Страница 45 из 83
Это открытие было последней каплей. Гипнотическое влияние рукописи полностью подчинило мои чувства: я различал полупрозрачные фигуры окруживших меня воинов, ощущал их подталкивания и рывки. Их лица хранили бесстрастное выражение, движения — плавны и ругающе медлительны. Но еще ужаснее были другие фигуры — изувеченные, мертвые тела вайм-баи… и жуткие твари с обезьяньими мордами и торчащими рогами… Бесшумно скользящие жители дьявольского подземелья.
Мой настороженный слух уловил отдаленный шорох: вначале шум, затем приглушенный топот, приближающийся из темноты и столь же материальный, как и лопата с киркой, стоящие у стены. Тщетно я пытался собрать остатки мужества, чтобы встретить новую опасность. Помню, я лишь не переставая бормотал себе под нос единственную фразу: "Если эта тварь из бездны, она не дематериализована". Поступь становилась громче и отчетливее, и по ее монотонной размеренности я понял, что это идет мертвец. В тот же миг — О Боже! — луч фонаря выхватил его фигуру из мрака. Темный силуэт замер в узком коридоре между нишами со змееподобным Йигом и спрутообразным Ктулу…
Мне необходимо собраться с силами, чтобы рассказать о том, что произошло потом. Лишь испытавший не меньший ужас способен понять, почему я бросил фонарь, инструменты и бежал, не сознавая куда, спотыкаясь и падая в темноте, пока не выбрался на поверхность. Крики и выстрелы со стороны городка подняли меня, когда я лежал на земле, задыхаясь и судорожно хватая ртом воздух. Не знаю, каким образом я очутился снаружи. Наблюдатели из Бингера рассказывали, что я появился на вершине после трехчасового отсутствия, пошатываясь, сделал несколько шагов и рухнул как подкошенный. Никто не отважился прийти мне на помощь, однако они попытались поднять меня, крича и стреляя в воздух.
В конце концов это помогло, и когда я пришел в чувство, то почти кувырком скатился по склону, желая побыстрее убраться от зияющего чернотой провала. Фонарь, инструменты и саквояж остались на вершине: легко догадаться, что ни я, никто другой не вернулся, чтобы забрать их. Добредя до городской окраины, я не смог решиться и пересказать то, что увидел, отделавшись смутными упоминаниями о барельефах, чудовищных изваяниях и расшатанных нервах. Я не терял сознания до тех пор, пока кто-то не сказал, что дневной призрак объявился на вершине почти сразу же, как я спустился по склону. В этот же вечер я покинул Бингер и больше никогда не возвращался, хотя мне передавали, что призраки все так же регулярно появляются на вершине, а местные жители боятся к ней приближаться.
Однако теперь я готов рассказать о том, о чем умолчал в роковой августовский полдень в Бингере. Не знаю, как выразить ощущения словами; ведь говорить — одно, между тем как видеть — совершенно другое. Я видел то, о чем собираюсь рассказать. Думаю, вы не забыли старую историю о юноше по имени Хитен, который отправился к кургану в один из дней 1891 года, чтобы затем вернуться — ночью, спятившим дурачком. Восемь последующих лет он бормотал невразумительные слова об ужасах, встреченных им, пока не умер от эпилептического припадка. Чаще всего он любил повторять: "…этот белый… О Боже, что они сделали с ним…"
Да, я видел то же, что и бедняга Хитен. Но я увидел это после того, как прочел манускрипт, и потому мои переживания были во сто крат хуже. Я знал имя того, кто повстречался мне в узком переходе. Его появление в зале, между двух ниш с чудовищными божествами было частью его обычного маршрута и его проклятьем. Отвратительный труп — обезглавленный, лишенный рук и ступней ног, — он был поставлен охранять протяжение туннеля. Да, когда-то это существо было человеком и более того — принадлежало к белой расе. Если загадочная рукопись заслуживает доверия, прежде его подвергли истязаниям в амфитеатре, чтобы потом, когда угаснет последняя искра жизни, оживить мертвое тело при помощи управляемых извне импульсов.
На белой, слегка поросшей волосами груди были вырезаны или выжжены — я не стал задерживаться для более подробного выяснения — слова, составленные на варварском, неуклюжем испанском. Злая ирония, что чужеземный писец, не знакомый ни с языком, ни даже с латинским алфавитом, выбрал именно это наречие. Надпись гласит: "Secuestrado a la voluntad de Xinaian en el cuerpo decapitado de Tlayub" — "Повелением Кейнана схвачен обезглавленным телом Тила-аб".
Август Дерлет *
Говард Филлипс Лавкрафт
ТАЯЩИЙСЯ У ПОРОГА
Часть I. ПОМЕСТЬЕ БИЛЛИНГТОНА
К северу от Архама склоны холмов темнеют, покрываясь чахлыми деревцами и беспорядочно переплетенными кустарниками, дальнюю границу которых очерчивает левый берег реки Мискатоник, несущей свои воды в океан. Путешественнику редко приходится забредать дальше опушки леса, хотя то тут, то там виднеются заброшенные проселки, уходящие в глубь холмов, к берегам Мискатоника, где снова расстилается открытая степь. Ветхие постройки, избегшие безжалостного воздействия времени, являют собой поразительно однообразное и унылое зрелище: несмотря на зеленеющие кроны деревьев, обилие спутанного кустарника, почва перед домами выглядит столь же безжизненно, как и сами здания. С Ривер-стрит, пересекающей от края до края Архам-сити, виден Эйлсбери-пик, и путник, прогуливающийся в западных кварталах старинного, пестрого от черепичных крыш городка, с удивлением замечает в окрестностях Данвичской пустоши, за покосившимися хибарками городской бедноты молодую рощицу. Увы, при ближайшем рассмотрении рощица оказывается причудливым нагромождением неприступных корявых вязов, мертвые ветви которых, казалось, тысячелетия назад перестала наполнять жизнь.
Городские жители почти забыли о ней; остались лишь предания, туманные и мрачные, которые дряхлые бабушки любили пересказывать по вечерам у камина. Некоторые из историй восходили к давно ушедшей эпохе гонений на колдунов и ведьм; однако минули века, и жуткие подробности потускнели. Теперь уже мало кто мог припомнить причины былых страхов, но заброшенную рощу и холмы вокруг продолжали по привычке называть биллингтоновскими – несмотря на то, что усадьба, скрытая стволами деревьев и потому невидимая из города, пустовала уже несколько десятилетий. О доме говорили, что он расположен на живописном взгорке, “в некотором отдалении от старинной башни и кольца, выложенного из камней”. Угрюмый вид вязов не поощрял праздного любопытства случайных прохожих. Даже орды бродяг, одно время наводнявшие окрестности, избегали приближаться к старому поместью в поисках ночлега или наживы. Рощу обходили стороной, и будь то путник, направляющийся из Бостона в Архам, или крестьянин, возвращающийся с рынка в одну из глухих массачусетсских деревушек, он неизменно прибавлял шаг, спеша поскорее миновать унылое место, соседство которого вызывало в сердце необъяснимую тревогу.
Старого Биллингтона помнили; с его именем были связаны местные легенды. В начале девятнадцатого века сельский сквайр Илия Биллингтон перебрался в родовое поместье, которым владели его отцы и деды, и прожил там несколько лет в полном уединении. В преклонном возрасте он вместе с семьей отплыл на родину своих предков, поселившись в Англии, в маленьком городке к югу от Лондона. С тех пор о нем ничего не было слышно, хотя плата за землю регулярно вносилась в муниципальный фонд одной из адвокатских контор, бостонский адрес которой придавал солидности слухам о старом Биллингтоне. Прошли десятилетия; весьма вероятно, что Илия Биллингтон давно воссоединился со своими предками, равно как и его поверенные в делах – со своими. В права наследования вступил его сын Лаан, а отцовские кресла в конторе успешно перешли к сыновьям адвокатов. Ежегодные взносы с завидной аккуратностью переводились через нью-йоркский банк, и поместье продолжало носить имя Биллингтона, хотя где-то в начале нашего века распространился слух, что последний потомок сквайра – по всей видимости, сын Лаана – не оставил наследника мужского пола. Поместье отошло к его дочери, о которой не было известно ничего, кроме ее фамилии – миссис Дюарт. Слух не вызвал большого интереса, ибо что значила для горожан какая-то миссис Дюарт в сравнении с благоговейно хранимой памятью о старом Биллингтоне и его “причудах”?