не грозило будущности моих сыновей. Я пишу это не колеблясь. Какой стыд в том, что я предпочитаю его мужу, если муж мой так явно показывает, что его положение в Компании ему дороже моей любви?