Торговцы плотью

— Будь со мной, детка, — пропел я, — и каждый день твой станет таким!

— Даже в январе? — засмеялась она.

— В январе? Несомненно. На Карибских островах или в Греции.

— Ты мечтатель.

— Разве все это невозможно? Я никогда не был за границей и хочу посетить множество мест до того, как состарюсь. Для этого не нужно ничего, кроме денег.

Она налила нам еще вина.

— Что ж, — сказала она. — Может, когда-нибудь твоя мечта и осуществится.

Этот ее трезвый взгляд на жизнь ужасно меня раздражал.

— Неужели ты не хочешь хоть чего-то прямо сейчас? Большую квартиру, собственную студию, красивые платья, машину?

— Конечно, я хочу все это. Но я не такая нетерпеливая, как ты. Я работаю, и, если мне повезет, все это осуществится. Ну, а если нет — то тоже не умру.

— От одной перспективы двигаться по жизни потихоньку, шажок за шажком, мне становится дурно! — Я покачал головой. — Нет, не могу смириться с обыденностью.

— Ты полагаешь, что я погрузилась в обыденность? — тихо произнесла она.

— Да не в этом дело! Но ты же меня знаешь. По мне, если выигрывать, то по-крупному, а уж если падать — то с таким грохотом, чтоб земля вздрогнула!

— Питер, ты меня пугаешь иногда своей необузданностью.

— В том-то и дело, что недостаточно необузданный. Я бы хотел научиться играть по-крупному, и дело не в деньгах. Я не деньги имею в виду. Я бы хотел научиться рисковать по-настоящему — жизнью, будущим.

— И ради чего?

— О… Ради возможности путешествовать, носить дорогую одежду, посещать шикарные рестораны, приобретать предметы старины, произведения искусства и все такое прочее.

— То есть, другими словами, иметь деньги.

— Да, деньги, — согласился я. — Плюс удовлетворенность. Где-то в этом мире наверняка есть место для меня, просто мне надо его найти.

— До конца этого года, — напомнила она.

— Что? — переспросил я и только потом вспомнил свое обещание бросить сцену, если к будущему Рождеству ничего не добьюсь. — А, да-да…

— Так ты помнишь, что ты мне обещал?

— Конечно. Но у меня ведь в запасе еще полгода, не так ли?

Я засмеялся, обнял ее и поцеловал холодные губы. Мы растянулись на песке, прижались друг к другу, и я гладил ее великолепные волосы, смотрел в ее прекрасные глаза.

— А что, если ограблю банк? — вдруг спросил я. — Это будет считаться?

— Нет. Ты должен преуспеть на сцене. Ты принадлежишь театру.

— Кроме тебя, так не считает никто и в первую очередь продюсеры и режиссеры.

— И все же сцена — единственное место, где ты был бы счастлив.

— А если я все-таки ограблю банк или совершу еще какую-нибудь подобную глупость, ты будешь меня любить?

Она немного подумала, потом ответила:

— Я по-прежнему буду тебя любить, но с тобой не останусь.

— Так ты меня оставишь?

— Если ты ради денег сделаешь какую-нибудь глупость? Да, я от тебя уйду.

— Несмотря на любовь?

— Я смогу это пережить.

— Хорошо б и мне иметь такой сильный характер! О Боже, как бы я этого хотел…

— Эй, Питер! — воскликнула она. — Отчего у тебя в глазах слезы?

— Это от ветра.

Я встал, повернулся к ней спиной, подошел к самой кромке воды и стоял там, глядя на тяжелые волны.

Теперь красота и благодать дня причиняли мне боль. Сейчас мне больше по душе были бы тяжелые тучи, порывистый ветер, буря. Гроза.

Простота и доброта Дженни Толливер тоже меня удручали. Ее благородство! В этом ее безошибочном понимании, что хорошо, а что — плохо, было нечто меня принижающее, мечты мои представлялись глупыми, а амбиции — ничтожными.

Я повернулся к ней. Стоя на коленях, она укладывала в корзину остатки еды. Я видел божественный изгиб ее спины, видел, как горели на солнце тяжелые пряди светло-каштановых волос. У меня перехватило дыхание. Ради этой женщины я могу пожертвовать всем!

Глава 40

Лето оказалось необычайно насыщенным и принесло больше прибыли, чем мы с Мартой Тумбли смели надеяться. К августу мы зарабатывали уже по тысяче в неделю — и все это благодаря новому пополнению, завербованному Солом Хоффхаймером. Теперь у меня в «конюшне» постоянно насчитывалось от пятнадцати до двадцати «жеребчиков», и хотя время от времени некоторые из них уезжали на гастроли или отлучались по другим делам, а то и вовсе отпадали по тем или иным причинам, недостатка в новых кадрах не было.

— Нам придется смириться с текучестью кадров, — сказал я. — Большинство ребят смотрят на это занятие как на временное.

— Ну и хорошо, — ответила Марта. — А большинство клиенток жаждет все новых и новых партнеров.

Как она и предполагала, большая часть наших постоянных клиенток отправились на лето в Хэмптон, на Файр-Айленд, в Монтаук, на Беркширы, в горы Кэтскиллз, и даже дальше — в Поконос, на мыс Мэй, в Кеннибанкпорт, в Нантакет.

Но чего мы с Мартой не могли предвидеть, так это того, что зачастую замужние дамы проводили будние дни в полном одиночестве — и потому с понедельника по четверг включительно «служба» наша работала бесперебойно.

Мальчикам приходилось отправляться при этом за город. Цены мы при этом не повышали, но клиентки сами оплачивали их дорожные расходы. Случалось, что дамы разорялись и на авиабилеты — парням приходилось летать в Бар-Харбор в штате Мэн и в Хайэннис. А я лениво размышлял на следующую тему: сколько законов мы нарушаем, пересылая мужчину-проститутку через границу штата?

Глава 41

Вечерами по пятницам, когда жеребцы сидели у «Блотто» за выпивкой и профессиональными разговорами (во время этих неформальных сборищ я незаметно раздавал конверты с зарплатой), беседа неизменно вертелась вокруг всяких причуд, с которыми сталкиваешься на работе.

Постоянная клиентка Уолкотта Сэндза настаивала, чтобы он выходил на «сцену», наклеив фальшивые усы и бороду.

Сет Хокинс обслуживал клиентку, которая требовала, чтобы он ложился в постель в наборных ковбойских сапогах.

«Жена» Кинга Хейеса желала только одного: она растирала его обнаженное тело маслом «Беби Джонсонс».

Ко всем этим эксцентричным выходкам можно было привыкнуть, но летом, когда бизнес расцвел пышным цветом, нам несколько раз попадались совершенно свихнувшиеся клиентки. Заботясь о репутации предприятия, мы с Мартой засели за разработку жестких правил.

На наркотики наложили жесточайший запрет. Объявили табу на пьянство — как клиенток, так и жеребцов, — равно как и на громкий шум (вопли, стоны) и непристойности, если их специально не заказывает клиентка. Самовольная встреча с клиенткой служит основанием для немедленного увольнения.

По выбору клиентки разрешаются: половые сношения — позиция спереди, позиция сзади, — минет, содомия. Поскольку не каждый жеребец-соглашался оказывать весь набор услуг, проблема свелась в основном к составлению графика.

Хуже всего было с садизмом и мазохизмом, которые никак не укладывались в стандартные рамки. Мы рекомендовали жеребцам выполнять желания клиенток, пока они не представляют опасности для здоровья и жизни обеих сторон.

Физического насилия предписывалось избегать, особенно если оно оставляет следы. «Водные процедуры» допускаются при наличии надлежащих мер безопасности, а поцелуи в губы оставлены на усмотрение клиентки, так же, как использование презервативов и механических средств, вроде вибраторов.

Мы старались предусмотреть в нашем «Кодексе» все случайности, но скоро выяснилось, что ни один «свод законов» не может объять необъятного разнообразия человеческих сексуальных фантазий. Приведу пример.

Когда Марта сообщила, что поступил заказ на «сцену» с мальчиком и двумя женщинами, я заинтересовался и вызвался добровольцем. Мы решили, что одна будет действующим лицом, другая — зрителем.

Парочка оказалась на редкость неслаженной. Младшая, Дженет — маленькая, смугленькая, полненькая, с жирной, как свернувшаяся сметана, кожей. Старшая, Гертруда — длинная, костлявая, с лошадиным лицом и коротко стриженными волосами. Низкий голос с мужской хрипотцой.