Страница 68 из 83
Следы, как я и предполагал, вели к башне, более того, из-за снега, попавшего внутрь через проделанный Амброзом пролом в крыше, можно было заметить, что они вели дальше, по ступенькам возле стены, к площадке прямо под ним… Вскоре я очутился на месте, где ночью стоял Амброз, и посмотрел в сторону дома. Бросив взгляд вниз, чтобы определить, чем занимался кузен в башне, я вдруг увидел на снегу поодаль от башни какие-то тревожащие душу отпечатки. Я несколько секунд их внимательно изучал, пытаясь выяснить, что это такое, и, заранее испытывая ужас перед тем, что меня там ожидало, спустился с лестницы и направился к ним.
То были три различных отпечатка на снегу, причем каждый из них наводил на меня безотчетный ужас Первый, довольно большой, размером приблизительно двенадцать на двадцать пять футов, заставлял предположить, что на этом месте останавливалась какая-то тварь, похожая на слона. Я тщательно обследовал внешние края этого вдавленного в снег отпечатка и смог убедиться, что, какая бы тварь здесь ни сидела, у нее была гладкая кожа. Второй отпечаток был похож на коготь размером около трех футов, причем казалось, он был оплетен паутиной; третий представлял собой зловещее месиво: снег был раскидан когтями. Создавалось впечатление, что кто-то здесь хлопал крыльями, но точнее ничего нельзя было определить. Я стоял и не отрываясь разглядывал эти отпечатки. Насмотревшись, я почти в шоковом состоянии повернул назад, к дому, и решил добираться до него кружным путем, держась как можно дальше от проложенной моим кузеном тропки, чтобы не вызвать у него подозрений в связи с моим отсутствием.
Амброз, как я предполагал, уже встал, и, к своему облегчению, я заметил, что передо мной – прежний кузен. У него был усталый вид, он ворчал, так как успел соскучиться без меня. Он не мог объяснить причину своей усталости, ведь он крепко спал всю ночь, но его что-то угнетало, давило на него. Более того, так как ему было одиноко, он отправился меня искать и обнаружил, что к нам приходил ночной гость, который подходил к двери и повернул обратно, вероятно, так и не сумев нас разбудить. Я сразу понял, что он увидел собственные следы, но не узнал их. Из его слов мне стало ясно, что во время ночного посещения башни он продолжал спать.
Я сказал, что выходил прогуляться. У меня в городе выработалась такая привычка, и мне не хотелось менять своего обыкновения.
– Не знаю, что со мной происходит,– пожаловался он. – Мне совсем не хочется готовить завтрак.
– Давай я займусь этим,– предложил я и немедленно принялся за работу.
Он с радостью согласился и, сев на стул, принялся растирать ладонью лоб.
– Кажется, я все забыл. Мы ведь строили какие-то планы на сегодня?
– Нет, никаких. Просто ты устал, вот и все.
Я подумал, что наступил благоприятный момент, чтобы предложить ему провести зиму у меня в Бостоне, тем более что мне самому хотелось побыстрее покинуть этот дом, так как теперь я себе отдавал полный отчет о таящемся здесь зле и явной опасности.
– Тебе, Амброз, никогда не приходила в голову мысль сменить обстановку?
– Нет, не приходила,– ответил он.
– Я имею в виду временную перемену. Почему бы тебе не провести эту зиму в Бостоне? Потом мы вместе вернемся сюда весной. Ты, если захочешь, можешь продолжить свои занятия в Вайднере – там часто читают лекции, дают концерты. Более того, там ты можешь встречаться с людьми, беседовать с ними, а это тебе просто необходимо.
Он заколебался, но не проявил враждебного неприятия. Я знал: потребуется время, чтобы он согласился. Уже ликуя в душе, я, конечно, соблюдал осторожность Нужно было постоянно оказывать на него давление, чтобы добиться согласия до того, как к нему вернется его агрессивное настроение. Оно непременно заставит его воспротивиться идее, и тогда уж ничего не поделаешь. Поэтому я не отставал от него все утро, не забыв предложить взять с собой несколько книг из библиотеки Биллингтонов для его Зимних занятий, и, наконец, после обеда соглашение было достигнуто. Мы проведем зиму в Бостоне вместе. Приняв решение, он захотел поскорее уехать отсюда – словно его подталкивало глубоко запрятанное чувство самосохранения,– так что к вечеру мы уже были готовы к отъезду.
В конце марта мы возвратились из Бостона,– Амброз с нетерпением, растущим любопытством, а я – с дурным предчувствием, хотя нужно признать, что, кроме первых беспокойных ночей, когда он разгуливал во сне с отрешенным видом, Амброз все зимние месяцы оставался прежним моим кузеном. Казалось, он полностью оправился от глубокой депрессии, заставившей его обратиться ко мне. Амброз пользовался большой популярностью среди бостонского общества, и я значительно отставал от него в этом, так как ушел с головой в странные старые книги Илии Биллингтона. Всю зиму я тщательно их изучал. Я обнаружил в них немало страниц, очень похожих на те, которые я прочитал с самого начала; в них было немало ссылок на ключевые названия и имена, о которых мне стало известно; были в них и противоречивые отрывки, но нигде мне так и не удалось отыскать точную формулировку основного вероучения в достаточно ясной форме, не было в них и четкой схемы, образца, которому соответствовали бы все ссылки и умозаключения.
С приближением весны, однако, кузен стал чуть более беспокойным и начал все чаще заговаривать о своем желании вернуться в дом Биллингтонов в роще, который, как он подчеркивал, был все же “его домом”, где ему “все было знакомо”. Все это резко контрастировало с его полным безразличием к некоторым аспектам рукописных томов, которые я пытался время от времени обсудить с ним в зимние месяцы в Бостоне.
За это время произошло только два события в окрестностях Архама, и о них сразу же сообщили бостонские газеты. Речь шла об обнаружении в разное время двух трупов в Данвиче после жуткого исчезновения людей, ставших, жертвами убийства. Один из них нашли в эту зиму в период между Рождеством и Новым годом, а второй, вслед за ним, после первого февраля.
Как это бывало и раньше, обе жертвы умерли совсем недавно и обе, судя по всему, были сброшены с разной высоты. Тела, изуродованные множественными переломами и разрывами тканей, приводили в трепет самых хладнокровных, но все же их можно было опознать.
И в том и в другом случае прошло несколько месяцев между временем их исчезновения и обнаружения трупов. Газеты особенно подчеркивали, что каких бы то ни было записок с требованиями выкупа за жертвы не поступало, и обращали особое внимание на тот факт, что у покойных не было причин покидать свои дома. Между тем никаких следов со времени их исчезновения и до обнаружения тел – одно на островке реки Мискатоник, а другое – в ее устье – не было найдено, несмотря на все усилия, предпринимаемые дотошными, освещающими это дело журналистами. Я заметил с леденящим душу восторгом, что кузен проявляет просто бешеный интерес в этим газетным отчетам; он все время их перечитывал и делал это с видом человека, чувствующего, что ему известен скрытый смысл прочитанного, но он никак не может пробиться к нему через пелену забвения.
Я с тревогой наблюдал за ним. Я уже говорил, что приближение весны усиливало беспокойство кузена, порождало в нем все более острое желание возвратиться в родной дом, который он покинул ради Бостона, и это наполняло мою душу опасениями, неясными и дурными предчувствиями, которые, нужно прямо сказать, вполне оправдались. Сразу же после нашего возвращения кузен начал вести себя совершенно иначе, нежели когда зимой был гостем в моем городском доме.
Мы подъехали к поместью Биллингтонов вечером, после захода солнца в конце марта – это был ласковый, мягкий вечер, воздух был пропитан благоуханием бродившего сока распускающихся деревьев, расцветавших трав, что придавало легкому западному ветерку сладковатую горечь дыма. Едва мы распаковали вещи, как кузен вышел из своей комнаты. Он был чем-то сильно взволнован. Он, вероятно, прошел бы мимо, не заметив меня, если б я не схватил его за руку.
– Что случилось, Амброз?