Точка преломления (ЛП)

Я толкнула дверь в конце коридора.

Комната была пуста, если не считать стоявший посередине стол с керамическим горшком и пластиковым подносом с фиалками. На пластмассовом стуле, развернутом к боковому окну, сидела девушка в желтом хирургическом костюме. Ее светлые локоны, некогда такие длинные и красивые, были острижены до короткой шапочки вокруг черепа.

Ребекка.

Внезапно на меня обрушилась лавина воспоминаний. Как я впервые увидела ее, с пышными волосами и механической улыбкой. Как узнала о ее неудержимой любви к охраннику с волосами песочного цвета, Шону Бэнксу. Как поздно ночью сидела на ее кровати, обдумывая план побега. Как рассказала ей про Чейза.

Сначала мы не ладили, и, возможно, она не считала меня подругой и сейчас, но когда-то она была всем, что у меня оставалось.

Я сделала шаг вперед, чувствуя, как нервным холодом охватило позвоночник. Если Сестры столь небрежно относились к наблюдению, должно быть, существовали другие меры безопасности. Возможно, здесь были установлены камеры или я пропустила какого-то охранника... Они безумны, если считают, что девчонка, которая каждую ночь убегала из своей комнаты в школе реформации, будет оставаться в подобном — неохраняемом — месте.

— Ребекка, — осторожно позвала я.

Я увидела, как ее стройная фигура напряглась.

— Я не хочу сегодня молиться.

Она не обернулась.

Мое сердце разорвалось от звука ее голоса.

Обойдя стол, я увидела, что голова Ребекки опущена. Хоть она и не смотрела на меня, я не могла не заметить горькое выражение на ее некогда ангельском лице. Она пересаживала фиалки. Ее пальцы были черными от грунта.

Но она казалась здоровой. Шея не сломана. Никаких питательных трубок. Если не считать прическу, она выглядела точно так же, как когда мы виделись в последний раз. Во мне поднялась волна прохладного облегчения.

— Уходим отсюда, — сказала я, снова сосредоточившись.

Ее голова резко поднялась, и прекрасные голубые глаза округлились от изумления. Стали видны горчичные следы синяков на ее подбородке и челюсти. Я ощутила острый приступ вины.

— Эмбер?

Она держала цветы на коленях.

— Мы забираем тебя отсюда, — прошептала я.

— Что? Вы... подожди... нет.

Должно быть, удивление отразилось у меня на лице.

— Что значит "нет"? Нам нужно спешить. Шон...

— Только не Шон, — твердо сказала она, но ее голос был на грани срыва. — Эмбер, ты должна уходить.

— Что?

Она злилась на меня, и это было единственным объяснением, почему она вела себя подобным образом. У нее были на то причины, но я пришла, чтобы забрать ее отсюда. Она не могла этого не видеть.

Я поняла, что она, вероятно, боится, но это показалось мне безумием. Она с голыми руками бросилась на Брок и охранников за то, что они сделали с Шоном, а теперь она слишком запугана, чтобы уйти из больницы?

— Ты никуда меня не забираешь. Ты уходишь. Сейчас же.

Ее голос надорвался. Если она продолжит это, Сестры услышат ее.

Мой разум не мог с этим справиться.

— Ты не хочешь уходить?

— Нет. Я хочу остаться, — решительно сказала она.

— Мы не можем говорить об этом сейчас. У нас нет времени.

Я оглянулась через плечо. Там никого не было. Пока. Я схватила горшок, который стоял у нее на коленях.

— Нет! Ты не понимаешь! — Ее голос надломился. — Он не должен увидеть меня такой!

Ее совершенные щечки покрылись красными пятнами, которые резко контрастировали с желтым костюмом.

— Какой? С короткими волосами? Ребекка, ему будет все равно.

— Я не об этом!

Шон ворвался в комнату как раз в тот момент, когда я рывком поставила Ребекку на ноги.

Только она не устояла. Она упала лицом вперед.

— Что...

Я опустилась на колени, чтобы поднять ее.

— Я говорила тебе!

Она плакала.

Время замедлилось, и все стало предельно ясно.

Никого не беспокоило, что Ребекка убежит, потому что она не могла бежать. Это объясняло ограниченное присутствие военных. Поэтому здесь заправляли Сестры.

Я закрыла глаза и увидела в точности, как это произошло в школе реформации. Ребекка в серой форме бросается на мисс Брок, директора. Охранники пытаются остановить ее. Удар! В спину Ребекки врезается дубинка. Резкий вскрик боли. Нас разделяют. Я так и не узнаю о тяжести повреждений Ребекки.

— Шон! — резко бросила я. — Мне нужна твоя помощь!

Я попыталась поднять Ребекку, но она не могла держаться сама. Ее ноги ниже коленей не двигались, а безвольно лежали. Парализована. Я услышала в мозгу это слово, но оно было неправильным. Так не могло быть. Она могла идти, просто не пыталась.

Ребекка тихо застонала. По этому пугающему, опустошающему звуку я поняла, что она могла пытаться сколько угодно; она никогда не будет снова ходить.

В этот момент включилась пожарная тревога.

— Бекки? — в замешательстве спросил Шон и опустился возле нее на колени.

— Н-найди коляску. Где она, Ребекка?

Кровь отлила от моего лица и конечностей, и я ощутила ужасный холод. Звуки сирены впивались в мои барабанные перепонки, а над дверью начала мигать яркая лампочка. Меня наполнил новый ужас. Мне на всю жизнь хватило горящих зданий.

— Ей не нужна коляска, — сказал Шон. — Вставай, Бекки.

Ребекка не встала. Она тихо рыдала, закрыв лицо ладонями. Шон потянулся к ее руке, но так и не прикоснулся к ней. Будто не мог. Будто между ними стояла невидимая стена.

Я оглядела комнату, остановившись взглядом на паре костылей и ножных фиксаторов, который стояли прислоненными к шкафчику в противоположном конце помещения. Тот, кто привел сюда Ребекку, оставил их вне зоны ее досягаемости. Ярость поднялась во мне так резко, что я едва не закричала.

Я бросилась туда, схватила черные пластиковые фиксаторы и модифицированные костыли и вернулась к Ребекке.

— Как их надеть? — резко спросила я.

— Бекки, посмотри на меня, — попросил Шон.

В дверях показалась Сестра примерно моего возраста.

— О боже! — воскликнула она. — Как же она упала?

— Назад! — рыкнула я на нее. Она остановилась.

— Сработала пожарная тревога, — осторожно произнесла она, как будто я не слышала сирен.

— Нужно вывести наружу всех, кого возможно.

Я содроганием подумала о людях, которые нельзя было перемещать.

— Как надеть эти фиксаторы? — спросила я у Сестры.

Шон не стал ждать объяснений, а поднял Ребекку с пола и вынес из комнаты.

— Ее переводят в другой центр, — сквозь зубы сказала я. Губы Сестры образовали небольшую букву "о".

В коридоре вой сирены был громче. Я зажала костыли Ребекки под мышкой и закрыла ладонями уши. Из комнаты в комнату носились девушки и кричали друг другу указания. Я огляделась во всем этом хаосе, убежденная, что это какая-то уловка, целью которой было схватить нас.

Такера я нигде поблизости не увидела.

— Лестница там! — крикнул врач поверх шума. — Когда срабатывает тревога, лифт отключается!

Он катил к аварийному выходу мужчину в инвалидном кресле. Тот кричал от боли, закрывая руками уши.

Я дышала часто, воздух обжигал горло. Мы поспешили к аварийному выходу и присоединились к толпе Сестер, которые помогали спускаться по лестнице людям с ампутированными конечностями и пациентам в колясках. Две девушки забыли о своих сестринских манерах и ругались, пытаясь решить, как вытащить из щели между перилами чьи-то застрявшие ходунки. Я молилась, чтобы это оказалось просто учебной тревогой; позади осталось слишком много человек.

— Смешайся с толпой, — зачем-то сказала я Шону. У меня может это получиться, но у него — нет. Он был единственным солдатом в поле зрения.

В любом случае я говорила напрасно. Он не слушал.

Ребекка не отрывала рук от лица, будто защищаясь ими от пустого взгляда Шона. Ее ноги безвольно висели. Я не могла сглотнуть.

В моей голове раз за разом повторялось то, что сказал Трак перед взрывом: "Что нам делать с ним после? Здесь мы не в состоянии обеспечивать необходимый уход".