Страница 7 из 19
Серый комочек
Сказать по правде, Женя променял Шумика на выдру. Учительнице он не соврал: он, и верно, подарил своего пёсика дяде Косте. Но не получил бы дядя пёсика, несмотря на все просьбы, если бы не выдра.
Соседские мальчики-подростки принесли в шапке с озера серый пушистый комочек.
Бабушка ахнула:
— Это кто ж такой?
Женя тронул комочек пальцем. На него сверкнули две крохотные чёрные живые пуговки-глазки зверька.
— Ой, глядит, глядит! — закричал Женя.
— Недели две выдрёшке, — определил дядя Костя. — Эх, ребята! И зачем вы притащили эту малютку? Выкормить её трудно, мала больно. А назад положить — мать может не принять после человечьих рук; да и найдёте ли вы гнездо? Может, матка уже место переменила. Ну, давайте молоко и соску!
Соски в доме не нашлось. Дело было вечером, магазин давно закрыт. Не бежать же в районный центр в аптеку, на ночь глядя!
Ворча, дядя Костя приладил к бутылочке резинку от велосипедного насоса, вложил её в лягушечий рот зверька и осторожно наклонил бутылочку. Молоко из бутылочки медленно исчезало. Выдра жадно сосала.
Бабушка прониклась жалостью к лесной зверюшке, сама её поила молоком из соски, которую на другой день достали у одной колхозницы, по нескольку раз в день купала выдрочку в корыте, нежно бормотала над ней:
— Ах ты, моя масенькая, глупая, отняли тебя от матери.
Так выдру и прозвали Масенькой, Масей. Вскоре она уже пила молоко просто из блюдца, полюбила сырую рыбу и бегала по всей комнате. Когда Мася вылезала из корзины, где ей бабушка устроила мягкое гнездо, Шумика выгоняли из избы, чтобы он не обидел маленькую выдру.
Правда, раз и навсегда дядя Костя запретил Шумику трогать Масю. В первый же раз, как Шумик, болтая ушами, подскочил к выдрёшке и сунулся к ней своей мордой, дядя Костя схватил его за шиворот, пребольно ударил и коротко, строго приказал: «Назад!»
Такой непослушный в Ленинграде, Шумик охотно подчинялся дяде Косте. Дядя часто брал его с собой в лес и многому выучил за короткое время: носить за ним вещи, сидеть и лежать не шелохнувшись, бежать, внезапно останавливаться по приказу, отыскивать и приносить далеко брошенную палку и чучело дикой утки. При этом Шумик не смел ни разорвать, ни хотя бы немножко потрепать чучело.
— Псу цены нет, — говорил дядя Костя, — а вы его в комнатные болонки записали, в бесполезного дурня превращаете. Женя, будь другом, отдай мне Шумку! Хочешь, я тебе двухколёсный велосипед куплю?
— Так ведь он мой, Шумик, — Женя вздыхал. — А на велосипеде я и на Васином покатаюсь.
Незадолго до отъезда ленинградских гостей дядя Костя спросил Женю:
— Выдру-то повезёшь в Ленинград?
— А как же! — сказал Женя. — Ребятам покажу.
— Либо выдра, либо пёс, — сказал дядя Костя. — В одной квартире им не жить. Ты уйдёшь в школу, а они и погрызутся. А Шумка без охоты теперь затоскует…
Женя сердито сопел и обиженно оттопыривал губу. Ему было уже ясно, что Шумика придётся оставить. И за Масю страшно, да и Шумик слишком привязался к дяде Косте. По первому зову становится возле его ноги, да так прочно — за уши не оттянешь.
— Потом я себе пограничную овчарку заведу, — сказал Женя.
— Вот это дело! Это само собой! — весело поддержал племянника дядя Костя и потрепал его по плечу.
Маська в Ленинграде
В ленинградской квартире Мася освоилась очень быстро. Она живо обегала и облазила все углы. Её темносерая сплюснутая голова с тупой мордой, широким ртом, напоминающим лягушечий, короткими круглыми ушами и живыми чёрными глазками неожиданно появлялась то из-под стола, то из-под шкафа, то из-под дивана. Ловко орудуя низкими ногами с перепонками между пальцами, как у утки, Мася взбиралась на диван, на стулья, на кровати. Со стула она карабкалась на стол, со спинки кровати на комод.
— Какие-то обезьяньи у неё повадки, — удивлялась мама.
И мама и папа очень дивились на выдру, когда Женя с бабушкой привезли её из деревни. У мамы кончился отпуск, и она вернулась в Ленинград раньше, чем появилась выдра.
Женя и его товарищи нарадоваться не могли на Маську. Особенно весело было смотреть, как она купается. Бабушка ставила посреди передней корыто с водой. Мася ныряла и резвилась, как рыбка. Она плавала и на животе, и на боку, и на спине, сложив на груди передние лапки и отталкиваясь от воды хвостом.
Когда Маську купали, Марья Сидоровна выходила из своей комнаты.
— Из воды-то не выскочит ваше чудо озёрное? — с опаской спрашивала старушка, издали засматривая в корыто.
В первый раз, когда Маська прошмыгнула возле её ног, Марья Сидоровна вскрикнула, побледнела и чуть не упала в обморок.
Женя соврал Лиде, что никто не боится Маськи. Два обитателя квартиры не могли преодолеть страх и отвращение к выдрёшке: Марья Сидоровна и кот Мурза.
Мурза был кот почтенный, длинношёрстый, от старости лохматый, как болонка. Шумику он когда-то надавал когтистой лапой крепких пощёчин. Щенок завизжал от боли, обиделся и больше к суровому коту не совался. Старый ленивец Мурза проводил дни в сладкой дремоте на диване и на креслах, снисходительно позволяя гладить и ласкать себя. И вдруг его покой был нарушен.
Ко всему, что привлекало её внимание, Маська бесстрашно мчалась на своих перепончатых лапах. Мурза безмятежно спал на ковре. Выдра увидела кота и стремительно понеслась к нему, опустив широкую голову и, как всегда на бегу, немного изогнув спину.
Кот поднял голову и на мгновение остолбенел. Его глаза, обычно сощуренные, превратились в два зелёных кружка. Он подобрался, зашипел и вдруг обратился в бегство. С неожиданным проворством крупными прыжками он достиг буфета и вспрыгнул на него.
Немного позднее, крадучись вдоль стены, кот вошёл в кухню и на почтительном расстоянии брезгливо смотрел, как выдра жадно съела рыбу из своей чашки, а потом принялась и за его блюдце.
Женя отнял у Маськи Мурзину еду и поставил её перед котом. Но Мурза отвернулся и пошёл прочь. Пришлось его кормить в комнате Марьи Сидоровны, куда Маська категорически не допускалась.
Кот почти совсем переселился к старушке, а по всей квартире ходил с опаской и спал только на возвышениях: на буфете, на комоде, на подоконниках.
— И чего бояться такую хорошенькую, миленькую? — поражался Женя. Дурак ты, Мурза!
Сам Женя вместе с Васей Грачёвым, который часто у него бывал, возился с Маськой без конца. Такая она была игривая, весёлая. Ляжет на спину, голову выгнет и ловит кончик хвоста лапами и дубами. Потеха! Маська и спать любила на спине, презабавно сложив на животе передние лапки. И перед тем, как заснуть, всегда сосала старый мамин капроновый чулок, точно грудной ребёнок соску-пустышку.
Косичка
Женя рассказал ребятам в классе, что Лида Костина до смерти боится маленькой выдры из озера и что она «трусишка-мамрышка». Мальчики хохотали и кривлялись: «Ой, боюсь! Ой, страшно, спасите меня!». Девочки заступались за Лиду: «А если ей показалось, что это крыса? Подумаешь, хвастуны! Будто сами ничего не боятся!»
Яша Шлыков, чтобы подольститься к Жене, подскочил к Лиде и высунул язык:
— Трусишка-мамрышка!
И сейчас же получил кулаком в бок. Если Женя поддразнивал Лиду, это вовсе не значило, что Яшка имеет право так делать. И вообще, — чего он лезет? То ябедничает на Женю учительнице: «Елена Сергеевна, Сомов опять вертится», «Елена Сергеевна, Сомов на перемене дрался», то подлаживается к нему.
Лида стояла, прислонившись к стене в коридоре, возле двери в их класс. Глядя прямо перед собой и раздувая ноздри от обиды, она гордо молчала.
На уроке списывали с доски предложения, где в некоторых словах надо было вставить пропущенные буквы.
Лида еле-еле водила пером и после каждых двух-трёх букв смотрела по сторонам. Так ей легче думалось, а думала она о том, что, когда вырастет, купит десяток крыс и всех сразу выпустит на Усатика. Вот закричит-то — по всем школьным этажам будет слышно! Уж кого-нибудь она подговорит донести мешок с крысами до школы. Да зачем ей ждать, пока она вырастет? Пусть Усатик завтра же провалится в какой-нибудь подвал, и там на него накинутся пятнадцать крыс.